Олег Чернэ

Итак, поиск, борьба со своей важностью и личной историей, уход из социума и жизнь в нем. Каждому из этих периодов соответствовало свое имя. ЧОМ, что, собственно есть Чернэ Олег Михайлович - имя, которое было взято мной в период слежки КГБ. Цзе Кун есть мое даосское имя и связано оно с уходом из социума. Бен Челеро - это имя-вызов, связанное с XIII солнечной печатью майя и моим днем рождения, имя революционного начала и постоянной борьбы с собой. Шаабан - мое суфийское имя. И, наконец, социальное - Глеб Черный. Но именно на ЧОМа легла основная, если хотите, мистическая история моего существования, когда я получил тот опыт, который затем изменил все мое отношение к жизни. И этот период я назвал бы так же, как называется и моя книга, - "Бессмертие и сексуальный синдром". Это время, сформировавшееся под именем ЧОМ. Этот период стал достаточно продолжительным. Начавшись где-то с 16 лет, именно он, собственно, лег в основу трех моих книг: "Бессмертие и сексуальный синдром", "Эй You!" и "Отшельник". Поэтому подробно описывать его не нужно, я лишь тезисно укажу на некоторые факты.

Самое важное для меня было понять, что или кто я есть. Как можно что-то постигать, когда нет собственной идентификации? А когда нет собственной идентификации, то какая уж здесь биография? Мало того, что ты - ничто, так ты еще не знаешь куда двигаться и что реально необходимо постигать. В общем-то, годами взращенная тупость, благодаря улице и школе, загнала меня в определенную нишу. Должно было появиться нечто, что реально заинтересует меня. А так как в молодости может заинтересовать либо что-то загадочное, либо авторитетное, то этим и стали некие казаки в белых кимоно, которые прыгали, скакали, орали и мочили друг друга по-настоящему. В общем, меня сконцентрировало некое таинственное начало под маркой каратэ, хотя оно не имело никакой ни профессиональной, ни методологической, ни философской подоплеки. Но зато был дух. Появились люди, которые просто били друг другу рожи и ломали руки. Единственное, что отличало их от улицы, хотя все они ее представляли, - это то, что бились они "по понятиям".
Хотя все-таки философия там была: освобождение от рабства. Наверное, это меня и притянуло. И после долгих лет занятий каратэ, я понял, что тогда, в свое время, я пошел заниматься не каратэ. Я просто увидел ту форму существования, тот дух и понятия, которых мне не хватало - там было все жестко, больно, но честно.

Жизнь ЧОМом получалась какой-то программой по "переправлению" мучения во что-то иное.
В общем, данный проект под названием "ЧОМ с клеймом Сделанный в СССР", рухнул в один прекрасный день в бетонную кормушку вместе с идеей быть первым, главным, лучшим. Конечно, не обязательно падать с крыши, чтобы понять простейшую идею: прежде чем что-то хотеть, надо кем-то быть. Но как можно быть кем-то, если не открыт интерес к познанию, когда ты подобен помойной яме, которую надо сначала очистить.
Собственно, падение, наверно, и пробило меня так хорошо. Из мира "быстрее-выше-сильнее" я окунулся в мир своей комнаты, полностью загипсованный и распасованный. Ничего не оставалось, как начать познавать мир из окна своей комнаты. Однако интеллектуальные поиски привели меня в еще большую депрессию оттого, что на свете есть столько великолепных и почти недоступных знаний. Я чувствовал, что мало того, что я калека, я еще и интеллектуальный урод.
И все же через полтора года я встал на ноги и, скрывая свои физические недуги, вернулся на пусть самоистязания. Но теперь я уделял интеллектуальному гораздо больше времени и с каждым днем понимал, что я не упустил что-то, а был просто не готов. Интеллектуальное без концентрации - это фальшь. Школа, к счастью, не уничтожила меня, так как я не понимал, зачем она мне была нужна. И сейчас я хочу сказать: она реально не нужна. Школа - враг ребенку. Там больные, не сконцентрированные и не удовлетворенные учителя играют с телами и сознанием детей.

Действительно, вокруг меня теперь были люди духа, а не люди информации, которые якобы интеллектуальны и умны, но у них нет духа пахать и истязать себя. Мало того, что они больны на тело, так они больны еще и на голову. Зачем им вся эта информация, которая никогда не станет знанием? Знание без духа и концентрации - это, извините, параша. И я принял решение, которое стало, возможно, моим спасением: "У меня больше нет друзей, есть те, кто занимается рядом". Возможно, это было неправильно, но именно это было мне необходимо. Я чувствовал, что проигрываю жизнь. И я решил пожертвовать главным: друзьями и близкими. Друг - это тот, кто расслабляет тебя и забирает твое время. Тот, кто мешает тебе опереться на самого себя. Это было для меня реальностью. Мне не надо было, чтобы меня кто-то жалел или помогал мне. Если меня еще нет, то кому же они помогают? Значит, мешают! Значит, всё! Моей энергии и так хватало всего на 5-7 осознанных часов в день, остальное время уходило на сон и ожидание следующих 7 часов.

Дао

Так получилось, что мое падение с крыши совпало с началом изучения даосских практик. Тайцзи, постижение дзена и Дао стало моей новой затеей. Впрочем, любые затеи, которые должны были помочь мне разобраться со своей несамостоятельностью, были мне необходимы. Это и были мои новые друзья.
Несмотря на тогдашнюю полузакрытость страны, происходил активный импорт сущностно-практических знаний. Оказалось, что на деле добыть ключ к секретным знаниям не так уж сложно, если есть опыт, попытка анализа и постоянное изучение. Мне ничего не оставалось, кроме как наблюдать, общаться, впитывать… В общем, затея познания занимала меня тогда, наверное, даже больше, чем само познание. Она, можно сказать, перевела меня в позицию служения: такой конкретный раб практики и идеи, которому ничего не оставалось, как только верить.

Особого выбора, впрочем, и не было. После падения с крыши на восстановление тела ушло почти десять лет - периодически "выключались" ноги или руки, возникали иные проблемы. Это был особый период. Мой недуг гнал меня на поиски дополнительных возможностей развития, что заставляло искать альтернативные пути познания. К этому периоду относятся и мои встречи - сначала с людьми, которые изучали возможности обретения сверхвозможностей и бессмертия, например, с одним генералом КГБ, монахом, который неожиданным образом появился в моей жизни (я до сегодняшнего дня не понимаю как), с различными гуру, которых оказалось в то время не так уж и мало.

Этот период описан мною в книге "Бессмертие и Сексуальный синдром", где я выделил наиболее значимые моменты поиска сверхсмыслов. Мое имя - ЧОМ - к этому времени уже обретало для меня особый смысл и значение, я уже стал профессиональным шифровальщиком. А как иначе, если приходилось общаться одновременно с чекистом, магами, нелюдями и прочими субъектами, названия которым я даже затрудняюсь дать. Однако это дало мне возможность серьезно и глубоко почувствовать реальное и могучее воздействие на жизнь неведомого мира, подчиненного не столько человеческим, сколько каким-то энергетическим законам. И этот период описан в моей книге "Эй, You!".

Who are you, или "Период Цзе Куна"

Собственно, период ЧОМа был достаточно продолжительным во времени, и хотя он переплетается с появлением других имен, его задача состояла в том, чтобы уйти и распрощаться с социумом. Мне не нужна была биография, и я реально уничтожал ее вместе со своим настоящим именем. Именно как ЧОМ я пошел бродить вокруг света в поисках знаний, не желая иметь какого-либо отношения к социуму.
ЧОМ - это имя, при котором я проиграл жизнь. Нашел я ее, пожалуй, уже будучи Цзе Куном. Но это иная история. И хотя я успел написать под именем ЧОМ десяток книг, это в реальности были не книги. Это были выпады в сторону пространства для того, чтобы показать, что оно утопично в своих идеях. Это была реакция на пространство. Я почему-то считал, что кто-то это поймет. И считал своей задачей не объяснять, а заставлять человека ставить перед собой вопросы.
Здесь я бы рекомендовал прочесть такие книги, как "Алхимия Багуа", "Алхимия Тайцзи" (издана также на английском), "Даосская йога для женщин", "32 вращения тигельной печи".

Основная заслуга ЧОМа в том, что он не только научился ставить перед собой вопросы, но и нашел на многие из них ответы. И самое главное, он научился обучаться. Это единственное, что не только позволило мне выжить, бродя по свету, но и найти продолжение для своего развития.
Так, по мере набора знаний, жизнь стала наполняться смыслом. И этот период я бы соотнес уже с другим своим именем - Цзе Кун. Не то, чтобы имя ЧОМ перестало для меня существовать, оно и сейчас продолжает жить, но тогда настало время действовать. И ЧОМ стал перерождаться в Цзе Куна, а иногда просто существовать параллельно, занимая свою выстроенную нишу.
Когда ты готов, то можешь начинать двигаться. Период Цзе Куна я бы назвал, пожалуй, самым счастливым в своей жизни, так как в то время мне удалось добыть знания, вернее, обрести возможность их получить. Впрочем, мы часто путаем знания с информацией, которая становится знанием лишь после кропотливой работы, поэтому мне пришлось приложить немало усилий, чтобы они стали частью меня.

ЧОМ стал "переплавляться" в Цзе Куна, поняв разницу того, что одно дело - говорить о знаниях, другое - использовать их с позиции своего опыта, и третье - когда знания реально создают опыт, который принадлежит этим знаниям. Именно этот первый опыт должен заставлять человека двинуться в путь.
Начался протяженный период жизни, связанный с путешествиями и странствиями. Впрочем, этот период также не закончился и продолжается по сей день. Только из своего невменяемого существования, вызванного экстремальным состоянием нахождения в постоянных занятиях и отшельнической жизни, я перешел во вменяемое состояние. Да и ЧОМ смешался с другими именами...
Хотя начиналось все как-то театрально: "Все, ухожу, больше меня как бы нет... Вернусь не скоро". Мне никто не поверил. Это был 1989 г., время начала общественно-политического переворота. Я собрал пару-тройку сотен долларов, сел на электричку… Так началось мое многолетнее кругосветное путешествие, которое продолжается и по сей день. Изменился лишь я, время и суть перемещений. Но тогда, в первый раз, было время, когда из страны выехать было даже сложнее, чем перемещаться за границей без наличия каких-либо виз вообще. Помогло наличие двух виз: в Китай, тогда еще наш родной, коммунистический, и в Америку, визу в которую мне удалось получить на удивление легко по американскому приглашению.

Несмотря на яркость новых впечатлений, определенные моменты этого периода прошли, словно в тумане, так как часть времени надо было просто выживать, а часть я находился "на измене" своему сознанию. Я напоминал, наверное, голодного волка, который метался из стороны в сторону, только не в поисках еды, а в поисках знаний. Хотя отсутствие еды порой тоже создавало определенные физиологические переживания. Именно поэтому я называю то время "Временем становления Цзе Куна", хотя до реального получения этого имени еще предстояло прожить годы.
Сам же период я разделил бы на три части. Первая - это когда я прошел вокруг света, можно сказать, автостопом, и пользовался локальными видами транспорта, так сказать, народными. Затем был период поездок по странам Азии. Эти поездки были более направленными, поскольку я добыл необходимые контакты. И, наконец, я начал преподавать по всему миру, что позволило мне расширить область поездок для своих собственных изучений.

Каждый из этих периодов сложно выделить, слишком уж они разнились по концентрации, усилиям и проделанной работе. Для меня важным критерием было не то, у кого и сколько я занимался, а каковы были результаты этих занятий. Все-таки основная задача этого периода состояла в уходе от жизни в социуме, так что о какой-то социальной последовательности, защите или позиционировании себя даже речи не шло.
При этом я перенес на свою жизнь весь неоценимый опыт предшествующей работы. Где бы и в каком состоянии я ни находился, я продолжать тренироваться и практиковать. Нельзя сказать, что я понимал все, что делал, но я перешел уже к следующему этапу - анализу делания, когда механичность действий заменило осознание. Но чтобы осознавать, надо также постоянно делать. Нужен опыт.
Исколесив всю Азию, прихватив за компанию несколько мусульманских стран, пробродив по всей Северной Америке и Европе, изучая, так сказать, все и вся, проникая в различные организации, монастыри, ашрамы, и даже побывав в одном из орденов, я готовился лишь к одному - к тому, чтобы уйти. Ввиду того, что в тот момент меня моя личная идентификация не интересовала, усиленная работа со своим эго привела к тому, что я даже не фиксировал на фото или видео то, что со мной происходило.
Правда, на каком-то этапе я все же использовал видео для фиксации техник, чтобы их отрабатывать. Но каждый раз, снимая новый материал, я стирал предыдущий, так как пленок у меня было всего несколько. Впрочем, сегодня, вспоминая эти истории, я по-прежнему считаю, что по-другому было нельзя. Я был учеником, а не фотографом или оператором, и считал, что оттого, что я снимусь с тем или иным мастером рядом, мастерства не прибавится, а дешевая память мне не была нужна. И сегодня я ценен не тем, что я с кем занимался и у кого обучался, а тем, что я лично знаю и могу.

Собственно говоря, двенадцать лет я был конкретным нигером своей жизни - одна лишь мысль о том, что я что-то не умею, не знаю и вообще ничего не стою, так угнетала, что это заставляло пережигать тьму энергии и гнало по свету.
Я жил там, где я был, ничто меня не привязывало, ничего я не имел. Ни один кирпичик не оттягивал моего состояния. Беспокоило, может, разве что неудобство от всяких насекомых, клопов, тараканов или муравьев, на которых я спал. Но находились добрые люди, которые как-то помогали - кто деньгами, кто советом, а кто просто добрым словом. Впрочем, в школах и монастырях было проще, чем на улице. Было где поспать и умыться.
Но, честно признаюсь, убогость развития в монастырях меня часто угнетала. Получалось, что они были полезны мне лишь как ночлежки. За все время ни в одном монастыре я не встретил реальных учителей. Это были просто хорошие люди, проповедующие естественные символы.
По этой причине я не буду называть места, где провел часть времени в своих исканиях. Для меня религия не была тем пунктом, который мог бы меня двигать. По-моему, все религиозные ценности должны быть просто нормальным отношением к жизни, а знания должны приходить через усилия. И я верил и продолжаю верить лишь в собственные усилия, а для этого должна быть свобода от любых внешних привязок.

Across the Universe

Таким образом, одно событие и намерение порождало в моей жизни другое. Как говорится у мистиков, "выводило" - возникали новые возможности и учителя. Как ни странно, не так сильно мне помогали азиаты, как американцы, которых было очень много и в Азии. Они помогали с переводом и выводили на необходимых мне людей.
Так я попал в секретные места гор Маошаня, Лаошаня, Лаофушаня, Вейбаошаня, Тайшаня, в Гонконг, на Тайвань, в Сингапур. Таким же образом я опять попал в Индонезию, Бирму и другие страны. Впрочем, здесь я рекомендую прочесть книгу "Отшельник", где больше расписаны результаты моих перемещений.
Чем бы я ни занимался, какие бы школы ни посещал, для меня было важно одно - заниматься. Если это Сантрия Нусантара, то дыхание. Если Арнис, то работа с короткой энергией, если хилеры, то проникновение в параллельные энергии, если Маошаньская традиция, то талисманы и символы. Если патриархи школы Лянь, то это выстраивание оси; последователи великого Чэнь Факэ - искусство работы с пространством.
Мне зачастую было даже все равно, кто меня обучает, если я видел, что эти знания чего-то стоят. А так как за моей спиной было более десяти лет практики, я не был "энтузиастом" и поклонником чего-либо, но искал реальной глубины. Впрочем, все это длилось до момента, пока меня не отцентрировали мастер У и отшельник Лю.

Возможно, я навел бардак в своих действиях. Нельзя было заниматься столько и всем. Но по прошествии десятка лет я понимаю, как это было правильно. Я развивал тело и мозги, а они мне отплатили за это и помогли во всем навести порядок. Не учителя, а именно тело и мозги. Нисколько не принижая достоинства тех, у кого я обучался, я могу сказать, что, если бы я не действовал, не сравнивал, не пробовал, сегодня я просто оставался бы на обочине реальных знаний и в лучшем случае был бы представителем какой-нибудь семьи - Чэнь, Лянь, Бэй и т.д.
И я не хочу сказать, что это правильный путь, но он дал мне возможность познать различные методики преподавания и структуризации знаний, которые еще предстояло отрабатывать десятилетиями. Выше знаний не может быть ни один мастер, ни один учитель. Если над учителем нет системы, то он ввергает своих учеников в ограниченность.
Многие так и остались в моей памяти без имени и даже без привязки к какому-то конкретному месту, но я не думал, что когда-либо вернусь в посещаемые мной места, поэтому историю создавать мне не было нужды. Сегодня, когда я использую свой социальный имидж, наверное, все пригодилось бы. Но меня это не отягощает. Если есть знания, то они и без имиджа остаются знаниями. Имидж - не более чем информация, которая создается всегда в угоду личной истории. Мне же, как человеку двадцать лет ее стирающему и тридцать пять лет практикующему, сложно и сегодня привязаться к каким-то событиям и именам. Такое ощущение, что я вполне конкретно стер ее.
А тогда ситуацию существенно облегчало то, что за десять лет занятий с Учителем я научился понимать язык жеста и тела, важность ритма и дисциплины, мог отличить истинное от ненужного.
Умение обучаться существенно сокращало время: не приходилось бездумно повторять упражнения. Если не понимать, зачем тебе знания, никогда не понять, как их получить. Самое ценное из искусств - искусство обучаться. Все остальное - лишь следствие.

Мои искания как Цзе Куна так бы и закончились, если бы я не попал в Гонконг. И хотя я много что познал и увидел, все, что началось после Гонконга, несравнимо с предыдущим.
К моменту моего приезда в Гонконг, куда меня послали монахи Маошаня, я жил уже не в последовательных событиях, а параллельных. Я уже решил для себя, что я ухожу, и осталось лишь разобраться куда. Вначале я чуть ли не остался на Маошане, но развал, который устроили там китайские коммунисты, не позволил мне находиться там долго, и меня отправили в Гонконг. В Тай-Парке я должен был встретить Его, того, кто, собственно, и определил мои дальнейшие скитания.
Меня ожидало знакомство с мастером Ю, монахом школы Небесных Наставников. И хотя я шел на эту встречу по наводке, я совершенно не понимал, как я его найду. Но случилось все банально. Придя в парк, я сразу наткнулся на борцов туйшоу (это такая борьба на слушание с использованием захватов, заломов, бросков и толчков). Ну и меня сразу переклинило. Если можно было, где побиться, это действовало на меня как красная тряпка на быка - я сразу был там. И я весь ушел в этот процесс.
Надо сказать, что в Гонконге все было не так просто, потому что там существуют зоны влияния. И если ты куда-то влез, то сразу становишься как минимум объектом чьего-то внимания. О тебе доложат и о тебе расскажут. Я попал в зону ответственности Ли Тай Лунга, т. е. школа, куда я влез, принадлежала одному из кланов гонконгской мафии. Но понял я это на третий день, когда ко мне подослали одного крепыша, с которым у нас завязался реальный бой.
И вот я на родине Брюса Ли попал в грёзу своей юношеской мечты. У меня и прежде были стычки - и на Филиппинах, и в Индонезии, и в Китае, на Тайване и в США, но именно эта схватка привлекла внимание половины парка. И среди этой половины оказался Ю Дунтин. Его нельзя было не заметить. Он был подобен дереву, что возвышается над полем.

По окончании сражения, в котором победитель так и не был выявлен, я понял: надо уносить ноги, ибо появляться мне тут уже явно не стоило. Хотя меня пригласили куда-то к Ли Тай Лунгу, их главному. Уже выходя из расступившейся толпы, я уткнулся глазами в Него. Машинально спросил, не знает ли он Мастера Ю. Он пригласил меня назавтра в парк Кунлун. Я был так измотан, что даже не спросил о времени встречи, уйдя в свою комнату, которая располагалась как раз неподалеку от этого парка.
Впрочем, эта история описана в книге. Смысл ее в том, что я все-таки встретился с Мастером, который отправил меня совершенствоваться в Гуандун на гору Луфошань. Позже, через несколько лет, я, пройдя через различные горы, повстречаюсь с главным для себя человеком - отшельником Лю.
Три года общения с мастером Ю помогли мне уйти дальше в своем развитии. Он-то и дал мне имя Цзе Кун (Дисциплинированный и таинственный).

Учитель У - отшельник, представлявший сразу несколько даосских школ. Вместе с мастером Ю они приняли меня в свою семью и наложили массу табу, часть из которых я не могу нарушить и сейчас (все это я объясняю в книге). Но заполучить бессмертного учителя - это "нечто" даже для моего сознания. Правда, мне пришлось проделать немалый путь, чтобы попасть к учителю У.
Эта встреча произошла в зоне Золотого Треугольника, в то время обладающей дурной репутацией зоны наркотрафика. Мне сейчас даже сложно понять, где именно это было, так как меня везли "туда, не знаю куда". Впрочем, романтика пути отягощала мое и так полунормальное сознание.
Я был готов сразу остаться обучаться, и больше мне ничего не требовалось. Но не тут-то было! Я столкнулся с полным управлением мной. На меня так четко и жестко еще никто не воздействовал! Учитель У сразу создал стену между мной и собой. Он управлял моим телом, сознанием, и, конечно же, энергией. Первое, что он отрубил во мне, - это желание. Второе - четко обозначил время ухода из социума и алгоритм взаимодействия с ним. Хотя здесь для меня сошлись воедино мое желание уйти и его указание, когда это надо было сделать. Мне было отмерено 10 лет на подготовку после проживания с ним в течение почти трех месяцев.
Правда, первое, что я хотел, это написать обо всем. Однако все мои попытки сделать это были категорически прерваны, и прерваны самым странным образом. Первое: когда я пытался записывать, я не мог этого делать. Второе: любые мои мысли и попытки восстановить все, что касалось знаний, заканчивались ничем. При второй встрече Учитель У объяснил все это. И это объяснение стало самым тяжелым для меня испытанием. Если в первый раз я, полузамученный, просто занимался, что-то делал и спал в каком-то сарае, то во второй - я мог четко с ним разговаривать. В книге "Отшельник" я уделил этому достаточно времени.
Имя Цзе Кун стало самым таинственным моим именем в восприятии окружающих. Когда на карте стоят реальные знания, меньше всего хочется спекулировать на эту тему.

Стирание личной истории или история Бен Челеро

Параллельно существованию ЧОМа и впоследствии Цзе Куна у меня формировался интерес к Латинской Америке. Причем этот интерес сформировали три группы: иезуиты, которые пытались обратить индейцев и негров в христианскую веру, Че Гевара, как символ свободы, и Кастанеда, который помог мне поставить перед собой многие вопросы.
Но так как я был в первую очередь практиком, а не революционером, то Шаман Че для меня так и остался символом. Однако интерес Че Гевары к индейскому напитку каа-и-гуа (известного как мате) и к инкам сориентировал меня на поиск индейских знаний. Ну и, конечно же, Кастанеда - человек, который бросил миллионы людей на поиск внутренней свободы. Его имя стало значить для меня больше, чем имя Че. Собственно, с него и начался интерес к индейской традиции. А так как для меня в тот период не было интереса использовать свое имя, ибо я шифровался, то и идея Виктора Санчеса о стирании собственной истории пришлась мне по душе. Так стало формироваться имя-вызов - Бен Челеро, связанное с 13-й солнечной печатью Майя.
И хотя само имя я получил гораздо позже, после Майянской церемонии открытия солнечных печатей, оно с самого начала витало в воздухе. В общем, держась за даосские знания двумя руками, я стал исследовать индейские традиции. Сделав пару вылазок в Мексику, Перу, Эквадор, Боливию и Бразилию, я определил для себя определенный спектр задач, основанный на двух матричных культурах - Чавин в Южной Америке и Oльмеков в Мезоамерике.

Латинская Америка открыла для меня интерес к Африке и непосредственно к культуре Йоруба. Таким образом, у меня наметились три линии - мезоамериканская, андийская, афро-бразильская, и впоследствии североамериканская, когда я погрузился в изучение племен Анасази, Зуни и Хопи. В Латинской Америке у меня все получалось гораздо быстрее. Я четко понял, где, зачем и как надо быть. И при всей сакральности этих линий именно мой даосский опыт позволил мне столь быстро и четко в них вжиться. Все это сопровождалось практическими занятиями с Кастанедой, Виктором Санчесом, Элисом, который открыл много значимого для меня именно в женском латиноамериканском культе, а также с различными шаманами, имена которых я даже сейчас и не вспомню.
Я не хотел бы спекулировать своим знакомством с Кастанедой или Санчесом, тем более в задачах стирания личной истории и борьбы со своей значимостью. Однако четыре визита к Кастанеде дали мне, бесспорно, очень много. Особенно люди, которые были вокруг него. Конечно, индейская аудитория сложна. Представьте: часть без личной истории, часть вообще непонятно кто - кроме слов "синхронизация", "сновидение" и названия какого-то наркотического напитка ничего сказать не могут, часть реальных и замотанных исследователей… и 70% остальных при этом - либо интеллектуально потерянных, либо играющих в имидж. Так что пришлось немало потрудиться, чтобы познакомиться с различными представителями индейских культур: сапотеками, ацтеками, индейцами майя и теми немногочисленными и серьезными исследователями, которые в первую очередь дали мне возможность проанализировать индейские знания.

Для познания индейской традиции надо либо уезжать жить в Латинскую Америку, либо серьезно развивать мозги, а не стирать их. Я обратился к исследованиям людей, которые преуспели в изучении индейских традиций. Это Роджер Волш, Айвон Вог, Стивен Хьюстон, Галина Ершова, Юрий Кнорозов, Майкл Ко, Дэвид Кейли, Вильям Гейтс, Эдуардо Монтезума, Милослав Стингл, Люис Спенс. Мне был интересен их анализ и опыт, и, думаю, я смог многое взять из их работ.
Годы блуждания по бескрайним просторам Северной, Южной Америки и Мезоамерики, дали мне возможность окунуться в традиции Хопи, Анасази, Зуни, а также Сапотеков, Толтеков, Мапуче, Кечуа, и получить неоценимый опыт и знания, которые позволили познавать опыт получения личной силы и искусства жить с намерением.
Этот же период характеризуется моими африканскими исследованиями, выведшими меня и на капоэйру, которую я затем привез в Россию. Так что Бен Челеро для меня также ассоциируется и с африканской культурой, а точнее, с культурами Нкиси и Йоруба.

Латинская Америка дала мне очень важное понимание времени и пространства, что позволило мне разделить все индейские культуры на традиции двух типов: матричные и переходные. Матричная - та, что сохраняет внутри себя схему законов и знаний. Переходная - та, которая либо еще не до конца сформировалась в стройную систему знаний, либо перед ней стоят задачи быть предтечей и "подготовкой" для какой-то иной культуры. Если я не обнаруживал выхода из традиции, то понимал, что она не матричная, а просто временно нужна для чего-то. Я ее также использовал для чего-то, либо бросал.
Понятие матричности культур оказалось довольно емким: оно, например, объясняет многие исторические загадки, касающиеся судеб древних цивилизаций. Переходной была, к примеру, мезоамериканская культура Мишкеков. Матричная же мезоамериканская культура Ольмеков показала, собственно, знания о трансформации, о порталах и переходе в другие измерения. Подобное было и у Чавин в Южной Америке, Анасази в Северной Америке.
Как таковая матричная культура не может быть разрушена извне: она настолько глубока в знаниях, что если ее кто-то "завоевал", то это значит, что ко времени завоевания она просто переставала нуждаться в существовании, создав для "ухода" нечто такое, что ее самоуничтожало. Известная русская "неустаканенность" как раз и объясняется переходностью культуры: постоянно переходя из одних качеств и форм в другие, мы никак не можем "поймать" матричное знание. Матричность подразумевает объемность, единое развитие физического, энергетического и духовного начал.
Обобщения такого рода закономерно легли в основу некоего универсального учения о единстве и гармонии природного, общественного и человеческого, что достигается через личностное развитие. Дело может существенно облегчить структура, содержащая в себе знания о системности, и закономерности, которые создают "изначальные условия". В ином случае приходится быть первопроходцем, тратить дополнительную энергию на "изучение правильных изучений", и даосская традиция позволила мне стать качественным учеником, а не играть в индейца.

Я полагаю, единого учения о матричной сути мира пока не существует, но есть люди, работающие над этим. Например, Аргуэльс, автор книги "Фактор Майя", рассматривающий систему миропорядка как цельную пульсирующую зону макрокосмоса, суфий Идрис Шах, Рудольф Штайнер, Клод Леви-Штраус, Джозеф Кэмпбелл, отчасти Кастанеда. Но все это продолжающийся поиск философского камня, который до сих пор скрывает в себе столь манящий код особых знаний.
Есть люди, которые очень помогли мне в формировании системности подхода, но не смогли дать больше в плане практики. Здесь я бы отметил Гурджиева, Успенского и даже Елену Петровну Блаватскую, хотя изложение системы знаний в ее исполнении чисто женское, где надо погружаться скорее в ощущения, чем в логику.
Как ни странно, именно африканские и индейские исследователи дали мне многое. Выделю Рауля Каназаресa, главного священника Америки по теме Сантерия, Кэрола Дау, исследовательницу афро-бразильских культов, Нуньесa Луисa Мануэльa, исследователя афро-карибских культов, Джакоба Олупона, Баба Ифа Караде и Аво Фалокуна Фатуньби, исследователей культуры йоруба, связанной с традицией Ифа, Хулио Гарсия Кортеза, исследователя традиции Оша (йоруба-лукуми-сантерия).
Однако здесь исследователи как бы разделились на практиков и аналитиков, что для познания ритма и духа недостаточно. И так как мне нужно было найти алгоритм постоянного развития, без которого рано или поздно наступает предел, я посвятил себя практическому анализу.

"Теория пределов" легла в основу разработки своеобразного мировоззрения именно индейского пути, пути Бена Челеро. Я создал экспериментальную группу в лице Эдуардо, Туку, Толтека, которую решил контролировать посредством сновидения и получать от них всю информацию. Собственно так, как меня обучил Кастанеда. Этот опыт стал для меня самым эффективным в осознании всех тех практик, которые я добывал почти пятнадцать лет. Себе я отвел задачу познания ритма и таким образом я проживаю в трех пределах познания индейской традиции. Как практик я изучаю ритм практик, как наблюдатель слежу за теми, кого обучил индейским практикам в сновидении, и как аналитик изучаю исследования индейских традиций.

Ритм

Ритм - это искусство осознания себя в любой момент времени. Если, например, осознание уменьшается, используется практика для его восстановления или другое изменение сознания для собирания энергии сознания. Признаком правильного ритма может служить состояние поиска, сигнализирующее, что человек как минимум не хочет потерять свое качество. Тяга же к саморазвитию свидетельствует о том, что он хочет свое качество усилить. Далее идет набирание силы и выведение себя на более высокий уровень. Это уже требует специальных знаний. Человек, пребывающий в поиске и саморазвитии, имеет шанс на будущее. Это рассматривается как перерождение, реинкарнация, своего рода дискретное бессмертие.
А вот утративший свое качество умирает, точнее, возрождается уже без качества духа - "родится баобабом". Факт реинкарнации можно легко установить, если достижения духа были высокими. Невысокий же уровень нередко приводит к комбинированной реинкарнации - два-три схожих духа собираются в единый, и какой из них победит затем в новом теле, сказать сложно.
Собственно, все это объясняет теория ритма, которую глубже всего познал африканский континент. Индейская линия здесь перемешивается у меня с африканской и я раскрываю для себя новое супер-знание, заложенное в капоэйре. Однако здесь я нахожусь в большом протесте. Учась и общаясь с такими великими учителями капоэйры, как местре Бразилио, Саосуна, Аккордеон, Но, Коба Манса, Бахао, Бандейра, Рика Бока и другими, я сталкиваюсь с очень глубоким и противоречивым миром, который, с одной стороны, меня затягивает, с другой, вызывает протест, связанный с выхолащиванием реальных знаний корней Анголы и Йорубы.

И я посвящаю себя очищению капоэйры от всего наносного, спортивного и пустого. Постоянно приглашая в Россию разных мастеров Капоэйры вот уже более десятка лет, я продолжаю чистить пространство капоэйры и осознавать это искусство ритма.
И здесь я вижу главную свою заслугу в восстановлении и упорядочении. Я просто очищаю традицию, как археолог очищает кисточками древнюю статую - медленно и верно. И я совершенно не хочу брать на себя роль великого познавателя вселенной. Мне интересно развиваться. Это, собственно, мой основной жизненный интерес.

Мы подчиняемся законам Неба и Земли, которые были изучены гораздо лучше в древности (хотя и хуже объяснены). У каждого знания свой ритм, которому соответствуют свои законы. Обновленными могут быть лишь подход, требования, принципы и средства обучения, например, такие, как интернет или мобильный телефон.

Кельтский след Глеба Черного

Рано или поздно было необходимо прийти к систематизации знаний. Нужно было разобраться в организации процесса получения знаний. Что, в свою очередь, сконцентрировало мое внимание на истории формирования системы и психоанализа, и, как следствие, привело к истокам построения системных знаний, которые связаны с кельтской культурой. Это мнение многих исследователей, с которыми я согласен, выделяя здесь таких людей, как Томаса Ролестона (Thomas Rolleston), сделавшего многое в изучении мифологии кельтов, Стюарта Пиго (Stuart Piggott), проделавшего серьезную работу в изучении друидизма и искусства древних кельтов, Дэвида Вилсона (David M. Wilson) и Джона МакКалока (John Arnott MacCulloch) с исследованиями в области мифологии викингов, англосаксов и кельтов; Бари Канлифа (Barry Cunliffe), писавшего о перемещении кельтских народов по Европе, Миранду Грин (Miranda Green), посвятившую жизнь изучению атрибутики и искусству кельтов, друидов, мифологии кельтов и божественному пантеону кельтов.
В своей кельтской истории я не только сталкиваюсь с особым миром познаний, но и получаю мистический опыт этих познаний. С одной стороны, на меня обрушивается очень четкая и глубокая систематизация знаний о структуре, заложенной в законы поэзии, гейсов, связи и соединения, с другой, искусство опыта переживания, или искусство экстатичности.

Кельтская традиция становится третьей после даосской и латиноамериканской, где я приобретаю мистический опыт. Она еще сильней концентрирует меня на природе саморазвития, на отношении к развитию и на качестве, где основой должны быть принципы и законы, а не пространственные суждения. Именно это определяет законы постоянного переживания как акта творения. Акт творения - это когда тело находится в постоянном наполнении, мозг - в питании, а чувства - в экстатическом переживании.
Сегодня человек должен владеть методикой сознательного продвижения себя, а не довольствоваться просто неосознанным использованием заложенных от рождения возможностей. Если сознание современного человека вовлечено в работу, то есть находится в активной форме существования, значит, оно также должно быть исследуемо.
Именно кельтский след, собственно, переводит меня в формат социальной адаптации, где я выступаю как Глеб Черный и, по сути, веду себя уже к осознанию себя как Олега Чернэ.
С момента познания кельтской традиции, к которой я обратился более пятнадцати лет назад, повседневный анализ любых событий и контактов стал стилем внутренней жизни. Переработка знаний, целенаправленное взаимодействие и определение "точек сборки" привело в итоге к тому, что я вообще погрузился в изучение различных мировых традиций.
Если моему телу и энергии уже было достаточно набора тех или иных упражнений, то сознанию явно не хватало вовлеченности. А значит, и достаточного питания. И именно кельтская традиция открывает для меня систему питания мозга, где теория пяти вкусов, которую я познал в даосской традиции, раскрывается в полной мере. Знания о жидкостях, знания о природе - не просто о существовании и наполнении, но и о проживании, - становятся основными для меня в моем кельтском пути.

В результате, я закрепил то, что начал в своей бен-челеровской истории, а именно то, что все должно строиться либо по универсальному принципу, либо в соединении с тем природным ресурсом, в котором ты проживаешь.
И если нет условий для этой универсальности, то это есть либо некая подготовительная, либо переходная модель. То же самое и с практиками: самое опасное - зацепиться или начать работать с переходными моделями, вовлекая себя в частичность познания.
Несложно сообразить, что обретенный алгоритм беспредельного развития означает в той или иной форме бесконечность жизни. Это нормальная религиозная константа, разве что в динамике, адекватной нашему веку. Впрочем, здесь уже требуется ввести поправки опыта.

Бессмертие и вода

Бессмертие - это алхимическая форма, а не религиозная. Есть лишь ее религиозные определения, наполняемые самым разным смыслом. Существуют серьезные культуры, которые признают существование бессмертия без всяких сомнений и иных задних мыслей: латиноамериканская, кельтская, индийская, даосская.
Кельтская традиция приводит меня к осознанию жизни бессмертных, т. е. не как форма познания, возможностей и т. д., а как формат анализа. Это непереходящее чувство откровения, где мой опыт встречи с бессмертными обрамляется опытом анализа их жизни, а не просто опытом неведения.
Мой опыт встречи с бессмертными имеет 20-летнюю историю, но я не хочу спекулировать им. Однако анализ их жизни и поведения становится чем-то значительным для меня. Анализ, который пришел ко мне вместе с изучением кельтской традиции. И хотя я раньше считал, что могу анализировать и осознавать, в действительности я сильно ошибался. Для этого сначала надо развить системное мышление. И только в условиях системного мышления можно говорить об анализе.
Системное мышление приводит меня здесь к двум, казалось бы, несочетаемым интересам - вода и бессмертие. Дело в том, что у кельтов также существовала концепция бессмертия, как и у даосов, ольмеков, египтян, инков, йоруба, фракиев и прочих культур.
Однако у них концепция бессмертия накладывалась на их повседневную жизнь как схема, которую они должны были отобразить и пережить. Это реальное откровение и открытие для меня, которое помогает воссоединить мой многолетний опыт изучения природы знания и их принципов, что я попытался показать в своей книге "Код де Вино". Посредством кельтов я прихожу к изучению свойств воды и всех напитков, связанных с водой. Так для меня открывается реальное познание мира виски, пива, коньяка, вина, народных и кисломолочных напитков. Именно в такой последовательности. Я из нетерпимого к любому алкоголю практика начинаю вставать на защиту качественных жидкостей. И для меня структурированная жидкость (не важно, в какой форме) обретает определенный смысл и, самое главное, познание и анализ жизни бессмертных, связанных именно с кельтской традицией.

Я начинаю анализировать возможности, и, самое главное, переживания людей, которые достигли состояния бессмертия. Это особый опыт познания человеческого духа, путей того, как человек становится смертным. И самая большая проблема здесь заключается в том, что люди просто не готовы воспринимать знания, они разучились это делать. Нехотение или неприятие - это лишь реакция, исходящая из того, что мозг не напитан.
Неумение питать мозг приводит к его упрощенному существованию, где знания заменились информационной реакцией. И основная беда для человека не в том, что он согласен с чем-то или нет, верит он во что-то или нет, а в том, что он не знает, как питать мозг. А значит, он не имеет возможности открыть его для каких-то новых идей и уж тем более использовать для анализа. Мышление, анализ, осмысление, рассуждения - это пустой звук для современного человека. И первое, что надо делать, это разбираться с жидкостями, которые естественным физиологическим путем должны помочь восстановить физиологию тела и питание мозга.
Именно непонимание людьми, даже с развитым сознанием, структурности тела, особого свойства мозга, который надо уметь питать, не позволяет мне взаимодействовать с научной средой.
Только определенное состояние тела и мозга может не только помогать открывать законы и исследовать их, но и понимать, для чего и куда их реально нужно направлять. Законы и открытия должны совершенствовать человека, а не обеспечивать его просто дополнительным ресурсом. Сегодня наука реанимирует больных и помогает ленивым, а не создает условий для более подготовленных двигаться дальше, как например, полеты в космос, куда летает миллионный процент жителей Земли. Ученые в основной своей массе - невежды, тратящие свою энергию на результат, тратя себя в процессе. Пример обратного? Леонардо да Винчи, Ньютон, Бэкон...
Так и жизнь человека - он тратит себя в процессе, ориентируясь на незначительные во времени результаты по отношению к его основной жизни. Здесь как раз напрашивается основной вывод из жизни бессмертных. Это люди, которые постоянно генерируют свою энергию и улучшают пространство вокруг себя. Человек, который не генерирует энергию, который не умеет это делать, заражает себя ленью, которая становится рассадником вирусов, и затем питает ими пространство вокруг себя. Право на ошибку имеет лишь тот, кто много работает над собой.

И сегодня, когда за двадцать лет своей уже преподавательской деятельности я объехал более 140 стран, проводя лекции и семинары на всех континентах, я хочу со всей ответственностью сказать, что проблема современного мира - в его подходе к образованию. Нельзя ничего решить или сделать, если не пересмотреть и не осознать всю пагубность развития в школьные годы.
Школа сегодня не является системной организацией. В ней напихано все до кучи, но ничто при этом не увязано. В школе ребенка набивают информацией, которую он осознанно не использует. Вместо обучения обучаться, вместо развития концентрации, обучения физиологических основ развития, происходит эксплуатация. В лучшем случае школа становится психологическим отделением некой больницы.
Встречаясь с разными людьми во всем мире, я часто сталкиваюсь с примитивным мышлением, где люди реагируют, а не анализируют. Человек сегодня не имеет права называть себя человеком, если он не есть человек действия. Даже если природа человека дала ему такие возможности, он должен еще больше спрашивать с себя.

Шаабан

Это мое суфийское имя. Так получилось, что в своей жизни я столкнулся с последователями Идриса Шаха, Руми, мистической школы суфизма в Индонезии. Хотя она и относилась к традиции Накшбанди, она не требовала посвящения и была достаточно демократична. Школа эта предложила мне познавать традицию скорее как факт, а не привязываться к конкретному ордену. Это было достаточно удивительно для меня, хотя впоследствии, сталкиваясь с различными суфийскими последователями в Индии, которые, по сути, отвели меня от вступления в тот или иной орден, я получил неоценимый опыт поиска.
По сути, это было какое-то особое восприятие суфизма, в основе которого было освобождение от всего, даже от Бараки. В той или иной степени к этому призывают и Пир Вилаят Инаят Хан, сын основателя объединяющего (универсального) суфизма (Sufi Order International), известного муршида Хизрайята, предложившего интегральный подход к суфизму. Здесь же интересно выделить и Бабу Рексеба, представителя ордена Бекташи в Америке, предложившего в понятной для Запада форме понимание суфийского пути.
Хазрат Асад Расуль (Hazrat Azad Rasool) - индийский суфий, объединяющий учения нескольких суфийских орденов - Накшбанди (Naqshbandi), Чишти (Chishti), Кадырия (Qadiri), Шадилийя (Shadhili).
Я принял путь салика: идти по пути познания и не стремиться к получению ранга, став странствующим наблюдателем всех суфийских форм учения. Таким образом, моя суфийская линия была выстроена моим опытом общения с различными суфиями, на публичных встречах с различными Муршидами и на учениях Руми "Месневи", произведениях Аттара, Саади, Руми, Назими. Именно суфийский путь помог мне идентифицировать свое отношение к духовному пути.

Духовное развитие - это очень спекулятивное понятие, которое гарантирует обретение качества, только если человек реально из себя что-то представляет, а не просто за кем-то следует или где-то или кем-то инициирован. То есть это глубоко личное. Человек, не познавший внутренний покой и гармонию, не может говорить о каком-либо духовном развитии. Надо привести в порядок свое тело, свою голову и затем уже определяться. Но опять-таки, это есть личное и сокровенное, и никто не вправе навязывать духовное развитие другому человеку. Это понятие, собственно, и отвело меня от вступления в один из орденов, что вроде как создает некий парадокс, но на самом деле, показывает величие суфийского пути.
Духовное - это содержание, и для того чтобы было место, где его хранить, нужно сначала построить форму. Вот здесь уже и появляются варианты, иначе духовность становится политикой. Человек должен стремиться удовлетворить свою потребность в безграничном. Но для начала эту потребность нужно выработать.

Суфизм позволяет рассуждать в атеистических терминах, и это дает ему возможность сформировать доктрину безусловного развития, где нет внешних и внутренних противоречий. Именно это я и хотел показать в книгах "Мешок Суфия" и "Телега магии", где результат в виде внутреннего прогресса или, на худой конец, активистского духовного комплекса очевиден и даже неизбежен.
Бесспорно, что главной категорией и искусством для суфия, а, следовательно, и для Шаабана, становится жизнь. Качество ее должно быть таково, чтобы в нем не было кризисов и депрессий, а предощущение будущего должно быть исключительно позитивным. Но это не гедонизм. В искусстве жизнелюбия это требования к себе выше, чем к кому-либо другому.

Немного истории Олега Чернэ

Собственно, здесь все то, что осталось Олегу Чернэ. Что-то типа "лично из жизни". Если у меня и была личная жизнь, то она была до 25 лет, когда я заявил, что у меня нет близких и нет друзей. T. е. была жизнь, в которой я участвовал со своими паспортными данными. И, наверное, после 45 лет, когда я сознательно вернулся в социум. Все остальное время я был несоциальный человек и находился в постоянной готовности его покинуть вообще. Однако время паспортных данных до 25 лет, наверное, и было у меня тем личностным, что как-то привязывало меня к социальным институтам, где присутствовала некая личная жизнь… В общем, социальная программа по убиванию времени.
Следовательно, говорить о жизни Олега Чернэ сегодня, наверное, еще рано, скорее, можно говорить о его смерти или воскресении. Однако день, когда мы начинаем понимать себя (не важно, в каком возрасте мы находимся), - это воистину великий день. Это есть день реального рождения, а не того, физического.
В общем, после стойкой работы над чувством собственной важности, стирания личной истории и отождествления себя с природой Дао, которая не имеет имени, мне совсем не сложно использовать любое имя и тем более свое социальное имя. Главное при этом - не убивать свое время.
В общем, как бы я не определял себя и свою личную жизнь сегодня, она подчинена постоянному развитию и совершенствованию. Хотя для многих это и звучит регламентировано, для меня это уже естество, где не надо дополнительных сил, чтобы заставлять себя жить в качественном восприятии действительности. Т. е. сегодня жизнь Олега Чернэ может иметь конкретный смысл, а, следовательно, Олег Чернэ может быть Олегом Чернэ.

Каждый человек от природы что-то значит, но если он не понимает что, если не выражает себя хотя бы профессионально или даже кланово, то какой толк в том, как он называется.
Мой период жизни до 14 лет вообще был периодом выживания, как социально, так и физически. То количество болезней, которое я умудрился получить за то время, вообще не предвосхищало ничего хорошего. И если бы не ненавистный мне спорт, где я хотя бы собрал волю, то, думаю, жизни у меня дальнейшей просто не было бы.
Но занимаясь вынужденно борьбой Самбо (все-таки мой отец был чемпионом России) и лыжами, я, по крайней мере, развил что-то наподобие воли.
Почему наподобие? Потому что то, что сейчас многие понимают под волей, это утопия, так как грубая физическая сила убивает в первую очередь ее обладателя. Но для меня тогда это было то единственное и, безусловно, важное, что сформировалось где-то к 15-ти годам. А дальше уже начался поиск, в котором я потерялся лет до 25-ти, наверное.
Потом я сказал себе - стоп. Поняв и познав, что я ничто, я углубился в странствия и исследования. Хотя первый порыв и толчок пришелся на 21 год, когда я разбился, упав с крыши. И тогда я задумался: а что дальше? Но здесь я уже скорее был ЧОМом, нежели Олегом Чернэ. Так что строительство ЧОМа как раз связано с падением Олега Чернэ.

Сегодня, когда мне стало понятно, что знания должны содержать ясную последовательность развития как во внешнем, так и во внутреннем плане, жизнь приобрела ясность, полезность, а, самое главное, вкус. И, собственно, Олег Чернэ родился энергетически и ментально, а не просто пребывает на этой планете физически.
Сегодня, когда я придерживаюсь различных циклов развития и время от времени разрываю связь с хаотической действительностью, мне не нужно ничего доказывать и объяснять. Я могу быть и творить в угоду себе и пространству, а не спекулировать своей значимостью и опираться на информационную поддержку, как бы это не выглядело странно с позиции того, что я себя при этом информационно представляю.
Поскольку миром сегодня руководят в основном люди, которые, ничего не понимая о самих себе толком, обладают властью и указывают, что и как делать, то я принимаю это как данность, как определенную силу и противопоставляю этому лишь одно - работу над собой. И в этом я вижу становление Олега Чернэ, представленного хоть в одном лице, хоть в пяти, хоть вообще человеком, не имеющим имени.

INBIWORLD - организация, которая создавалась в другой стране, для других людей и в другом ритме. Единственное, что связывает ее сегодняшнее со вчерашним, так это то, что она остается площадкой для развития, где люди показывают свои знания.
Конечно, существует, так сказать, фейс-контроль по отношению к тем, кто предлагает представлять те или иные учения на площадке ИНБИ, но все же я стараюсь толерантно относится ко всем. Главное, чтобы мастера и учителя дополняли и наполняли пространство.
В общем, ИНБИ напоминает сегодня более архитектурную модель, где формируются попытки более академически и более адекватно представлять знания. И на сегодняшний день я бы назвал ИНБИ лабораторией развития. Но, если честно, очень сложно говорить о том, что существует 25 лет, кроме одного - ведь существует!

Очень просто - в умении управлять энергиями и трансформировать их.

Уход из-под зависимости от частот, в которых мы проживаем.

Вы прямо удар по яйцам нанесли своим вопросом! Да ничего она не представляет в том виде преподавания и в той системе понятий, которыми обременены не очень собранные на голову занимающиеся! Это давно уже стало неким прототипом "шаляй-валяй", где более настойчивые требуют к себе большего внимания, чем менее настойчивые. Собственно, я не понимаю, зачем люди обзывают Тайцзи-цюань то, чем они занимаются?
Вы знаете, я занимаюсь Тайцзи 30 лет. И чего я только не повидал и как я только не занимался! Тайцзи - это структура, это пирамида, в которую надо уметь вписаться. Это сложнейшая геометрическая система. Без мозгов там делать нечего! Если, конечно, вы не какой-нибудь Чэнь Сяован, который родился с особым телом, и которого с 3-х лет "поливали" как-то питательно, а не кислотным дождем.
Поэтому, если вы хотите просто даже поставить правильные вопрос о Тайцзи перед собой, то надо три года учиться управлять своим сознанием, а через него - телом. Самое главное, не искать ответ сразу. Походите, позанимайтесь у десятка разных мастеров, и вы поймете меня.

Он уже идет. Изменяются частотные показатели. Отрубает башку тем, кто не использовал ее по назначению (мозги). Физически будет продолжать потихоньку косить. И это благо, что не всех сразу и не одним "тазом". Но существует опасность, исходящая от разных правителей, которые слабы на сознание, и что они могут вытворить, даже они не знают. Поэтому все идет своим чередом, так сказать, по плану.

С книгой Достоевского "Преступление и наказание"!

Вы знаете, я не в курсе о вашем сайте. Мне вас порекомендовали, поэтому я и согласился на интервью. В любом случае, я стараюсь избегать особых суждений, да мне и некогда. То, что вы ко мне обратились, для меня говорит о многом. Повторяю, для меня. Объединяйте нормальных людей и образовывайте их. Главное - больше адекватности и меньше мистики.

Спасибо вам, даже если вы и не напечатаете мое интервью.

Еще не окрепший в сознании Олег Чернэ.