Внутренняя революция

Существуют система левых и система правых. Обе из них обещают экономическую безопасность, и они воюют друг с другом, что означает, что вы не в безопасности.

Вы не в безопасности, потому что вы спорите из-за систем, и в этом процессе культивируете войну. Таким образом, до тех пор, пока в своей безопасности вы зависите от какой-либо системы, неизбежно существует опасность. Разумеется, это совершенно очевидно, не так ли? Те, кто цепляются за верования, утопические обещания, не заботятся о людях, — они волнуются об идеях; а действие, основанное на идеях, должно неизбежно породить сепаратизм и разобщенность, — что на самом деле и происходит. И так, до тех пор, пока мы ищем безопасность через какую-либо систему, какую-либо идею, очевидно, продолжаются сепаратизм, полемика и разобщенность, которые так или иначе приводят к небезопасности.

Следующая проблема это: является ли экономическая безопасность предметом законодательства, принуждения, тоталитаризма? Мы все хотим быть в безопасности. Быть физически защищенными, иметь пищу, одежду, убежище, — это важнейшая необходимость, иначе мы не можем существовать. Но обеспечивается ли эта защищенность посредством законодательства, экономического регулирования, или это психологическая проблема? До сих пор мы пока обсуждали просто некоторую экономическую проблему, предмет экономического регулирования, но, безусловно, это также и психологическая проблема, не так ли? И может ли такая проблема быть решена экономическими экспертами?

Поскольку, очевидно, экономическая проблема есть результат наших собственных предпочтений, желаний и стремлений, то это действительно психологическая проблема; и для того чтобы достичь экономической защищенности, мы должны понять психологическую потребность быть в безопасности.

Сейчас мир разорван на различные национальности, различные верования, различные политические идеологии, каждая из которых обещает защищенность, какую-либо утопию в будущем; и очевидно, что такой процесс сепаратизма — это процесс дезинтеграции.

Может ли когда-либо иметь место единство благодаря идеям? Могут ли идеи и верования когда-либо объединить людей? Очевидно, они не могут, — это подтверждается во всем мире. И так, чтобы обеспечить безопасностью не маленькую группу, а все человечество, должна быть свобода от этого процесса разделения, созданного идеями, — идеями быть христианином, буддистом, хинду, кришнаитом, националистом, коммунистом, социалистом, капиталистом, американцем, русским, и Бог знает чем еще. Это именно то, что разделяет нас, и это ничто иное как верования и идеи; и до тех пор, пока мы держимся за верования как за средства обретения безопасности, обязательно будут разделение, дезинтеграция и хаос.

И так, по существу, в своей основе, это психологическая, а не экономическая проблема; это проблема индивидуальной личности, и поэтому мы должны понять процесс развития индивидуальности, «вас». Являетесь ли «вы» в Америке отличными от «меня» того, который живет в России или в Европе? Хотя мы можем отличаться в своих привычках, догмах, в определенных верованиях, в сущности мы те же, не так ли?

Теперь, когда это «я» ищет безопасности в вере, то именно эта же самая вера дает силу моему «я». Я — хинду, социалист, я принадлежу какой-то религии, какой-то секте, и я держусь за это и защищаю это. Таким образом, сама по себе привязанность к вере создает сепаратизм, который, очевидно, становится причиной определенных разногласий между вами и мной. Экономическая проблема никогда не может быть решена до тех пор, пока мы разделяем себя на национальности, религиозные группы, или по приверженности определенным идеологиям.

Итак, это в сущности психологическая проблема, это проблема индивидуума во взаимоотношениях с обществом; и общество — это проекция его самого. Вот почему не может быть решения любой человеческой проблемы без полного понимания себя, что означает жить в состоянии полной внутренней незащищенности. Мы хотим быть внешне в безопасности, поэтому мы преследуем внутреннюю защищенность; но до тех пор, пока мы ищем внутреннюю защищенность через верования, привязанности и идеологию, очевидно, мы создаем изолированные острова в виде национальных, идеологических и религиозных групп, и поэтому мы пребываем в состоянии войны друг с другом.

Поэтому очень важно понять деятельность «я». Но знание себя — это не средство обретения наивысшей защищенности, — наоборот, реальность — это нечто, что нужно узнавать и открывать каждое мгновение. Ум, который чувствует себя в безопасности, никогда не может быть в состоянии открытия, а ум, который не пребывает в безопасности, не имеет никакой веры, он не пойман никакой отдельной идеологией. Такой ум не ищет внутренней безопасности, поэтому это создает внешнюю безопасность. До тех пор, пока вы ищете безопасность внутри, вы никогда не будете в безопасности внешне. Следовательно, проблема не в том, чтобы обрести внешнюю безопасность, а в том, чтобы понять желание быть внутренне, психологически защищенным, и до тех пор, пока мы не понимаем это, мы никогда не будем иметь мира, мы никогда не найдем безопасности во внешнем мире.

Очень часто бывает так, что человеку страшно обнаружить в себе самом ужасные, отталкивающие искажения. Как ему освободиться от них? Существуют различные методы попыток быть свободным, не так ли? Есть психологический процесс, процесс контроля, дисциплины, и процесс бегства. Может ли человек фундаментально быть свободен через психологический процесс? Я не осуждаю психоанализ, но давайте рассмотрим его. Прежде всего, «я», вся структура «меня», — это результат прошлого. Вы и я — результат прошлого, времени, многих обстоятельств, опытов; мы состоим из различных качеств, воспоминаний, индивидуальных отличительных особенностей. Вся структура «я» есть прошлое. В прошлом имеют место определенные качества, которые мне не нравятся, и от которых хочу избавиться, поэтому я отправляюсь в прошлое и смотрю на них; я вытаскиваю их на поверхность и анализирую, надеясь разрешить их; или используя действия в настоящем как зеркало, чтобы отразить прошлое, я пытаюсь аннулировать прошлое. Либо я иду в прошлое и пытаюсь аннулировать его посредством анализа, или я использую настоящее как средство, с помощью которого прошлое открывается; то есть, в настоящем действии я стремлюсь раскрыть и понять прошлое. Это один путь.

Затем есть путь дисциплины. Я говорю себе: «эти конкретные искажения недостойны, я собираюсь подавить их, покорить, контролировать их». Это приводит к тому, что некий объект, некоторое существо, отделяется от мыслительного процесса, — назовите его «высшее я» или как угодно, — которое контролирует, доминирует, выбирает. Очевидно, что это подразумевается, не так ли? Когда я говорю: «я собираюсь устранить искажения», я отделен от этих искажений. То есть, мне не нравятся искажения, — они мешают мне, они приносят страхи и конфликты, — и я хочу устранить их, и таким образом появляется идея того самого «я», которое отделено от искажений и способно разрушить их.

Прежде чем продолжить исследование, нам придется узнать, является ли этот «я», экзаменатор, инспектор, наблюдатель, анализирующий, отличным от качеств, свойств. Отличен ли мыслящий, испытывающий, наблюдатель от мысли, от опыта, от наблюдаемого объекта? «Я», — куда бы вы его ни ставили, на высочайший или низший уровень, — это «я», отлично ли оно от свойств, из которых оно состоит? Мыслящий, анализирующий, отличен ли от своих мыслей? Вы думаете, что так и есть, — мыслящий отделен от мысли; поэтому вы контролируете мысль, формируете мысль, подчиняете, отталкиваете ее в сторону. Вы скажете, что мыслящий отличен от мысли. Но так ли это? Есть ли мыслящий без мысли? Если вы не имеете мысли, где же мыслящий? И так, мысль создает мыслящего; мыслящий не создает мысль. В тот момент, когда мы отделяем мыслящего от мысли, в результате мы получаем проблему, пытаясь контролировать, разогнать, удалить мысль, или пытаемся быть свободными от определенной мысли. Это конфликт между мыслящим и мыслью, в котором большинство из нас вовлечено. Это наша основная проблема.

Человек видит определенные искажения в себе, которые ему не нравятся, и он хочет быть свободен от них; и так, он пытается анализировать или дисциплинировать их, то есть, сделать что-либо с мыслями. Но прежде чем мы будем делать это, не должны ли мы узнать, в действительности ли мыслящий отделен от мысли? Очевидно, что он не отделен, — мыслящий есть мысль, испытуемый под собственным испытанием, — это не два различных процесса, но один единый процесс. Мысль разделяет себя и создает мыслящего для своего собственного удобства.

То есть, мысль есть нечто неизменно временное, преходящее, у нее нет постоянного места пребывания, и видя себя как нечто временное, скоротечное, мысль создает мыслящего, как некую постоянную, перманентную сущность. Перманентная сущность затем действует на мысль, выбирая одну определенную мысль и отвергая другую. Теперь, когда вы в действительности видите ложность этого процесса, вы обнаружите, что нет никакого мыслящего, но только мысли, — что довольно революционно. Это — фундаментальная революция, которая необходима для того чтобы понять весь процесс мышления. До тех пор пока вы утверждаете некоторого мыслящего, независимого от его мыслей, вы неизбежно должны иметь конфликт между мыслящим и мыслью, а где есть конфликт, там не может быть понимания.

Без понимания этого разделения в себе, что бы вы ни желали, — удалить, анализировать, открыть причину борьбы, идти к психоаналитику, и все остальное, — вы неизбежно остаетесь в процессе конфликта. Но если вы можете увидеть и понять истину, что мыслящий есть мысль, анализирующий анализируем, — если вы можете понять и выдержать это, не просто вербально, но в действительном переживании, то вы откроете, что происходит необычная революция. Тогда не будет никакой перманентной единицы, такой как «я», выбирающего и отвергающего, стремящегося к результату, или пытающегося достичь завершения. Там, где есть выбор, там должен быть конфликт, и выбор никогда не приводит к пониманию, потому что выбор предполагает мыслящего, который выбирает.

Таким образом, чтобы быть свободным от определенного искажения, определенного извращения, мы должны в первую очередь открыть для себя истину, что мыслящий не отделен от мысли; затем мы увидим, что то, что мы называем искажением, есть некоторый процесс мышления, и там нет мыслящего, отдельного от этого процесса.

Теперь, что мы подразумеваем под мышлением, мыслями? Когда мы говорим «это безобразно, то страшно, от этого нужно отказаться», мы знаем, что это за процесс. Там присутствует «я», которое выбирает, осуждает, отвергает. Но если там нет «я», но только развивается страх, то что происходит? Объясняю ли я проблему? Если там нет того, кто осуждает, кто выбирает, кто думает, что он отделен от того, что он не любит, то что происходит? Затем вы увидите, что такое мышление. Что есть мысль? Мысль — это некоторый процесс вербализации, не так ли? Без слов вы не можете мыслить. Следовательно, мысль — это некоторый процесс памятования, потому что слова, символы, имена — это продукт, результат памяти. И так, мышление — это процесс воспоминания, и память дает некоторое название определенному ощущению и либо осуждает либо принимает его.

Давая имя чему-нибудь, вы осуждаете или принимаете это, не так ли? Когда вы говорите кому-либо «я американец, русский, хинду, черный», вы закончили с этим, не так ли? Навешивая бирку на вещь, вы думаете, что вы поняли ее. Следовательно, когда там есть определенная реакция, которую вы называете как «страх», давая ей имя, вы осудили ее. Это реальный процесс, который, как вы увидите, продолжается, когда вы начнете осознавать ваше мышление.

Возможно ли не давать имена ощущениям? Потому что, называя некоторые определенные ощущения — «гнев», «страх», «зависть», «ревность», — мы даем им силу, не так ли? Мы зафиксировали это. Сам процесс наименования есть процесс утверждения этого ощущения, давая этому силу, и следовательно, сохраняя ее в памяти. Наблюдайте это и вы увидите. Быть фундаментально свободным возможно, только когда понят процесс присваивания имён, — присваивание имён, давая термины, символизируя, что есть действие памяти, — потому что память это «вы». Без вашей памяти, без вашего опыта, «я» нет, а ум держится за эти переживания как за нечто важное, необходимое для того чтобы быть в безопасности. Следовательно, мы культивируем память, которая есть опыт, знание, и через этот процесс мы надеемся контролировать реакции и ощущения, которые мы называем искажениями.

Если мы хотим быть свободными от любого определенного качества и свойства, мы должны понять весь процесс мыслящего и мысли; мы должны видеть истину, что мыслящий не отделен от мысли, но что они один, единый процесс. Если вы в действительности реализуете это, вы увидите, что удивительная революция происходит в вашей жизни. Под революцией мы не подразумеваем экономическую революцию, которая вовсе не является революцией, но по сути это просто модифицированное продолжение того что есть. Но когда мыслящий осознает, что он неотличен от мысли, затем вы увидите, что радикально, глубоко происходит удивительная трансформация, потому что там есть только факт мысли, а не толкование этого факта для удовлетворения мыслящего.

Теперь, что нужно, чтоб понять факт? Ничего, не так ли? Факт есть факт, он самоочевиден. Усилие понять приходит только тогда, когда мыслящий пытается сделать что-либо по поводу факта. Воздействие мыслящего на факт связано с его памятью, его прошлым опытом; следовательно, факт всегда формируется, подтасовывается мыслящим и, следовательно, он никогда не понимает факт. Но если там нет мыслящего, но только факт, значит, факт не должен быть понят — это просто какой-либо факт; и когда вы лицом к лицу с фактом, то что происходит? Когда нет бегства, когда нет мыслящего, пытающегося дать факту некоторое значение, что следует само по себе, или подтасовку факта в соответствии со своим шаблоном, что происходит?

Когда вы лицом к лицу с фактом, значит, очевидно вы поняли его, не так ли? Следовательно, существует свобода от него. И такая свобода — это радикальная свобода, — это не просто поверхностная реакция, некий результат попыток ума идентифицироваться с какой-либо противоположностью. До тех пор, пока мы ищем какого-либо результата, должен быть мыслящий, должен быть процесс обособленности, изоляции; и личность, которая в его мыслях, изолирована как мыслящий, никогда не сможет найти что есть истина. Так называемый религиозный человек, который ищет Бога, — это просто утверждение себя как постоянной сущности, отделенной от своих мыслей, и такая личность никогда не может найти реальность.

Таким образом, наша проблема заключается в том, что, осознавая определенную реакцию, некоторый отклик страха, вины, гнева, желания, и чего угодно, как каждый может быть радикально свободен от этого? Человек может видеть, что невозможно быть свободным от этого посредством дисциплины, потому что продуктом конфликта никогда не может быть истина, — это всего лишь результат, следствие причины. Поскольку, если человек видит как истину, что мыслящий никогда не может быть отделен от своей мысли, что свойства и воспоминания «меня» неотделены от «я», — когда каждый реализует это и обретает непосредственное переживание этого, то он увидит, что мысль становится фактом и что нет интерпретации факта. Факт — это истина, и когда вы смотрите в лицо истине, и нет никакого другого действия кроме видения этого прямо и непосредственно как оно есть, без осуждения или оправдания, то само по себе такое осознание факта освобождает ум от факта.

Таким образом, только когда ум способен видеть себя в своих взаимоотношениях со всеми вещами, для ума становится возможным быть спокойным, быть тихим. Ум, успокоенный через процесс изоляции, давления, контроля, — не тихий, но мертвый; он просто приспособлен к шаблону, в стремлении к определенному результату. Только свободный ум может быть спокойным, и такая свобода не приходит через любую форму идентификации; наоборот, оно приходит только когда мы реализуем, что мыслящий есть мысль и неотделен от мысли. Спокойствие свободы, понимания — это не предмет знания.. Знание никогда не может принести понимания.. Знание — это просто культивация памяти, в которой ум ищет безопасности, и такой ум никогда не сможет понять реальность. Реальность может быть понята только в свободе, что означает встретить факт как он есть, не искажая его. До тех пор, пока «я» отделено от вещи, которую оно наблюдает, существует искажение. Безусловно, спокойный ум — это свободный ум, и только в свободе может быть открыта истина.