Сознание в квантовом мире

Концепция сознания Менского основывается на многомировой интерпретации квантовой механики, предложенной еще в 50-х годах американским физиком Хью Эвереттом (6). Данная интерпретация была преложена Эвереттом как средство преодоления концептуальных трудностей в основаниях квантовой механики, возникающих в связи с постулатом редукции волновой функции, который представляется необходимым для построения квантовомеханической теории измерений.

Поясним суть проблемы на примере. Предположим, что мы имеем квантовую систему, состояние которой описывается вектором состояния |Ф>. Мы имеем, также измерительный прибор, измеряющий некий параметр Р, и способный при этом различить два альтернативных значения Р: р1 и р2. Если |Ф> не является собственной функцией оператора данной наблюдаемой Р, то мы не можем заранее предсказать результаты измерения. Квантовая механика в этом случае дает лишь вероятностные предсказания. Зная |Ф>, мы можем заранее вычислить с какой вероятностью мы будем наблюдать при многократном повторении данного измерения значения р1 и р2. Для вычисления этих вероятностей, согласно стандартной теории измерения, мы должны разложить |Ф> по базису, образованному собственными функциями оператора измеряемой величины. В нашем примере величина принимает два значения р1 и р2 и, следовательно, имеются только две соответствующие им собственные функции |ф1> и |ф2>. Таким образом, мы должны представить |Ф> в виде суперпозиции: |Ф> = с1|ф1> + с2 |ф2>, где с1 и с2 – комплексные числа. Вероятность получить значения р1 и р2 будет равна, соответственно, |с1|2 и |с2|2 а сама квантовая система после измерения в зависимости от его результата будет находиться либо в состоянии |ф1> либо состоянии |ф2>. Т.е. по окончанию измерения мы должны вычеркнуть в исходной суперпозиции |Ф> = с1|ф1> + с2|ф2> либо компоненту |ф1> (если результат соответствует р2), либо компоненту |ф2> (в противном случае). Это и есть процедура «редукции волновой функции».

Парадоксальность процедуры редукции заключается в том, что она никоем образом не может быть получена как результат шредингеровской эволюции вектора состояния как исходной системы, так и объединенной системы, состоящей из квантовой системы и измерительного прибора. Измерение с физической точки зрения есть взаимодействие квантовой системы с измерительным прибором и как таковое оно, конечно, может быть описано с помощью уравнения Шредингера. Пусть прибор до измерения находится в квантовом состоянии |Р> Тогда состояние совместной системы «квантовый объект + прибор» до измерения представляется произведением: |Р>|Ф> = |с1|ф1> + с2|ф2>||Р>. После взаимодействия в силу линейности шредингеровской эволюции мы получим суперпозицию, описывающую совместное состояние квантовой системы и прибора: |G> =с1|ф1>|р1> + с2|ф2>|р2>, где |р1> и |р2> - состояния прибора после измерения означающие, соответственно: «прибор показал значение р1» и «прибор показал значение р2». Т.о. после взаимодействия с квантовой системой прибор также переходит в состояние суперпозиции, что противоречит тому очевидному факту, что посмотрев на показания данного прибора мы всегда находим его каком-то определенном состоянии: либо |р1>, либо |р2>. Ситуация не меняется и в том случае, если мы попытаемся учесть также и взаимодействие системы «объект+прибор» с человеком-наблюдателем, который считывает показания данного прибора. Обозначим состояние наблюдателя до осуществления наблюдения состояния прибора |F>. Тогда состояние совместной системы: «объект+прибор+наблюдатель» до измерения будет изображаться вектором |Р>|Ф>|F>. После измерения но до наблюдения оно переходит в |с1|ф1>|р1> + с2|ф2>|р2>||F>, а после наблюдения, опять-таки в силу линейности шредингеровской эволюции, переходит в суперпозицию: с1|ф1>|р1>|f1> + с2|ф2>|р2>|f2>, где |f1> и |f2> есть, соответственно состояния наблюдателя, соответствующие случаям: «наблюдатель увидел что прибор показывает значение р1» и «наблюдатель увидел, что прибор показывает значение р2». Это означает, что наблюдатель, как только он посмотрел показание прибора, перешел в суперпозиционное состояние и, следовательно, не способен однозначно определить в каком из двух альтернативных состояний находится прибор. Все это явно противоречит здравому смыслу и требует объяснения.

Традиционное (копенгагенское) решение парадокса измерения основана на постулате «классичности» измерительного прибора (и, естественно, человека-наблюдателя). Квантовое описание, якобы, применимо лишь к микрообъектам, но не к макроскопическим предметам вроде прибора или человека. Поэтому последние должны описываться с позиций классической физики и, соответственно, не могут находиться в состоянии суперпозиции. Макрообъекты всегда находятся в каком-то вполне определенном «классическом» физическом состоянии, что ведет к разрушению суперпозиции уже на уровне взаимодействия квантовой системы с прибором. Т.о. в этом случае мы, как макроскопические существа, всегда имеем дело с классическими «проекциями» квантовой реальности, но не с квантовыми состояниями как таковыми. Эта точка зрения, однако, не имеет никакого оправдания внутри самого квантовомеханического формализма. Классическое описание, с точки зрения квантовой теории, есть лишь приближением к более точному и адекватному квантовому описанию и, если макрообъект состоит из множества микрочастиц, описываемых как по отдельности, так и в совокупности с позиций квантовой механики, то нет никаких оснований думать, что макробъект как целое не может быть описан как квантовомеханическая система и что эта система не может находиться в состоянии суперпозиции. Существование макроскопических квантовых эффектов (таких как сверхпроводимость, сверхтекучесть и др.) прямо указывает на применимость квантового описания к сколь угодно большим совокупностям частиц. Используя эти эффекты, можно также продемонстрировать существование «макроскопических суперпорзиционных состояний» (7).

Проблему измерения в квантовой механике пытаются, также, разрешить с позиций весьма популярной в настоящее время «теории декогеренции». Согласно концепции «декогеренции», взаимодействие квантовой системы и прибора, описываемое с позиции квантовой механики, порождает т.н. «запутанное состояние» этих двух систем (квантового объекта и прибора). Это означает, что между этими двумя системами имеют место квантовые корреляции, которые не позволяют каждой из этих систем в отдельности приписать чистое квантовое состояние. (Соответственно вектор состояния, описывающий запутанную систему «квантовый объект+прибор», не может быть представлен в виде произведения двух волновых функций, описывающих эти две системы по отдельности). Однако каждую из подсистем можно описать отдельно друг от друга с помощью матрицы плотности. Матрица плотности, в отличие от волновой функции описывает не чистое, а смешанное состояние квантовой системы. В нашем примере матрица плотности для квантовой системы после ее взаимодействия с прибором вычисляется по формуле: TrP |G> и |ф2>, которые при многократном повторении измерения будут наблюдаться с вероятностями |c1|2 и |c2|2 соответственно. Специфика описания состояния измеряемой системы с помощью матрицы плотности состоит в том, что здесь квантовые амплитуды вероятности заменяются обычными классическими вероятностями и таким образом теряется информация об относительной фазе комплексных коэффициентов с1 и с2 (поэтому процесс и называется «декогеренция»). В результате становятся ненаблюдаемыми характерные для квантовых процессов интерференционные эффекты и квантовая статистика становится неотличимой от классической статистики. Последнее обстоятельство и дает некоторым авторам повод утверждать, что декогеренция якобы и есть адекватное квантовомеханическое описание измерения. Однако легко понять, что это не так. В результате декогеренции исходная суперпозиция переходит в смесь, однако реально мы наблюдаем лишь одну из компонент этой смеси. Куда же, спрашивается, девается вторая компонента? На этот вопрос теория декогеренции никакого ответа не дает. Кроме того, процесс декогеренции принципиально обратим (возможен обратный процесс «рекогеренции» - восстановления исходной суперпозиции из смеси (8)), тогда как обычно понимаемая редукция волновой функции – процесс необратимый. По сути, в процессе декогеренции исходная суперпозиция не разрушается, а лишь «маскируется» за счет перепутывания степеней свободы квантового объекта с многочисленными степенями свободы макроскопического измерительного прибора и эта «маскировка» - есть лишь следствие нашей неспособности контролировать степени свободы макроскопических объектов. Таким образом, ни «копенгагенская интерпретация», ни «теория декогеренции» не дают нам внятного, самосогласованного решения проблемы квантового измерения.

В этом отношении более приемлемо решение проблемы измерения, которое дает многомировая интерпретация квантовой механики Эверетта. По сути, она основана на буквальном истолковании кватновомеханического описания взаимодействия квантовой системы, прибора и наблюдателя. Как мы видели, результатом этого процесса является суперпозиционное состояние вида: с1|ф1>|р1>|f1> + с2|ф2>|р2>|f2>, которое буквально означает, что субъект с вероятностью |с1|2 наблюдает величину р1, характеризующую состояние прибора после измерения, и с вероятностью |с2|2 – величину р2. В силу линейности уравнения Шредингера никакой физический процесс не способен мгновенно уничтожить одну из компонент суперпозиции, оставив неизменной вторую. Следовательно, если мы считаем квантовую механику полной и замкнутой теорией, мы должны признать, что обе компоненты суперпозиции продолжают существовать и после измерения. Эверетт интерпретирует эту ситуацию следующим образом: никакой редукции волновой функции в процессе измерения не происходит, но происходит «расщепление» Вселенной на два экземпляра, которые тождественны во всех отношениях за исключением считываемых субъектом показаний прибора, регистрирующего результат данного эксперимента. Во Вселенной1 он видит значение р1, а во Вселенной2 – значение р2. Это означает, что и субъект-наблюдатель «расщепляется» два экземпляра («двойника»), которые одинаковы во всех отношениях за исключением того, что первый «двойник» обнаруживает себя во Вселенной1 и наблюдает показание прибора р1, а второй «двойник» - во Вселенной2 и, соответственно, наблюдает р2. В общем случае, если измерение допускает N различимых исходов и, соответственно, суперпозиция до момента измерения состоит из N компонент (N может варьировать от 2 до бесконечности), то в результате осуществления измерения Вселенная и субъект-наблюдатель расщепляются на N экземпляров, в каждой из которых реализуется одна из компонент данной суперпозиции.

Уже в теории Эверетта сознание оказывается тесно связанным с процессом селекции элементов суперпозиции квантового состояния. Именно расщепление сознания ведет к видимому эффекту «редукции» волновой функции: мы видим вполне определенный результат измерения именно потому, что наше сознание расщепилось вместе со Вселенной и способно видеть только одну из компонент исходной суперпозиции. Однако в этой теории не ясно, что представляет собой сознание само по себе. Менский делает следующий, вполне логичный шаг и постулирует что сознание – это и есть не что иное, как сам «процесс разделения квантового состояния на компоненты». В частности, он пишет: «Способность человека (и любого живого существа), называемая сознанием, - это то же самое явление, которое в квантовой теории измерений называется редукцией состояния или селекцией альтернативы, а в концепции Эверетта фигурирует как разделение единого квантового мира на классические альтернативы» (1 с. 426).

В целом, принимая в общих чертах эту идею о связи сознания с процессом «селекции альтернатив», мы, тем не менее, полагаем, что нет никакой необходимости непременно связывать ее с эвереттовским расщеплением Вселенной на «одинаково реальные» дубликаты и тем более с расщеплением субъекта на множество «одинаково реальных» двойников. Оба эти положения не только не являются необходимыми, но и влекут ряд гносеологических затруднений и парадоксов, от которых, однако, можно легко избавиться, если представить процесс «селекции альтернатив» несколько в ином свете.

Вообще нет смысла заниматься интерпретацией сознания с квантовомеханической точки зрения, если отсутствует действительно содержательная теория сознания, которая дает реалистическое изображение феноменологии и функции сознания, описывает его как сложное, многоплановое явление. Подобная теория сознания была предложена нами в работе (9). Далее мы покажем, как с позиций этой теории (некоторые элементы которой мы изложим ниже) можно интерпретировать и развить далее идею Менского и построить вполне логичную и последовательную теорию квантового измерения.

Отметим вначале очевидные недостатки эвереттовской интерпретации процесса измерения. Начнем с тезиса о «расщеплении» Вселенной на множество «дубликатов», каждый из которых соответствует одному из членов суперпозиции состояния наблюдаемой квантовой системы. Во-первых, сама идея, что Вселенная как целое действительно расщепляется на множество «одинаково реальных» дубликатов только из-за того, что я произвел какие-то эксперименты с приборами и микрообъектами кажется совершенно фантастической и контринтуитивной. Каким образом мои столь ничтожные действия могли произвести столь грандиозный по масштабам результат? Как я могу породить целые Вселенные простым актом считывания показания с прибора? Этот недостаток отмечает, в частности, и Менский. (1 с. 424) Он же отмечает и второй недостаток интерпретации Эверетта. Он заключается в том, что концепция «многомирия» (известная, также, как концепция «Мультиверса») принципиально недоказуема, если только не предположить, что «параллельные миры» способны каким-то образом воздействовать друг на друга. Однако, эта возможность чисто гипотетична, никак не вытекает из аппарата квантовой теории и ведет к весьма фантастическим выводам о неоднозначности прошлого, существования различного вариантов прошлого для разных субъектов и т.п. (мы имеем в виду т.н. «гипотезу склейки» элементов Мультиверса (2,3, 5)). Далее, если каждый акт измерения-осознания делит единый квантовый мир на «классические альтернативы» и мы каждый раз обнаруживаем себя лишь в одном из этих миров, то, спрашивается, как мы вообще можем обнаружить какие-то квантовые свойства окружающей нас физической реальности?

Еще большие проблемы порождает идея «расщепления» субъекта-наблюдателя на множество двойников, каждый из которых обнаруживает себя в одной из «параллельных Вселенных». (Назовем это «концепцией мультиперсоны»). Попытаемся поставить себя на место данного наблюдателя. Предположим, я осуществляю измерение состояния квантовой системы, которое может дать два альтернативных результата: А и Б. Если имеет место результат А – загорается красная лампочка, если Б - зеленая. Спрашивается: что я увижу по окончанию этого эксперимента? Очевидно, одно из двух: либо загорится красная лампочка, либо зеленая – никогда то и другое одновременно. Пусть я вижу, что загорелась красная лампочка. Тогда, согласно концепции Мультиверса в параллельной вселенной мой двойник видит, что загорелась зеленая лампочка. Поскольку мы с двойником абсолютно тождественны по всем параметрам за исключением того, что я вижу красную лампочку, а он зеленую, то естественно было бы предположить, что мы с ним являемся одной и той же личностью, одним и тем же «Я». Тогда одно и то же «Я» видит и красную и зеленую лампочку. Но я вижу только красную лампочку, следовательно, я не есть мой двойник, а он не есть я. Но тогда мы должны допустить, что такой ничтожный факт, как видение вместо красной лампочки зеленой, вполне достаточен для того, чтобы я утратил себетождественность, превратился в «не-я». Следовательно, мы должны в этой ситуации либо признать абсурдную идею возможности «раздвоения «Я»» - возможности существования двух не связанных друг с другом отношением единства сознания индивидов, имеющих одно и то же индивидуальное «Я», либо признать, что малейшее изменение в моих восприятиях способно разрушить себетождественность моего «Я». И то, и другое представляется контринтуитивным. Таким образом, мы должны отказаться от признания существования и Мультиверса, и мультиперсоны. Сделать это, видимо, можно только одним способом: признать, что «в действительности» существует только одна единственная видимая нами Вселенная и каждый человек существует «в действительности» лишь в виде одной единственной персоны, обнаруживающей себя в этой единственной Вселенной.

Как этот вывод совместить с идеей, что функция сознания совпадает с функцией «селекции альтернатив» в квантовом измерении? Ясно, что селекция альтернатив неразрывно связана с чувственным восприятием этих альтернатив. Сознание выбирает именно то, что мы чувственно воспринимаем. И наоборот, то, что выбирает наше сознание в процессе селекции альтернатив – это и есть то, что мы в данный момент чувственно воспринимаем. Отсюда естественно сделать вывод, что выбор альтернатив и чувственное восприятие – суть одно и то же. Куда же в таком случае деваются другие альтернативы – которые мы не воспринимаем? Они никуда не деваются, с ними ровным счетом ничего не происходит. Они остаются там, где они и были – в составе изначальной суперпозиции. Вместе с тем, если мы их не воспринимаем, и, тем не менее, признаем, что они все же существуют, то это отнюдь не означает, что их кто-то обязательно должен воспринимать или что они существуют в том же смысле, в каком существуют воспринимаемые нами объекты. Если в вышерассмотренном примере я вижу красную лампочку, а в суперпозиции содержится также и возможность «видения зеленой лампочки», то это отнюдь не означает, что эту зеленую лампочку обязательно должен кто-то видеть или же что она должна даже невидимая существовать как «действительно существующая зеленая лампочка». В суперпозиции она существует именно как «возможность видения зеленой лампочки». Следовательно, и после измерения она может спокойно продолжать существовать в качестве «возможности видения», т.е. как существующая чистая возможность, как потенция.

Здесь уместно вспомнить о классической борновской «вероятностной» интерпретации вектора состояния. Согласно буквальному пониманию этой интерпретации квантовое состояние до измерения описывает лишь распределение возможностей получить те или иные результаты измерений определенных физических величин. Нет оснований думать, что эти величины существуют в действительности до того, как мы произвели измерение. Более того, как известно, такое предположение ведет к противоречию с формализмом квантовой механики. Следовательно, до измерения квантовая система существует лишь в виде совокупности «сущих возможностей» (сущих потенций) и только измерение переводит часть этих возможностей в действительное, актуальное состояние. (Такую «буквальную» интерпретацию вектора состояния, как известно, предлагал еще В. Гейзенберг, а также классик отечественной физики В.А. Фок).

Актуализация связана с наблюдением, а наблюдение всегда сопряжено с чувственным восприятием. Поэтому мы вполне законно можем предположить, что актуализация и чувственное восприятие – суть одно и то же. Восприятие переводит одну из компонент суперпозиции в акт, тогда как все остальные (невоспринимаемые) компоненты суперпозиции по-прежнему пребывают там, где они и были – в сфере потенциального бытия. При этом восприятие (актуализация) никакого физического воздействия на вектор состояния не оказывает, в том числе и на ту компоненту, которую она актуализирует. Актуализация (которая, по сути, и есть «чувственное осознание») как бы просто «помечает» ту или иную компоненту суперпозиции, что никак не влияет на физическое состояние квантовой системы, на эволюцию ее квантового состояния, но, однако, влияет на последующие актуализации. Все выглядит так, как если бы мы при расчетах просто отмечали маркером ту или иную компоненту суперпозиции, что никак не влияло бы на дальнейшие расчеты, но существенно влияло на дальнейшие делаемые нами пометки. (Используя эту аналогию, мы далее будем процесс актуализации также называть «маркированием»).

Для того, чтобы получить реалистическую теорию квантовых измерений, мы должны наложить на процессы актуализации («маркирования») по крайней мере два условия: самосогласованности и интерсубъективности. Условие самосогласованности требует, чтобы каждая последующая актуализация согласовалась с результатами предыдущих актуализаций. Например, если в первом измерении (над одной и той же квантовой системой) актуализация «пометила» («маркировала») компоненту ф1 (что соответствует в нашем примере восприятию наблюдаемой р1) и, соответственно, не «маркировала» компоненту ф2, то в следующем измерении может быть «маркирована» только та компонента новой суперпозиции, которая эволюционно происходит от «маркированного» состояния ф1, но никогда не будет «маркирована» какая-либо компонента, которая происходит из ранее «немаркированного» состояния ф2, хотя ее «потомки» никуда не исчезают и на равных правах с «потомками» ф1 присутствуют в итоговой суперпозиции. Собственно, именно это условие самосогласованности и порождает иллюзию «редукции» вектора состояния: поскольку «немаркированные» компоненты суперпозиции никогда не дают «маркированных» «потомков» (ранее не «маркированная» ветвь квантового процесса никогда не маркируется в последствии), то соответствующие компоненты и их «потомки» никогда не станут объектом восприятия и, следовательно, ими можно попросту пренебречь.

Условие интерсубъективности требует, чтобы результаты восприятий (актуализаций) разных субъектов были взаимно согласованы. Т.е. если я в процессе квантового измерения увидел, что зажглась красная лампочка (и, следовательно, актуализировалось состояние ф1, то то же самое увидит и мой приятель, который наблюдает за моими экспериментами. Таким образом, все актуализации состояний квантовой Вселенной взаимно согласованны, что создает общий для всех, интерсубъективный «видимый мир» (мир, данный в чувственном восприятии различных субъектов-наблюдателей).

Наша концепция т.о. существенным образом отличается от теории Мультиверса. Во-первых, в нашей модели ничего не расщепляется: ни Вселенная, ни наблюдатель. Во-вторых, в концепции Мультиверса каждое наблюдение «выделяет» (актуализирует) некую «классическую альтернативу», описывающую состояние Вселенной в целом. В нашей модели, поскольку актуализация совпадает с чувственным восприятием, достаточно лишь перехода в «актуальный план бытия» («маркирования») физического состояния той части мозга, которая отвечает за сенсорное восприятие («сенсориума»). Следовательно, каждое измерение фиксирует не «состояние Вселенной», а лишь частное, привязанное к определенному субъекту, «состояние восприятия Вселенной», отраженное в «сенсориуме». «Классические альтернативы» есть, в таком случае, лишь альтернативные состояния «сенсориума», тогда как остальной мир как был квантовым до его восприятия, так таковым и остается. Заметим, также, что если никакое наблюдение не производится, то нет смысла описывать квантовое состояние в виде той или иной суперпозиции. Суперпозиционные состояния имеют смысл только по отношению к тем или иным видам измерений – как результат разложения данного квантового состояния по собственным векторам оператора измеряемой величины. Т.о. вместо Мультиверса (совокупности параллельных Вселенных) мы имеем просто квантовое состояние Вселенной, описываемое некоторым вектором состояния. (по сути, такую же мысль высказывает и Менский в упомянутой статье). Если представить, что это квантовое состояние Вселенной определено в каждый момент времени, то соответствующий «всевременной» вектор состояния будет описывать все возможные (допустимые с физической точки зрения) результаты любых возможных измерений осуществляемых в любые моменты времени.

Поскольку этот «всевременной» вектор состояния Вселенной представляет собой некую себетождественную стационарную структуру, его можно уподобить как бы огромному кристаллу, в котором изначально «записаны» любые возможные «восприятия Вселенной» (любые возможные актуализации). Назовем эту структуру «Квантовый кристалл». Процесс актуализации (восприятия) можно представить в таком случае как некую «волну возбуждения», которая распространяется внутри Квантового кристалла вдоль временной оси и движется, при этом, как совокупность небольших «плоскостей» или «точек» (каждая из которых представляет индивидуальное сознание), которые перемещаются не хаотично, а по неким самосогласованным и взаимосогласованным траекториям и при этом никакого воздействия на сам Квантовый кристалл не оказывают.

Рассмотрим теперь в какой мере представленная модель квантового измерения решает те проблемы, которые мы описали выше в связи с концепцией Мультиверса. Прежде всего, как уже отмечалось, снимаются проблемы, связанные с «расщеплением» как Вселенной, так и субъекта-наблюдателя. В нашей модели ничего не расщепляется и, более того, акт осознания не оказывает вообще ни какого воздействия на физическую реальность. На первый взгляд в нашей концепции сохраняется основной «гносеологический» порок теории Мультивеса: она кажется принципиально недоказуемой. Действительно, если мы способны «видеть» лишь одну компоненту суперпозиции и принципиально не «видим» другие, то как мы можем доказать или показать, что они вообще существуют? Однако если эти компоненты не воспринимаемы, это еще не означает, что они не познаваемы. Мы не можем их воспринять, но вполне можем их помыслить, пережить их как некие смысловые феномены. Иными словами, мы утверждаем, что ненаблюдаемые части суперпозиции (а, по сути, и весь Квантовый кристалл в целом) непосредственно обнаруживают себя в нашем сознании в виде феномена смысла. Здесь нам необходимо рассмотреть что представляет собой смысл и как он обнаруживает себя в нашем сознании. Детально разработанная теория смысла изложена нами в работе (9). Поэтому здесь мы ограничимся лишь кратким, контурным анализом онтологической природы смысла.

Онтологический анализ феномена смысла следует начать с констатации его внечувственного характера. Смысл явно не есть что-то чувственно переживаемое, в частности, смысл не тождественен какой-либо совокупности чувственных представлений. Внечувственность смысла означает, что он лишен пространственных и временных свойств, а также лишен качественности. Тем не менее, он явно присутствует в нашем сознании — хотя и в какой-то особой «сверхчувственной» форме.

Смысл обычно связывают с речью, знаками, письмом и говорят о смысле слов, предложений, текстов. Однако, ясно, что смысл присущ не только вербальным (или иным) знакам и их сочетаниям. Смысл имеет любая вещь — воспринимаемая или же воображаемая. В частности, наше чувственное восприятие непосредственно осмысленно. Я вижу не просто совокупность цветных пятен, но определенные, осмысленные предметы — стол я вижу как стол (он имеет для меня смысл стола), дерево — как дерево и т. д. В этом заключается свойство предметности нашего восприятия.

Вместе с тем, воспринимая предметы как чувственные объекты, обладающие определенными чувственным качествами, а также пространственной и временной локализацией, я, в то же время, не воспринимаю смысл как нечто, обладающее каким-либо чувственным содержанием или чувственными свойствами. Он, как уже говорилось, не обладает чувственными качествами, пространственностью и даже временной локализацией. Смысл красного не красен, смысл холодного — не холоден и т. д. Смысл слова не находится слева или справа от меня. Не «локализован» он и в самом звучании слова. Смысл любого предмета, очевидно, не совпадает с самим этим предметом, но как бы «присоединяется» к нему извне.

Ясно, что смысл возникает тогда, когда осмысляемый предмет соотносится с некотором знанием об этом предмете. Чем больше я знаю о предмете, тем более богатым и определенным смыслом он обладает. Сложность, однако, в том, чтобы понять, как то или иное конкретное знание соотносится с предметом осмысления. Здесь мы обнаруживаем парадокс. С одной стороны, осмысление, несомненно, предполагает знание о предмете и соотнесение предмета с этим знанием. С другой стороны, самонаблюдение показывает нам, что никакого явного соотнесения знания и предмета в нашем сознании не осуществляется. Для того чтобы понять, например, что передо мной находится собака, мне не нужно в явной форме «просматривать» в своем сознании все то, что я знаю о собаках (или хотя бы «просматривать» некоторую часть этих знаний). Я понимаю смысл слова или предмета непосредственно, не прибегая к каким-либо образам, представлениям, словам и т.п.

Другой парадокс заключается в том, что привлечение любой конкретной единицы знания и соотнесение ее с осмысляемым предметом само по себе не способно породить смысл — даже если бы это соотнесение осуществлялось явным образом. Ведь эти единицы знания (в какой бы форме они не присутствовали в сознании) также должны обладать смыслом и, следовательно, также требуют соотнесения с другими единицами знания. Если, к примеру, я раскрываю понятие «собака» с помощью понятия «млекопитающее», то я должен пояснить, также, что такое млекопитающее, что, в свою очередь, влечет необходимость разъяснить термины «молоко», «животное», «детеныш» и т. д. Т.о. мы получаем регрессию в бесконечность: осмысляемый предмет необходимо соотнести с контекстом, который также требует соотнесения с контекстом и т. д. до бесконечности. Мы получаем бесконечный ряд встроенных друг в друга контекстов, и оборвать этот ряд, не уничтожая смысла, — не представляется возможным.

Все это означает, что осмысление может осуществляться лишь через посредство соотнесения предмета с некой целостной системой знаний о мире (то, что можно назвать «интегральной картиной мира»), в которой каждый элемент находится в живой, активной связи со всеми другими элементами знания. Т. е. смысл не делится ни на какие «куски» или «фрагменты». Он может существовать лишь как целостное «смысловое поле», в котором каждый элемент определяется через соотнесение его со всеми другими элементами.

Схватывая смысл предмета, я, следовательно, соотношу этот предмет с некой целостной системой знаний, с интегральной картиной мира, которая существует в виде единого «смыслового поля». Как же я это делаю, если самонаблюдение не фиксирует в акте осмысления даже соотнесения предмета с отдельными фрагментами этой «картины мира»?

Такое соотнесение должно быть, но оно в явной форме не имеет место. Единственное, что нам остается — это признать, что такое соотнесение осуществляется «неявно», в какой-то «скрытой» форме. Не следует думать, что «скрытый» здесь означает «находящийся за пределами моего Я», например, где-то «в подсознании», т. е. что «скрытость» означает «непереживаемость». Если бы соотнесение предмета с имеющимся у меня опытом происходило «вне Я», то это означало бы, что смысл феноменально мне не дан, не переживается мною. Мне, в таком случае, лишь кажется, что я что-то понимаю. На самом же деле понимание осуществляет некий «механизм», находящийся целиком за пределами «Я». Мое сознание, в таком случае, мыслится как поток чувственных переживаний, а смысл этих переживаний — находится целиком за пределами этого потока.

Это явно противоречит данным самонаблюдения. Оно ясно показывает, что именно я (а не какой-то «механизм в моем мозге») понимаю, что смысл каким-то особым «сверхчувственным» образом «живет» в моем сознании.

Если «скрытость» не означает некой «запредельности Я», то это может означать лишь особую форму представленности смысла в сознании, которую естественно обозначить термином «потенциальность». Действительно, «потенциальное», как его понимал Аристотель, — это нечто как бы промежуточное между бытием и небытием (присутствием и отсутствием). Это и не полное небытие, но и не есть полноценное («действительное», актуальное) бытие. Такое же «неполноценное», «недействительное» бытие мы вынуждены приписать и смыслу.

Если определить чувственное бытие как бытие «актуальное», то та интегральная картина мира, которая присоединяется к чувственным данным и делает их осмысленными, — есть нечто «потенциальное» (поскольку в данный момент составляющие этой «картины» чувственно не переживается). Однако любые ее элементы могут быть пережиты — как чувственные представления или перцептивные образы, т. е. они могут быть «актуализированы» и, с этой точки зрения, — есть не что иное, как «потенциальные» представления и образы.

Итак, смысл — есть потенциальное содержание моего сознания. Этим объясняется его бескачественность, внепространственность и вневременность. Смысл — есть нечто еще не определившееся, он еще не обрел качественность, временность и пространственность. Переживание смысла — есть, в таком случае, переживание («предчувствование») самой возможности соотнесения осмысляемого предмета с интегральной картиной мира. Эта «картина» отнюдь не «хранится» где-то «в тайниках памяти». Она всегда в наличности, всегда присутствует в сознании в полном объеме, но присутствует «в потенциальной форме». Это как бы некий «потенциальный фон» любых наших актуальных переживаний.

Ясно, что «в потенциальном плане» я могу осуществлять соотнесение объекта сразу с неограниченным множеством «информационных единиц», могу прослеживать на неограниченную длину любые семантические связи (таким образом, находит свое решение проблема «регрессии в бесконечность» в процессе осмысления). Ведь это соотнесение осуществляется не в пространстве и не во времени. Процесс осмысления не распадается на отдельные «акты» или отдельные операции. Есть единый и целостный процесс схватывания смысла, который хотя и занимает определенное время, но, тем не менее, не имеет никакой явной поэтапной временной динамики, никакого явного становления.

Потенциальный характер соотнесения осмысляемого предмета с «картиной мира» создает эффект «объемности» нашего сознания, позволяет знанию существовать в виде целостной системы отношений, а не в виде отдельных, дискретно сменяющих друг друга единиц (как это происходит в компьютере). Но только в такой целостной системе отношений знание и может реально существовать как нечто «живое» и осмысленное.

Итак, мы приходим к выводу, что сознание обладает особой «потенциальной» составляющей, которую можно определить как «смысловое поле». Это базовый слой нашего сознания — в том смысле, что всякое иное (чувственное) содержание — есть результат актуализации потенций, изначально присутствующих в составе смыслового поля. Актуализация — есть обретение «чувственной формы» (пространственности, временности, качественности). Такой статус чувственности вполне очевиден в отношении представлений памяти и воображения — здесь образ рождается непосредственно «изнутри», из моего «Я» — как продукт актуализации смыслового поля. Смысл — это и есть «внутреннее» моего «Я». Но и сенсорные образы, хотя и рождаются в результате воздействия «извне», также, в конечном итоге, строятся «из ткани сознания» и также могут рассматриваться в качестве «актуализированных смыслов».

Смыслы, поскольку они лишены пространственности, временности и качественности, принципиально не событийны. Смысл не есть что-то такое, что отвечает на вопросы: что? где? когда? Если чувственные впечатления и представления образуют «поток сознания», в котором одни чувственные переживания сменяют другие, то никакого «потока смыслов» не существует. Смысл, как уже отмечалось, может существовать лишь как единое «смысловое поле», в котором каждая информационная единица существует лишь благодаря ее имманентной соотнесенности со всеми другими информационными единицами. В сфере смысла выполняется принцип «все во всем» (каждое в каждом): в каждой единице знания (поскольку она осмысленна) содержится вся система взаимосвязанных смыслов как целое. Это возможно, отчасти, потому, что сфера смысла, как потенциальное бытие, лишена пространственности и временности, которые дробят бытие на части (именно пространство и время позволяют нам воспринимать ощущения и образы отдельно друг от друга).

В сфере смысла время присутствует лишь как потенция — как возможность временной последовательности, временной упорядоченности. Поэтому правильнее говорить не о вневременности, а о сверхвременности (или всевременности) смысла. В сфере смысла в виде потенции («вневременным образом») содержатся любые возможные мои прошлые и будущие переживания. Таким образом, модусы прошлого и будущего сущностно даны мне именно как «идеи» прошлого и будущего. Именно сверхвременность смысла объединяет мое сознание в единое надвременное целое. Благодаря сверхвременности смысла я могу достоверно судить о тождестве собственного «Я» во времени. Ведь для констатации этого тождества необходимо как-то реально соотносить разновременные фрагменты моей жизни — что возможно лишь в том случае, если существует действительная связь «сквозь время» между этими фрагментами. Это соотнесение и осуществляется благодаря сверхвременности смысла. Наличие сверхвременного содержания «Я» есть необходимое условие восприятия нашего собственного «движения во времени» (на это обстоятельство обращал внимание еще Кант). Это движение имеет место в сфере чувственности и лишь сверхвременность смысловой составляющей нашего сознания позволяет нам заметить это движение.

Смысл — есть некое сверхвременное единство, которое в конечном итоге создает единство нашего «Я» в целом. Пространственность и временность чувственной составляющей сознания, конечно, нарушают монолитное единство сознания. Однако и в чувственной сфере сохраняется определенная форма целостности: разделенные в пространстве и во времени ощущения и образы, тем не менее, как-то соотносятся друг с другом, «сопереживаются», т. е. переживаются не только отдельные «чувственные единицы», но и их отношения друг к другу. Здесь имеется в виду то, что психологи называют «гештальтными свойствами» образов.

Целостность существует не только внутри чувственной сферы и сферы смыслов по отдельности, но и эти две сферы находятся в тесной взаимосвязи. Как уже отмечалось, чувственность можно рассматривать как актуализированную часть смыслового поля. Актуализация, вместе с тем, не выводит переживаемое чувственное содержание за пределы смыслового поля. Чувственные переживания, т.о., уже изначально оказываются интегрированными в смысловую «картину мира» — уже изначально обладают некоторым вполне определенным смыслом. Именно поэтому всякое переживание уже изначально воспринимается как включенное в определенный смысловой контекст. Этот контекст определяет не только «смысл образа» (или воспринимаемой ситуации), но и, в значительной мере, определяет и само содержание воспринимаемого, достраивая, в частности, с помощью представлений отдельные видимые фрагменты до целого предмета.

Наличие непосредственной связи чувственности и смысла позволяет понять то, что можно назвать «динамикой смысла». Мы подчеркивали «сверхвременный» характер смысла. Этому, однако, по видимости, противоречит тот факт, что смысл может «отсутствовать», а затем «появляться», что смысл может изменяться, обогащаться, обрастать новыми оттенками и т. д. Если смысловое поле вне течения времени, вне становления — то оно не должно меняться. Меняется в таком случае лишь отношение между целостным смысловым полем и актуально переживаемыми чувственными феноменами. Переживание смысла — есть переживание возможностей, заложенных в актуальных чувственных образах и представлениях. Эти возможности могут отличаться степенью их готовности к актуализации: если я сейчас вижу стол, то большей готовностью обладают такие смысловые концепты, как «мебель», «дерево», «коричневый цвет» и т. д., а не, скажем, «животное» или «авиастроение». Изменение содержания перцептивного поля ведет к перераспределению готовностей различных смысловых единиц к актуализации и эта перераспределение создает то, что мы воспринимаем как «динамику смысла» или как «смену различных смысловых состояний».

Следует помнить, что в каждый момент времени смысловое поле присутствует в сознании во всем своем объеме (а не отдельными фрагментами). Но в каждый момент времени оно как целое находится в специфическом отношении со сферой чувственных переживаний. Причем это отношение зависит не только от текущего состояния восприятия, но также и от каких-то других, внечувственных «внутренних» факторов — что избавляет наше мышление (которое, по существу, и есть динамика смысла) от рабской зависимости от чувственности.

До сих пор мы рассматривали смысловое поле как некую онтологическую форму, в которой существует наше совокупное знание об окружающем нас мире и о самом себе, т. е. это то, что мы называем «картина мира». Эта «картина мира» — есть, однако, лишь малая часть того, что я реально способен помыслить или вообразить. Следует признать, что смысловое поле содержит в себе не только «картину мира», но содержит гораздо большее - абсолютно все возможные переживания и, следовательно, помимо картины «реального мира», содержит в себе также и множество всех возможных (мыслимых) «картин мира» (это множество обозначим термином «Умопостигаемый (или смысловой) универсум»). Все эти «возможные миры» следует рассматривать как особые «виртуальные» компоненты единого «смыслового поля». Действительно, именно через отношение к Универсуму определяется полный смысл любого предмета. Ведь смысл предмета — это его «место» в системе мироздания, т. е. его интегральное отношение ко всем возможным и действительным предметам, в пределе — ко всему, что вообще можно помыслить. Такой «предельный» смысл уже не зависит от конкретного личностного опыта и, следовательно, является «объективным» смыслом. Т. е. это смысл присущий самой вещи. Субъективный же смысл — не может быть ничем иным, как некой «выборкой» из этого «объективного» смысла, т. е. является более или менее полным отображением «объективного» смысла в сознании эмпирического субъекта.

Смысловое поле, как «совокупность всех возможных миров», как Смысловой универсум, — есть базовая структура, на основе которой формируется эмпирическая личность. Однако, поскольку Смысловой Универсум, как фундаментальная составляющего «Я», никуда не может «спрятаться» от себя — он должен в полном объеме присутствовать как некий постоянный «фон» в каждом текущем состоянии сознания. Иными словами, сквозь эмпирическое «Я» должно «просвечивать» «Я» Абсолютное, через конкретную, интегральную «картину мира» — должна просматриваться полная совокупность «возможных миров» (континуум возможных переживаний).

Эмпирически это проявляется в том, что наше понимание окружающего нас мира никогда не детерминируется целиком и полностью нашим прошлым опытом, совокупностью конкретных знаний о мире. В любом акте осмысления имманентно присутствует элемент воображения, какой-то, хотя бы минимальный, «отход от реальности». Я осмысляю предмет не только в модусе того, «что он конкретно из себя представляет», но и в модусе «чем бы он мог являться», в каких отношениях он мог бы находиться, помимо тех отношений, которые нам известны из опыта. Именно этот элемент «гипотетичности» и позволяет нам воспринимать осмысленно даже те объекты, о которых мы ничего не знаем из опыта. Эти объекты все равно имеют для нас какой-то смысл — который возникает здесь за счет соотнесения их с различными «возможными» (гипотетическими) контекстами. Мы можем всегда предположить, чем является данная вещь, в каких возможных отношениях с другими вещами она может находиться, как ее можно использовать и т. д.

Если во мне изначально содержится Смысловой Универсум («совокупность всех возможных миров»), то это означает, что формирование моей эмпирической личности осуществляется не только путем постепенного расширения и обогащения ее содержания, а, напротив, осуществляется по большей части путем последовательного наложения ограничений на исходное «смысловое поле» — совпадающее содержательно со Смысловым Универсумом. Непосредственно этот Универсум проявляет себя в воображении, фантазии, самосознании, способности видеть мир в системе альтернатив. Развитие личности идет по пути ограничения фантазии, через четкое разграничение «реального» и «возможного», «действительного» и «воображаемого». Так фактически и происходит: мы знаем, что фантазия особенно развита у детей, а с возрастом способность к воображению, как правило, уменьшается. «Реализм» все более все более подчиняет себе фантазию, подавляет ее.

Напротив, деградация эмпирической личности (как следствие психической болезни, травмы) — как правило, ведет к потере селективности психики, потере чувства реальности, неспособности отличить реальное положение вещей от собственных фантазий. Так шизофреническая деградация личности связана с нарушением иерархических отношений между элементами, составляющими эмпирическую личность. В результате больной перестает отличать реальность от собственных фантазий. Все это говорит о том, что развитие личности и нормальное ее функционирование — связано с определенными ограничениями ее степеней свободы, установлением иерархических отношений между элементами знания (различение реального и воображаемого, желаемого и отвергаемого и т. д.).

Вместе с тем, наличие в нас Смыслового Универсума (Универсума возможных переживаний) не дает автоматически гарантии рефлексивного доступа к этим «возможным» слоям нашей психики. Поэтому наряду с процессами «наложения ограничений» на «мир возможного» — которые протекают преимущественно на дорефлексивном уровне, существует и обратный процесс постепенного перевода «потенциального» содержания нашей личности в «явный», рефлексивный (точнее, доступный рефлексии) план. Это и есть процесс постепенного расширения и обогащения наших осознанных представлений о мире и о самом себе. Это расширение личности осуществляется по мере развития средств рефлексии (прежде всего, понятийного аппарата) и стимулируется чувственным опытом, социальным взаимодействием и т. д. Именно этот последовательный процесс самораскрытия нашего «Я» порождает видимость непрерывного «расширения» нашей личности, обогащения ее новыми содержаниями в процессе индивидуального развития.