У дочери белые глаза спускается по лестнице

Гнать с глаз долой назойливых просителей — к несбыточным мечтам.

Завязать глаза — будете скрывать что-то от родни.

Видеть во сне разноцветные глаза — к общению с двуличным человеком.

Увидеть или почувствовать соринку в глазу — будете выгораживать себя и обвинять другого.

Ассоциации: чистота, снег, непорочность, невеста, свадьба, верность, благость, молоко, но белый похоронный саван, больница (больничная палата), белые халаты, врачи, болезнь.

Достижение цели потребует немалых усилий, но цель того стоит.

Представьте, что едва вы прикасаетесь к белью, как оно уже становится сухим. Или вы чуть было не выкрутили уже сухое белье. Вы вовремя это заметили и улыбаетесь.

Развешивать белье на просушку — ваши проблемы скоро закончатся.

Представьте, что белье уже высохло.

Это символ ваших сокровенных чувств.

Видеть его чистым и красивым – признак довольства собой и уверенности. Похоже, вы не опасаетесь, что о вас могут узнать что-то неприглядное.

Увидеть себя в грязном белье - это явные опасения позора.

Самое досадное, что с такими опасениями человек действительно рискует попасть в какую-нибудь неприглядную ситуацию.

Единственный выход из такого положения это не придавать данному факту слишком большого значения. Чем бояться огласки, лучше по мере сил исправлять свои недостатки.

Если вы видите в грязном белье другого - это говорит о ваших опасениях узнать о ком-то нечто недостойное. Возможно также, что вас пытаются втянуть в некое дело, которое грозит закончиться для вас весьма плачевно.

Пещера — женский образ и, следовательно, ватина и лоно, и, возможно поэтому первобытный (примитивный) человек символически указывает на архетип матери.

В повествовании из Костромской губернии белая женщина — покойник- колдун, «речной дружок» полупомешанной девушки: «...уж мы спать полегли, слышу я, стучится кто-то в окно, встала, глянула, да так и обмерла со страху: стоит у окна Аксинья, вся, как есть, мокрая, и уж чего-чего нет у ей в подоле: и раки, и лягушки, и трава какая-то водяная.

Взбудила я помаленьку мужика своего, рассказала ему, в чем дело, — ён палку узял, а я — иконочку, родительское благословение, и пошли мы с ним вон из хаты, поглядеть, что будет.

Только мы к углу подходим, женщина, вся в белом, метнулась было к нам, да, верно, благословение-то мое помешало — назад, да и пропала за углом.

Только ента пропала, откель не возьмись Аксинья вывернулась, зубищами ляскаст, глянула на нас и говорит: „Графенушка, пусти меня заночевать, дуже я замерзла“.

А я говорю: „Зачем ты ко мне пойдешь? Ведь твоя хата вон, рядом“.

А она как захохочет, да пустилась бежать вниз, туда, к речке, да причитать: „Марья! Марья!“ — Это она энтого-то, дружка-то своего звала да энтого, речного-то.