Если реальность на самом деле есть состояние безграничности, – а отрицать это значит отворачиваться от теории относительности, экологических наук, философии организма и мудрости Востока, – если реальность есть состояние безграничности, то сознание единения представляет собой естественную форму сознавания этой реальности.
Короче говоря, сознание единения – это безграничное сознавание.
Как бы просто это ни звучало, адекватно обсуждать такое безграничное сознавание или сознание единения чрезвычайно сложно. Потому что наш язык – инструмент, посредством которого мы можем обсуждать что-либо, – это язык границ. Как мы уже видели, слова, символы и мысли представляют собой не что иное, как границы, ибо когда вы думаете о чем-то, используете слово или называете что-либо, вы тем самым ограничиваете, очерчиваете его, то есть создаете границу. Даже сказав, что "реальность – это безграничное сознавание", мы тем самым проведем черту между границами и безграничным. Поэтому следует неизменно учитывать те значительные трудности, которые связаны с дуализмом нашего языка. Так, приведенное выше определение реальности вполне приемлемо, если мы помним, что под безграничным сознаванием подразумевается прямое, непосредственное, невербальное сознавание, а не просто философская концепция. Именно по этим причинам мыслители-мистики подчеркивают, что реальность лежит по ту сторону имен и форм, слов и мыслей, разделений и границ. За пределами всех границ лежит реальный мир Таковости, Пустоты, Дхармакайи, Дао, Брахмана, Божества. И в мире таковости нет ни хорошего, ни плохого, ни святого, ни грешника, ни рождения, ни смерти; ибо в мире таковости нет границ.
И прежде всего там нет границы между субъектом и объектом, "я" и "не-я", зрящим и зримым. Я подчеркиваю это, и посвящу рассмотрению этой темы всю главу, потому что граница между собой и не-собой – самая фундаментальная из всех создаваемых человеком границ. Это граница, которую мы сдаем неохотней всего. В конце концов, она была первой из проведенных нами границ. Это самая дорогая для нас граница. Мы потратили годы, чтобы укрепить и защитить ее, сделать надежной и безопасной. Это та самая граница, которая позволяет нам чувствовать себя отличными от всего остального. И по мере того как мы под грузом лет и воспоминаний стареем, начиная приближаться к заключительному небытию смерти, эта граница оказывается нашим последним рубежом. Граница между собой и не-собой – первая граница, которую мы проводим, и последняя, которую мы стираем. Из всех возведенных нами границ эта граница важнейшая.
Эта исходная граница между собой и не-собой настолько фундаментальна, что от нее зависят все остальные наши границы. Мы вряд ли сможем отличить границы между вещами, прежде чем не отличим себя от вещей. Каждая созданная вами граница зависит от вашего обособленного существования, то есть от вашей исходной границы между собой/не-собой.
Разумеется, препятствием для сознания единения служат любые границы, но, поскольку все остальные наши границы зависят от этой исходной, видеть сквозь нее значит видеть сквозь них. В определенном смысле это весьма кстати, ибо если бы нам пришлось преодолевать каждую из наших границ в отдельности, одну за одной, потребовалась бы вся жизнь, или даже несколько жизней, чтобы растворить их все и достичь "освобождения от двойственности". Но если мы сосредоточим свои усилия на преодолении исходной границы, это чрезвычайно упростит нашу работу. Ибо наши разнообразные границы образуют как бы перевернутую пирамиду, которая покоится на одном кирпиче, составляющем ее вершину. Уберите его, и все здание рухнет.
Мы можем рассматривать эту исходную границу с разных точек зрения и называть ее по-разному. Это непроходимая пропасть между тем, что я считаю "собой", и тем, что я считаю "не-собой", между мною, который здесь, и объектами, которые там. Это раскол между познающим субъектом и познаваемым объектом. Это пространство между моим организмом и окружающей средой. Это разрыв между "я", которое читает эти слова, и страницей, которую оно читает. Вообще, это разрыв между воспринимающим и воспринимаемым им миром. Таким образом оказывается, что "внутри" исходной границы находится мое "я", зрящий, думающий и чувствующий субъект; а по ту сторону находится "не-я", зримый мир внешних объектов, чужая мне и отделенная от меня окружающая среда.
В сознании единения, в безграничном сознавании, ощущение себя распространяется на все то, что мыслилось прежде как "не-я". Чувство самотождественности расширяется на всю Вселенную, на все миры, высокие и низкие, на проявленное и непроявленное, священное и мирское. Ясно, что это не может произойти до тех пор, пока исходная граница, отделяющая "я" от Вселенной, ошибочно принимается за реальную. Но когда иллюзорность исходной границы постигнута, ощущение себя распространяется на Все, – и тогда вне себя больше ничего не остается, так что границы проводить негде. Поэтому если наш взор начинает проникать за исходную границу, сознание единения не за горами.
На основании сказанного легко сделать тот ошибочный вывод, что для достижения сознания единения достаточно разрушить исходную границу. Грубо говоря, так оно и есть, но в действительности все гораздо проще. На самом деле нам не нужно заботиться о разрушении исходной границы: в этом нет необходимости по той простой причине, что исходной границы не существует.
Как и любые другие границы, эта граница иллюзорна. Она только кажется существующей. Мы делаем вид, что она существует, мы предполагаем, что она существует, мы во всем ведем себя так, будто она существует. Но ее нет. И если мы отправимся сейчас на поиски исходной границы, то не обнаружим ни малейшего ее следа, ибо привидения не отбрасывают тени. Сейчас, – прямо сейчас, когда вы читаете это, – никакой исходной границы в действительности не существует, так что не существует сейчас и никакой реальной преграды сознанию единения.
Поэтому мы не будем отыскивать исходную границу, а затем пытаться ее разрушить. Это было бы серьезной ошибкой, или по крайней мере огромной тратой времени, ибо мы не можем разрушить то, чего нет. Пытаться разрушить исходную границу – все равно что пытаться развеять мираж, неистово размахивая руками. Хотя действия эти могут приводить человека в большое возбуждение, они остаются совершенно напрасной затеей. Вы не можете устранить мираж. Вы можете только понять, что это мираж, и смотреть сквозь него. С этой точки зрения пытаться разрушить исходную границу даже с помощью таких сложных форм деятельности, как йога, сосредоточение, молитва, ритуал, песнопение, пост и т.п., значит допускать реальность исходной границы, усиливая и увековечивая таким образом ту самую иллюзию, которая подлежит устранению. Как сказал Франсуа Фенелон, "нет иллюзий более опасных, нежели фантазии, с помощью которых люди пытаются избежать иллюзий".
Вместо того, чтобы допускать реальность исходной границы, а затем предпринимать какие-то шаги в попытках устранить ее, мы прежде всего отправимся на поиски исходной границы как таковой. И если она действительно иллюзорна, мы не найдем ее и следа. И тогда мы можем непроизвольно понять, что то, что мы считали препятствием к сознанию единения, в действительности никогда не существовало. И, как мы увидим, само это озарение уже будет проблеском безграничного сознавания.
Но что значит искать исходную границу? Это значит тщательно искать ощущение себя обособленным "я", обособленным переживающим и чувствующим субъектом, который отделен от переживаний и чувств. Я полагаю, что если мы внимательно поищем такого "себя", то не найдем его. И так как ощущение себя обособленным "я" служит по-видимому главным препятствием сознанию единения, искать такого "себя" и не найти его значит прикоснуться на какой-то миг к сознанию единения. Вот что говорил великий буддийский мудрец Падмасамбхава: "Если искомый ищущий найден быть не может, цель поиска достигнута, а сам поиск завершен".
Приступая к такому эксперименту, нужно ясно сознавать, что значит "отсутствие себя" или "отсутствие исходной границы". Это не означает потерю всякой чувствительности; это не состояние транса, хаоса, помешательства или утраты контроля над поведением. Это не значит вовсе, что мой ум и тело распадаются на мельчайшие составляющие и сливаются где-то в какой-то один Большой Ком непонятно чего. Это не имеет ничего общего с шизофренической регрессией, которая вообще не выходит за границу себя/не-себя, а просто расстраивает ее, делает неопределенной.
Говоря об "утрате себя", мы имеем в виду следующее. Ощущение себя обособленным "я" понимается и истолковывается неверно, так что речь идет именно об устранении этого неверного толкования. У всех нас имеется это глубинное ощущение себя обособленным "я", отделенным от потока наших переживаний и окружающего нас мира. У всех нас имеется ощущение "себя", с одной стороны, и ощущение внешнего мира, с другой. Но если мы внимательно рассмотрим эти два ощущения – ощущение "внутреннего я" и ощущение "внешнего мира", – то обнаружим, что на самом деле это одно и то же ощущение. Иными словами, то, что я ощущаю сейчас как внешний мир, это то же самое, что я ощущаю как внутреннего себя. Разрыва между переживающим и миром переживаний не существует и, следовательно, он не может быть найден...
Поначалу это звучит очень странно, ведь мы так привыкли верить в границы. Кажется настолько очевидным, что я – слышащий, который слышит звуки, я чувствующий, который чувствует чувства, я зрящий, который созерцает зримое. Но, с другой стороны, не странно ли, что мне приходится описывать себя как зрящего, который зрит зримые вещи? Или как слышащего, который слышит слышимые звуки? Действительно ли восприятие такой громоздкий процесс? Действительно ли оно включает в себя три обособленные сущности – зрящего, зрение и зримое?
Разумеется, никаких трех обособленных сущностей здесь нет. Существует ли такая вещь, как зрящий без зрения или чего-то зримого? Существует ли зрение без зрящего или чего-то зримого? На самом деле зрящий, зрение и зримое суть три стороны единого процесса – и порознь вы нигде их не найдете.
Наша проблема состоит в том, что у нас есть три разных слова – "зрящий", "зрение" и "зримое" – для обозначения одного процесса, зрительного переживания. С тем же успехом мы могли бы говорить о водном потоке, что он "текущий, который течет текущее". Совершенно излишне вводить три фактора там, где имеет место всего один. Но будучи, загипнотизированы Адамовой магией слова, мы предполагаем, что должна существовать некая обособленная сущность, зрящий, и что посредством определенного процесса, называемого "зрением", этот "зрящий" узнает о еще одной вещи под названием "зримое". Затем мы, естественно, полагаем себя только зрящим, полностью отделенным от зримого. Тем самым наш единый мир раскалывается надвое: на "внутреннего зрящего" и на отделенные от него непроходимой пропастью "зримые внешние вещи".
Давайте вместо этого вернемся к самому началу процесса переживания как такового и посмотрим, действительно ли переживающий так отличен от переживаемого. Начнем со слуховых ощущений. Закройте глаза и следите за текущим процессом слухового восприятия. Отметьте все окружающие вас звуки – пение птиц, шум машин, стрекот сверчка, смех детей, бормотание телевизора за стеной. Но, вслушиваясь во все эти звуки, обратите внимание, что как бы внимательно вы не следили за каждым звуком, есть одна вещь, которую вы не слышите. Вы не можете услышать слышащего. То есть вы не можете услышать наряду с этими звуками и того, кто их слышит.
Вы не можете слышать слышащего, потому что его нет. То, что вас приучили называть "слышащим", есть на самом деле просто слуховое переживание как таковое, процесс слышания, – а слышания вы, естественно, не слышите. Реально существует лишь поток звуков, и поток этот не разделен на субъекта и объекты. Границы здесь нет.
Если вы позволите ощущению себя как "слышащего", который пребывает внутри черепа, раствориться в слышании, то можете обнаружить, что это "я" сливается со всем миром "внешних звуков". Как сказал о своем просветлении один из мастеров Дзэн, "когда я услышал звук колокола в храме, вдруг не стало ни меня, ни колокола, остался только звук". Говорят, именно благодаря такому переживанию достиг просветления бодхисаттва Авалокитешвара, ибо обратив сознавание на процесс слышания, он постиг, что никакого слышащего "я", обособленного от потока слышания, не существует. Пытаясь услышать субъектного слышащего, вы не обнаруживаете ничего, кроме объектных звуков. А это значит, что вы не слышите звуки, а являетесь звуками. Слышащий является каждым слышимым звуком. Это не обособленная сущность, которая стоит в стороне и слышит слышимое.
То же относится и к процессу зрения. Когда я внимательно рассматриваю поле зрения, оно кажется едва ли не висящим в пространстве, подвешенным в ничто. При этом оно состоит из бесконечно богатого узора переплетений света, цвета и теней, складывающихся здесь в гору, там в облако, еще где-то в поток. Но сколько бы я ни напрягал глаза, среди всех этих зримых вещей есть одна, недоступная зрению. Я не могу узреть зрящего это поле зрения.
Чем больше я пытаюсь узреть зрящего, тем больше его отсутствие озадачивает меня. Ибо в течение многих лет мне казалось совершенно естественным считать себя зрящим, который видит зримое. Но когда я отправляюсь на поиски этого зрящего, то не нахожу от него и следа. Действительно, если я буду настойчив в попытках узреть зрящего, все, что я найду, будет зримым. Это значит, что я, "зрящий", не вижу зримое, а тождественен всему зримому в настоящий момент. Так называемый зрящий есть не что иное, как все зримое. Когда я смотрю на дерево, у меня нет одного переживания, называемого "деревом", и другого переживания, называемого "созерцанием" дерева. Есть лишь одно переживание созерцания-дерева. Я созерцаю зримое не более, чем слышу слышимое, обоняю обоняемое и т.д.
Создается впечатление, что когда мы ищем "я", отдельное от переживания, оно всякий раз ускользает в переживание. Когда мы ищем переживающего, то находим лишь еще одно переживание, – субъект и объект всякий раз оказываются одним. Так как это довольно обескураживающее переживание, думая сейчас обо всем этом, вы можете испытывать определенную растерянность. Но давайте сделаем еще один шаг. Можете ли вы сейчас, когда вы об этом думаете, найти думающего, который об этом думает?
Иначе говоря, существует ли некий мыслящий, который мыслит мысль "я растерян", или существует только сама мысль "я растерян"? Ясно, что существует только нынешняя мысль, потому что если бы был и тот, кто ее мыслит, как бы вы тогда мыслили о мыслящем, который мыслит эту мысль? Представляется очевидным, что то, что мы ошибочно считали мыслящим, на самом деле есть не что иное, как поток существующих в настоящий момент мыслей.
Таким образом, когда возникла мысль "я растерян", вы в тот момент не сознавали присутствия какого-то думающего, который думал "я растерян". Была только наличная мысль – "я растерян". Когда вы затем обратились к поискам мыслящего эту мысль, вы обнаружили только другую наличную мысль, – "я думаю, что я растерян". Вам никогда не удавалось найти мыслящего, отдельного от наличной мысли, и это говорит лишь о том, что мыслящий и мысль тождественны.
Именно поэтому мудрецы и советуют нам не пытаться устранить "я", а просто искать его, так как поиск всякий раз обнаруживает его отсутствие. Но даже если мы начали понимать, что не существует обособленного слышащего, зрящего или мыслящего, мы, вероятно, все равно найдем в себе некое неистребимое, глубинное ощущение себя обособленным и изолированным существом. У нас по-прежнему есть это ощущение своей обособленности от внешнего мира. По-прежнему есть это "нутряное" чувство, которое я почему-то считаю своим внутренним "я". Даже если я не могу видеть, ощущать на вкус или слышать свое "я", я определенно чувствую его.
Допустим, но можете ли вы в дополнение к этому чувству, которое называете "собой", найти чувствующего, который чувствует это чувство? Если вам кажется, что можете, то можете ли вы в таком случае почувствовать чувствующего, который чувствует это чувство? И опять это глубинное ощущение себя чувствующим, у которого есть чувства, оказывается просто еще одним чувством. "Чувствующий" есть не что иное, как чувство, испытываемое в настоящий момент, подобно тому как мыслящий – это просто существующая в настоящий момент мысль, а зрящий – то, что в настоящий момент зримо. В данном случае также нет обособленного чувствующего, отличного от испытываемого в настоящий момент чувства, – нет и никогда не было.
Таким образом, мы начинаем постепенно приходить к неизбежному выводу: отделенного от мира обособленного "я" не существует. Вы всегда считали себя обособленным переживающим, но в тот самый момент, когда вы действительно отправляетесь на поиски этого переживающего, он ускользает в переживание. Как говорил Алан Уотс,
"есть просто переживание. Нет чего-то или кого-то, переживающего переживание! Вы чувствуете чувство, мыслите мысль или ощущаете ощущение не в большей мере, чем слышите слышимое, зрите зримое или обоняете обоняемое. Словосочетание "я хорошо себя чувствую" означает наличие хорошего чувства. Оно не означает, что есть одна вещь под названием "я" и другая, отдельная от нее вещь под названием "чувство", так что когда вы сводите их вместе, это "я" чувствует хорошее чувство. Не существует других чувств, кроме наличных, и любое наличное чувство – это "я". Никто еще не находил "я", отдельного от какого-то наличного переживания, или какого-то наличного переживания, отдельного от "я", и это говорит лишь о том, что они представляют собой одно и то же".
Сейчас, когда вы понимаете, что между "вами" и вашими переживаниями нет никакого зазора, не становится ли очевидным, что нет его и между "вами" и переживаемым вами миром? Если вы являетесь своими переживаниями, вы являетесь и миром, который переживается. Вы не воспринимаете эту птицу, вы являетесь этим восприятием птицы. Вы не ощущаете этот стол, вы являетесь этим ощущением стола. Вы не слышите этот раскат грома, вы являетесь этим раскатом грома. Внутреннее ощущение, называемое "собой", и внешнее ощущение, называемое "миром", – это одно и то же ощущение. Внутренний субъект и внешний объект суть два названия одного чувства, и это не что-то такое, что вам следует почувствовать, – это то единственное, что вы можете чувствовать.
Это означает, что ваше состояние сознания в настоящий момент, сознаете вы это или нет, есть сознанием единения. Прямо сейчас, в настоящий момент вы уже являетесь Вселенной, вы уже являетесь всей целокупностью наличного переживания. Ваше наличное состояние всегда есть сознанием единения, потому что обособленное "я", которое представляется главным препятствием сознанию единения, всегда есть иллюзией. Вам не нужно пытаться разрушить это обособленное "я", и прежде всего потому, что его нет. Все, что вам нужно на самом деле, – это искать его, и вы его не найдете. И сам этот акт ненахождения как таковой есть признанием сознания единения. Иными словами, всякий раз, когда вы обращаетесь к своему "я" и не находите его, вы на миг погружаетесь в свое изначальное и подлинное состояние сознания единения.
Как бы странно все это поначалу ни звучало, факт отсутствие обособленного "я" был очевиден для мистиков и мудрецов всех времен, и лег в основу одного из основных положений Вечной Философии. Хотя это можно проиллюстрировать многочисленными цитатами, в знаменитых словах Будды, которые содержат итог его учения, по сути дела все сказано:
Есть страдание, но нет страждущего;
Есть деяние, но нет делающего;
Есть нирвана, но нет ищущего;
Есть Путь, но нет идущего.
Понимание этого повсеместно считается предпосылкой освобождения от страданий. Оно может быть сформулировано в утвердительной форме: когда Все сознается собой, вне меня не остается ничего, что могло бы причинить мне страдание. Вселенной не о что споткнуться. Возможна и отрицательная формулировка: понимание этого служит освобождением от страдания прежде всего потому, что освобождает от представлений о неком "я", которое может страдать. Как говорит Вей У Вей,
Почему вы несчастны?
Потому что 99,9 процента,
Того, о чем вы думаете, и
Того, что вы делаете,
Вы посвящаете себе, –
А такового нет.
Страдают только части, но не Целое. И постижение этого в "отрицательной" формулировке мистиков гласит: "Вы избавляетесь от страдания, когда сознаете, что "часть" – это иллюзия; нет обособленного "я", которое могло бы страдать". В "утвердительной" формулировке это звучит так: "Вы – Целое, которому известна лишь свобода, избавление и сияние. Постичь Целое значит избежать судьбы части, которая есть страдание, боль и смерть". Буддизм хинаяны подчеркивает первое, индуизм и христианство – последнее, а буддизм махаяны, похоже, находит золотую середину. И тем не менее, все они свидетельствуют об одном и том же прозрении.
Постигая, что частей нет, мы вливаемся в Целое. Постигая, что "я" никогда не было (как нет его и сейчас), мы постигаем, что наша истинная самотождественность всегда является Высшим Тождеством. В вездесущем свете безграничного сознавания то, что представлялось нам обособленным внутренним "я", оказывается неотделимым от внешнего мира. И это есть ваше подлинное я, если говорить о таковом. Куда бы вы не посмотрели, вы повсюду узрите свой изначальный лик.
Я вернулся в зал [рассказывает один из мастеров Дзэн о своем первом проблеске безграничного] и собирался сесть на место, как вдруг все, что я видел, изменилось. Я глядел вокруг, вверх, вниз – вся Вселенная с ее тьмою чувственных вещей выглядела совершенно иначе; то, что ранее внушало отвращение, в том числе невежество и страсти, виделось теперь не чем иным, как истечением моей глубинной природы, которая сама по себе оставалась яркой, истинной и прозрачной.
Как бы просто это ни звучало, адекватно обсуждать такое безграничное сознавание или сознание единения чрезвычайно сложно. Потому что наш язык – инструмент, посредством которого мы можем обсуждать что-либо, – это язык границ. Как мы уже видели, слова, символы и мысли представляют собой не что иное, как границы, ибо когда вы думаете о чем-то, используете слово или называете что-либо, вы тем самым ограничиваете, очерчиваете его, то есть создаете границу. Даже сказав, что "реальность – это безграничное сознавание", мы тем самым проведем черту между границами и безграничным. Поэтому следует неизменно учитывать те значительные трудности, которые связаны с дуализмом нашего языка. Так, приведенное выше определение реальности вполне приемлемо, если мы помним, что под безграничным сознаванием подразумевается прямое, непосредственное, невербальное сознавание, а не просто философская концепция. Именно по этим причинам мыслители-мистики подчеркивают, что реальность лежит по ту сторону имен и форм, слов и мыслей, разделений и границ. За пределами всех границ лежит реальный мир Таковости, Пустоты, Дхармакайи, Дао, Брахмана, Божества. И в мире таковости нет ни хорошего, ни плохого, ни святого, ни грешника, ни рождения, ни смерти; ибо в мире таковости нет границ.
И прежде всего там нет границы между субъектом и объектом, "я" и "не-я", зрящим и зримым. Я подчеркиваю это, и посвящу рассмотрению этой темы всю главу, потому что граница между собой и не-собой – самая фундаментальная из всех создаваемых человеком границ. Это граница, которую мы сдаем неохотней всего. В конце концов, она была первой из проведенных нами границ. Это самая дорогая для нас граница. Мы потратили годы, чтобы укрепить и защитить ее, сделать надежной и безопасной. Это та самая граница, которая позволяет нам чувствовать себя отличными от всего остального. И по мере того как мы под грузом лет и воспоминаний стареем, начиная приближаться к заключительному небытию смерти, эта граница оказывается нашим последним рубежом. Граница между собой и не-собой – первая граница, которую мы проводим, и последняя, которую мы стираем. Из всех возведенных нами границ эта граница важнейшая.
Эта исходная граница между собой и не-собой настолько фундаментальна, что от нее зависят все остальные наши границы. Мы вряд ли сможем отличить границы между вещами, прежде чем не отличим себя от вещей. Каждая созданная вами граница зависит от вашего обособленного существования, то есть от вашей исходной границы между собой/не-собой.
Разумеется, препятствием для сознания единения служат любые границы, но, поскольку все остальные наши границы зависят от этой исходной, видеть сквозь нее значит видеть сквозь них. В определенном смысле это весьма кстати, ибо если бы нам пришлось преодолевать каждую из наших границ в отдельности, одну за одной, потребовалась бы вся жизнь, или даже несколько жизней, чтобы растворить их все и достичь "освобождения от двойственности". Но если мы сосредоточим свои усилия на преодолении исходной границы, это чрезвычайно упростит нашу работу. Ибо наши разнообразные границы образуют как бы перевернутую пирамиду, которая покоится на одном кирпиче, составляющем ее вершину. Уберите его, и все здание рухнет.
Мы можем рассматривать эту исходную границу с разных точек зрения и называть ее по-разному. Это непроходимая пропасть между тем, что я считаю "собой", и тем, что я считаю "не-собой", между мною, который здесь, и объектами, которые там. Это раскол между познающим субъектом и познаваемым объектом. Это пространство между моим организмом и окружающей средой. Это разрыв между "я", которое читает эти слова, и страницей, которую оно читает. Вообще, это разрыв между воспринимающим и воспринимаемым им миром. Таким образом оказывается, что "внутри" исходной границы находится мое "я", зрящий, думающий и чувствующий субъект; а по ту сторону находится "не-я", зримый мир внешних объектов, чужая мне и отделенная от меня окружающая среда.
В сознании единения, в безграничном сознавании, ощущение себя распространяется на все то, что мыслилось прежде как "не-я". Чувство самотождественности расширяется на всю Вселенную, на все миры, высокие и низкие, на проявленное и непроявленное, священное и мирское. Ясно, что это не может произойти до тех пор, пока исходная граница, отделяющая "я" от Вселенной, ошибочно принимается за реальную. Но когда иллюзорность исходной границы постигнута, ощущение себя распространяется на Все, – и тогда вне себя больше ничего не остается, так что границы проводить негде. Поэтому если наш взор начинает проникать за исходную границу, сознание единения не за горами.
На основании сказанного легко сделать тот ошибочный вывод, что для достижения сознания единения достаточно разрушить исходную границу. Грубо говоря, так оно и есть, но в действительности все гораздо проще. На самом деле нам не нужно заботиться о разрушении исходной границы: в этом нет необходимости по той простой причине, что исходной границы не существует.
Как и любые другие границы, эта граница иллюзорна. Она только кажется существующей. Мы делаем вид, что она существует, мы предполагаем, что она существует, мы во всем ведем себя так, будто она существует. Но ее нет. И если мы отправимся сейчас на поиски исходной границы, то не обнаружим ни малейшего ее следа, ибо привидения не отбрасывают тени. Сейчас, – прямо сейчас, когда вы читаете это, – никакой исходной границы в действительности не существует, так что не существует сейчас и никакой реальной преграды сознанию единения.
Поэтому мы не будем отыскивать исходную границу, а затем пытаться ее разрушить. Это было бы серьезной ошибкой, или по крайней мере огромной тратой времени, ибо мы не можем разрушить то, чего нет. Пытаться разрушить исходную границу – все равно что пытаться развеять мираж, неистово размахивая руками. Хотя действия эти могут приводить человека в большое возбуждение, они остаются совершенно напрасной затеей. Вы не можете устранить мираж. Вы можете только понять, что это мираж, и смотреть сквозь него. С этой точки зрения пытаться разрушить исходную границу даже с помощью таких сложных форм деятельности, как йога, сосредоточение, молитва, ритуал, песнопение, пост и т.п., значит допускать реальность исходной границы, усиливая и увековечивая таким образом ту самую иллюзию, которая подлежит устранению. Как сказал Франсуа Фенелон, "нет иллюзий более опасных, нежели фантазии, с помощью которых люди пытаются избежать иллюзий".
Вместо того, чтобы допускать реальность исходной границы, а затем предпринимать какие-то шаги в попытках устранить ее, мы прежде всего отправимся на поиски исходной границы как таковой. И если она действительно иллюзорна, мы не найдем ее и следа. И тогда мы можем непроизвольно понять, что то, что мы считали препятствием к сознанию единения, в действительности никогда не существовало. И, как мы увидим, само это озарение уже будет проблеском безграничного сознавания.
Но что значит искать исходную границу? Это значит тщательно искать ощущение себя обособленным "я", обособленным переживающим и чувствующим субъектом, который отделен от переживаний и чувств. Я полагаю, что если мы внимательно поищем такого "себя", то не найдем его. И так как ощущение себя обособленным "я" служит по-видимому главным препятствием сознанию единения, искать такого "себя" и не найти его значит прикоснуться на какой-то миг к сознанию единения. Вот что говорил великий буддийский мудрец Падмасамбхава: "Если искомый ищущий найден быть не может, цель поиска достигнута, а сам поиск завершен".
Приступая к такому эксперименту, нужно ясно сознавать, что значит "отсутствие себя" или "отсутствие исходной границы". Это не означает потерю всякой чувствительности; это не состояние транса, хаоса, помешательства или утраты контроля над поведением. Это не значит вовсе, что мой ум и тело распадаются на мельчайшие составляющие и сливаются где-то в какой-то один Большой Ком непонятно чего. Это не имеет ничего общего с шизофренической регрессией, которая вообще не выходит за границу себя/не-себя, а просто расстраивает ее, делает неопределенной.
Говоря об "утрате себя", мы имеем в виду следующее. Ощущение себя обособленным "я" понимается и истолковывается неверно, так что речь идет именно об устранении этого неверного толкования. У всех нас имеется это глубинное ощущение себя обособленным "я", отделенным от потока наших переживаний и окружающего нас мира. У всех нас имеется ощущение "себя", с одной стороны, и ощущение внешнего мира, с другой. Но если мы внимательно рассмотрим эти два ощущения – ощущение "внутреннего я" и ощущение "внешнего мира", – то обнаружим, что на самом деле это одно и то же ощущение. Иными словами, то, что я ощущаю сейчас как внешний мир, это то же самое, что я ощущаю как внутреннего себя. Разрыва между переживающим и миром переживаний не существует и, следовательно, он не может быть найден...
Поначалу это звучит очень странно, ведь мы так привыкли верить в границы. Кажется настолько очевидным, что я – слышащий, который слышит звуки, я чувствующий, который чувствует чувства, я зрящий, который созерцает зримое. Но, с другой стороны, не странно ли, что мне приходится описывать себя как зрящего, который зрит зримые вещи? Или как слышащего, который слышит слышимые звуки? Действительно ли восприятие такой громоздкий процесс? Действительно ли оно включает в себя три обособленные сущности – зрящего, зрение и зримое?
Разумеется, никаких трех обособленных сущностей здесь нет. Существует ли такая вещь, как зрящий без зрения или чего-то зримого? Существует ли зрение без зрящего или чего-то зримого? На самом деле зрящий, зрение и зримое суть три стороны единого процесса – и порознь вы нигде их не найдете.
Наша проблема состоит в том, что у нас есть три разных слова – "зрящий", "зрение" и "зримое" – для обозначения одного процесса, зрительного переживания. С тем же успехом мы могли бы говорить о водном потоке, что он "текущий, который течет текущее". Совершенно излишне вводить три фактора там, где имеет место всего один. Но будучи, загипнотизированы Адамовой магией слова, мы предполагаем, что должна существовать некая обособленная сущность, зрящий, и что посредством определенного процесса, называемого "зрением", этот "зрящий" узнает о еще одной вещи под названием "зримое". Затем мы, естественно, полагаем себя только зрящим, полностью отделенным от зримого. Тем самым наш единый мир раскалывается надвое: на "внутреннего зрящего" и на отделенные от него непроходимой пропастью "зримые внешние вещи".
Давайте вместо этого вернемся к самому началу процесса переживания как такового и посмотрим, действительно ли переживающий так отличен от переживаемого. Начнем со слуховых ощущений. Закройте глаза и следите за текущим процессом слухового восприятия. Отметьте все окружающие вас звуки – пение птиц, шум машин, стрекот сверчка, смех детей, бормотание телевизора за стеной. Но, вслушиваясь во все эти звуки, обратите внимание, что как бы внимательно вы не следили за каждым звуком, есть одна вещь, которую вы не слышите. Вы не можете услышать слышащего. То есть вы не можете услышать наряду с этими звуками и того, кто их слышит.
Вы не можете слышать слышащего, потому что его нет. То, что вас приучили называть "слышащим", есть на самом деле просто слуховое переживание как таковое, процесс слышания, – а слышания вы, естественно, не слышите. Реально существует лишь поток звуков, и поток этот не разделен на субъекта и объекты. Границы здесь нет.
Если вы позволите ощущению себя как "слышащего", который пребывает внутри черепа, раствориться в слышании, то можете обнаружить, что это "я" сливается со всем миром "внешних звуков". Как сказал о своем просветлении один из мастеров Дзэн, "когда я услышал звук колокола в храме, вдруг не стало ни меня, ни колокола, остался только звук". Говорят, именно благодаря такому переживанию достиг просветления бодхисаттва Авалокитешвара, ибо обратив сознавание на процесс слышания, он постиг, что никакого слышащего "я", обособленного от потока слышания, не существует. Пытаясь услышать субъектного слышащего, вы не обнаруживаете ничего, кроме объектных звуков. А это значит, что вы не слышите звуки, а являетесь звуками. Слышащий является каждым слышимым звуком. Это не обособленная сущность, которая стоит в стороне и слышит слышимое.
То же относится и к процессу зрения. Когда я внимательно рассматриваю поле зрения, оно кажется едва ли не висящим в пространстве, подвешенным в ничто. При этом оно состоит из бесконечно богатого узора переплетений света, цвета и теней, складывающихся здесь в гору, там в облако, еще где-то в поток. Но сколько бы я ни напрягал глаза, среди всех этих зримых вещей есть одна, недоступная зрению. Я не могу узреть зрящего это поле зрения.
Чем больше я пытаюсь узреть зрящего, тем больше его отсутствие озадачивает меня. Ибо в течение многих лет мне казалось совершенно естественным считать себя зрящим, который видит зримое. Но когда я отправляюсь на поиски этого зрящего, то не нахожу от него и следа. Действительно, если я буду настойчив в попытках узреть зрящего, все, что я найду, будет зримым. Это значит, что я, "зрящий", не вижу зримое, а тождественен всему зримому в настоящий момент. Так называемый зрящий есть не что иное, как все зримое. Когда я смотрю на дерево, у меня нет одного переживания, называемого "деревом", и другого переживания, называемого "созерцанием" дерева. Есть лишь одно переживание созерцания-дерева. Я созерцаю зримое не более, чем слышу слышимое, обоняю обоняемое и т.д.
Создается впечатление, что когда мы ищем "я", отдельное от переживания, оно всякий раз ускользает в переживание. Когда мы ищем переживающего, то находим лишь еще одно переживание, – субъект и объект всякий раз оказываются одним. Так как это довольно обескураживающее переживание, думая сейчас обо всем этом, вы можете испытывать определенную растерянность. Но давайте сделаем еще один шаг. Можете ли вы сейчас, когда вы об этом думаете, найти думающего, который об этом думает?
Иначе говоря, существует ли некий мыслящий, который мыслит мысль "я растерян", или существует только сама мысль "я растерян"? Ясно, что существует только нынешняя мысль, потому что если бы был и тот, кто ее мыслит, как бы вы тогда мыслили о мыслящем, который мыслит эту мысль? Представляется очевидным, что то, что мы ошибочно считали мыслящим, на самом деле есть не что иное, как поток существующих в настоящий момент мыслей.
Таким образом, когда возникла мысль "я растерян", вы в тот момент не сознавали присутствия какого-то думающего, который думал "я растерян". Была только наличная мысль – "я растерян". Когда вы затем обратились к поискам мыслящего эту мысль, вы обнаружили только другую наличную мысль, – "я думаю, что я растерян". Вам никогда не удавалось найти мыслящего, отдельного от наличной мысли, и это говорит лишь о том, что мыслящий и мысль тождественны.
Именно поэтому мудрецы и советуют нам не пытаться устранить "я", а просто искать его, так как поиск всякий раз обнаруживает его отсутствие. Но даже если мы начали понимать, что не существует обособленного слышащего, зрящего или мыслящего, мы, вероятно, все равно найдем в себе некое неистребимое, глубинное ощущение себя обособленным и изолированным существом. У нас по-прежнему есть это ощущение своей обособленности от внешнего мира. По-прежнему есть это "нутряное" чувство, которое я почему-то считаю своим внутренним "я". Даже если я не могу видеть, ощущать на вкус или слышать свое "я", я определенно чувствую его.
Допустим, но можете ли вы в дополнение к этому чувству, которое называете "собой", найти чувствующего, который чувствует это чувство? Если вам кажется, что можете, то можете ли вы в таком случае почувствовать чувствующего, который чувствует это чувство? И опять это глубинное ощущение себя чувствующим, у которого есть чувства, оказывается просто еще одним чувством. "Чувствующий" есть не что иное, как чувство, испытываемое в настоящий момент, подобно тому как мыслящий – это просто существующая в настоящий момент мысль, а зрящий – то, что в настоящий момент зримо. В данном случае также нет обособленного чувствующего, отличного от испытываемого в настоящий момент чувства, – нет и никогда не было.
Таким образом, мы начинаем постепенно приходить к неизбежному выводу: отделенного от мира обособленного "я" не существует. Вы всегда считали себя обособленным переживающим, но в тот самый момент, когда вы действительно отправляетесь на поиски этого переживающего, он ускользает в переживание. Как говорил Алан Уотс,
"есть просто переживание. Нет чего-то или кого-то, переживающего переживание! Вы чувствуете чувство, мыслите мысль или ощущаете ощущение не в большей мере, чем слышите слышимое, зрите зримое или обоняете обоняемое. Словосочетание "я хорошо себя чувствую" означает наличие хорошего чувства. Оно не означает, что есть одна вещь под названием "я" и другая, отдельная от нее вещь под названием "чувство", так что когда вы сводите их вместе, это "я" чувствует хорошее чувство. Не существует других чувств, кроме наличных, и любое наличное чувство – это "я". Никто еще не находил "я", отдельного от какого-то наличного переживания, или какого-то наличного переживания, отдельного от "я", и это говорит лишь о том, что они представляют собой одно и то же".
Сейчас, когда вы понимаете, что между "вами" и вашими переживаниями нет никакого зазора, не становится ли очевидным, что нет его и между "вами" и переживаемым вами миром? Если вы являетесь своими переживаниями, вы являетесь и миром, который переживается. Вы не воспринимаете эту птицу, вы являетесь этим восприятием птицы. Вы не ощущаете этот стол, вы являетесь этим ощущением стола. Вы не слышите этот раскат грома, вы являетесь этим раскатом грома. Внутреннее ощущение, называемое "собой", и внешнее ощущение, называемое "миром", – это одно и то же ощущение. Внутренний субъект и внешний объект суть два названия одного чувства, и это не что-то такое, что вам следует почувствовать, – это то единственное, что вы можете чувствовать.
Это означает, что ваше состояние сознания в настоящий момент, сознаете вы это или нет, есть сознанием единения. Прямо сейчас, в настоящий момент вы уже являетесь Вселенной, вы уже являетесь всей целокупностью наличного переживания. Ваше наличное состояние всегда есть сознанием единения, потому что обособленное "я", которое представляется главным препятствием сознанию единения, всегда есть иллюзией. Вам не нужно пытаться разрушить это обособленное "я", и прежде всего потому, что его нет. Все, что вам нужно на самом деле, – это искать его, и вы его не найдете. И сам этот акт ненахождения как таковой есть признанием сознания единения. Иными словами, всякий раз, когда вы обращаетесь к своему "я" и не находите его, вы на миг погружаетесь в свое изначальное и подлинное состояние сознания единения.
Как бы странно все это поначалу ни звучало, факт отсутствие обособленного "я" был очевиден для мистиков и мудрецов всех времен, и лег в основу одного из основных положений Вечной Философии. Хотя это можно проиллюстрировать многочисленными цитатами, в знаменитых словах Будды, которые содержат итог его учения, по сути дела все сказано:
Есть страдание, но нет страждущего;
Есть деяние, но нет делающего;
Есть нирвана, но нет ищущего;
Есть Путь, но нет идущего.
Понимание этого повсеместно считается предпосылкой освобождения от страданий. Оно может быть сформулировано в утвердительной форме: когда Все сознается собой, вне меня не остается ничего, что могло бы причинить мне страдание. Вселенной не о что споткнуться. Возможна и отрицательная формулировка: понимание этого служит освобождением от страдания прежде всего потому, что освобождает от представлений о неком "я", которое может страдать. Как говорит Вей У Вей,
Почему вы несчастны?
Потому что 99,9 процента,
Того, о чем вы думаете, и
Того, что вы делаете,
Вы посвящаете себе, –
А такового нет.
Страдают только части, но не Целое. И постижение этого в "отрицательной" формулировке мистиков гласит: "Вы избавляетесь от страдания, когда сознаете, что "часть" – это иллюзия; нет обособленного "я", которое могло бы страдать". В "утвердительной" формулировке это звучит так: "Вы – Целое, которому известна лишь свобода, избавление и сияние. Постичь Целое значит избежать судьбы части, которая есть страдание, боль и смерть". Буддизм хинаяны подчеркивает первое, индуизм и христианство – последнее, а буддизм махаяны, похоже, находит золотую середину. И тем не менее, все они свидетельствуют об одном и том же прозрении.
Постигая, что частей нет, мы вливаемся в Целое. Постигая, что "я" никогда не было (как нет его и сейчас), мы постигаем, что наша истинная самотождественность всегда является Высшим Тождеством. В вездесущем свете безграничного сознавания то, что представлялось нам обособленным внутренним "я", оказывается неотделимым от внешнего мира. И это есть ваше подлинное я, если говорить о таковом. Куда бы вы не посмотрели, вы повсюду узрите свой изначальный лик.
Я вернулся в зал [рассказывает один из мастеров Дзэн о своем первом проблеске безграничного] и собирался сесть на место, как вдруг все, что я видел, изменилось. Я глядел вокруг, вверх, вниз – вся Вселенная с ее тьмою чувственных вещей выглядела совершенно иначе; то, что ранее внушало отвращение, в том числе невежество и страсти, виделось теперь не чем иным, как истечением моей глубинной природы, которая сама по себе оставалась яркой, истинной и прозрачной.
Обсуждения Реальность. Никаких границ