Время пророчеств

Часть 3

Да будет свет

– Да будет свет, уж день наполнен желаний девственной толпой. Спешит Ярило, небосводник, а я кричу ему: – «Постой, прими и наши к исполненью, замедли ход…»

И вот, представь, оно, из Яви, улыбнувшись, приоткрывает двери в Навь своей сиятельной рукою. Проснись, мой милый, что с тобою…

Мила тихонько стащила одеяло с лица Алима и продолжила:

Спешу мятущейся мечтою своей и телом, и душой с тобою слиться, ну же, спой в ночи исполненную песню, родившуюся под луной.

Предай её дневному свету ту негу и пьянящий стон, пусти сомнения по ветру, что то всего лишь пришлый сон.

Но милый глаз не открывает, печаль рождая пустотой, и девственница знать не знает всей правды, скрытой в песне той…

Мила вытащила торчащую из подушки перинку и пощекотала уже и без того проснувшегося Алима, наслаждавшегося её близостью. И она с появившейся тревогой в голосе продолжила:

Которая её пленила. Есть путь один лишиться чар: исполнить то, чем вызван дар. В его исполненности сила.

Она и держит, и влечёт, лежит, витает и течёт. Она постигшего одарит, споткнувшегося обречёт.

Алим пребывал в нереальности. Память в нём вдруг оживила ночное происшествие, придавливая к постели. Нежность и дурманящий запах любимой девушки, её, пеленающий блаженством, голос подымали в сказочную высь, а доходивший отрывочно смысл произносимого ею тянул куда-то в неизвестно кем открытую дверь.

И вот сознание Алима зависло в этом бермудском треугольнике, начиная раскручиваться и по правилу буравчика затягивать в непроявленное.

Охватившее Милу тревожное чувство метнулось по сусекам памяти и вернулось с готовым решением.

– Ну, держись, спящая красавица, – прошептала она, наклонилась к губам Алима и поцеловала.

Исход невидимого сражения был решен. Алим открыл глаза, и, пытаясь вытащить руки из-под одеяла, прошептал:

– Ещё хочу.
– Ты и так запрещённым приёмом получил незаслуженное, – произнесла обрадованная и успокоенная Мила и прижала одеялом его руки, пресекая попытку высвободиться.

Алим притих и с нежностью разглядывал лицо Милы, которое было неожиданно близко. Всё остальное было сейчас несущественно, и он произнёс:

– Само существование твоих глаз, твоей улыбки, твоего голоса, пространства, в котором ты обитаешь – это запрещённый приём вить из меня веревки. Уж лучше бы меня сделали твоей веснушкой. И тогда я, не имея даже ни своих рук, ни своих мозгов, ни другой телесности, сумел бы написать трактат о блаженстве.

– Одно слово: «мастер». Я бы твоими портретами оклеила все доски объявления с пометкой «особо опасен» и повесила на тебя браслет, постоянно подающий сигнал о месте твоего пребывания, – прошептала Мила, наклонилась, позволила Алиму себя поцеловать, и произнесла:

– Теперь рассказывай, что в тебе испугало меня.
Утро было настолько непохожим на предшествующие, что все это отметили про себя. Сияла не только омытая и напитанная дождём физика, но и слившийся с ней эфир и астрал, одаривая всех необычной плотностью и физичностью ощущений и чувств. Даже ментал настолько раскрылся, что вошёл в естественное соприкосновение с тремя своими сородичами. В результате наступило то вершинное безмолвие, из которого могло рождаться совершенное творение.

Мозг Алима отказывался признавать тот факт, что могут обходиться без него, и Серый, выступая в привычной для него роли парламентера, дивился непривычным в этой ситуации отсутствием смысла и какого-либо мотива его деятельности. Поэтому попросив слова, он так ничего и не сказал, зато дал импульс к активности Алима.

– Странный я сегодня видел сон, – произнес он, когда улыбающаяся четвёрка, опустошив по первой чашке чая, налила себе по второй. – Сначала я думал, что вполне реально мог, выбравшись через окно, прогуливаться по берегу и быть участником невероятных событий, но потом Мила убедила меня, что это не так, ибо к окну прочно привинчена противомоскитная сетка. Я даже обрадовался, потому как в виде сна я могу это пересказать, – и Алим поведал свою историю, добавив в конце, – одного я не могу понять, как это связано с тем, что сегодняшнее утро абсолютно не похоже на все предыдущие.

– У меня тоже сегодня необычный день, и мне тоже снился дивный сон, напоминающий сказку о спящей красавице, только, наоборот, я должна была спасти зачарованного молодца. Но я о нём начисто забыла утром, пока Мишар не прочитал восьмое послание из папки. Мне сразу же захотелось поведать его Алиму, а он необычно долго спал. Тогда я пересказала всё спящему, сама удивляясь тому, что сразу всё запомнила, и вдруг вспомнила и осознала, что всё это неспроста, и я должна спасать Алима, как сделала это во сне. А после этого он подарил мне мгновения счастья, и я вошла в этот сказочный день и вижу, что он не такой, как все другие. Только одно меня волнует – действительно ли Алим был в опасности, и если да, то не может ли она повториться.

– Значит, и правда сегодня сказочный день, – вступила в разговор Саша, – потому что я во сне видела события, от которых будет зависеть мое будущее, а раз сны сегодня вещие, то я попробую вспомнить его детали.

Дела богов

Было это в те времена, которые сейчас сохранились только в мифах. Жили в морских просторах три сестры, которые волею Отца могли отражать собою окружающий мир. И были они настолько чисты и светлы, что всё плохое и отвратительное пряталось от них, а если и встречалось со светом их лучезарных глаз, то сразу же преображалось, заполняясь лучшими своими качествами, хотя бы были те с маленькую песчинку. И такая песчинка находилась у каждого.

Возрадовались боги, когда увидели, что жизнь морская развивается в соответствии с замыслом Отца, а им при этом нет нужды трудиться, и решили переложить на плечи сестёр свою работу и на суше. Но решение это было тайным сговором трёх могущественных братьев – Зевса, Посейдона и Аида, по предложению последнего, который увидел в этом свою двойную выгоду.

Зная место, где русалки любили появляться на берегу и любоваться недоступными для них горами, Аид устроился на прибрежном камне и сидел с озабоченным видом.

Появившиеся вскоре русалки заметили его, и одна из них, которая была смертна, подплыла ближе, зная, что рано или поздно им придётся встретиться.

– Чем опечален столь могущественный бог? – спросила она.

Аид, не поднимая глаз, произнес:
– Печально мне, что нет на суше столь чудесных созданий, которые могли бы помочь ей также преобразиться.

– Мы бы рады помочь, но не можем ходить да и дышать воздухом.

– Это так, но отчасти, потому как всегда есть способ преодолеть непреодолимое. Есть средство, которое окрыляет и позволяет дышать по-другому. Воспользовавшись им, вы сможете летать и дышать. Тогда ничто не помешает вам преображать так же и землю.

– И что это за средство такое волшебное? – удивилась русалка.

– Любовь, – искренне ответил Аид. – Любовь земная.
– Но ведь обитатели моря не знают её.
– Зато знают боги, – закончил Аид, развернулся и ушел, так как чувствовал, что больше не удержит в себе желания рассказать всё.

А русалка, не посоветовавшись с сёстрами, поплыла в глубины морские. Она решила уточнить всё у его брата, Посейдона, помня к тому же, что он бог. Подплыв к нему так близко, как никогда, она решилась на то, о чём раньше не могла и подумать. Она посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

– Скажи, о могущественный сын Кроноса и Реи, правда ли, что любовь окрыляет?

«Вот, это одна из сестер, о которых говорил брат, – промелькнуло в голове бога, – и спрашивает о любви». Промелькнувшая в глазах бога искорка, вызванная словом «любовь», о которой он, конечно же знал, но которая никогда его не касалась, так же мгновенно отразилась в глазах русалки и лавинообразно начала расти, передаваясь от одного к другому. Они не могли оторвать глаз друг от друга и познали любовь одновременно.

– Правда, – ответил впервые за многие годы улыбнувшийся бог, увидев, как вырастают крылья у русалки.

– А, правда ли, что любовь позволяет дышать, – уже совсем другим голосом спросила русалка.

– Ты теперь сама можешь это узнать, если согласишься на свидание со мной на земле. Место можешь выбрать сама.

Русалка, наконец, осознала произошедшее, и, смутившись, метнулась вверх.

Она летела над морем к тому месту, где ещё плескались её сестры, и те, увидев её еще издали, были сильно удивлены.

– Я любима, и люблю одного из трёх братьев, – прокричала она удивительным голосом, и этого было достаточно, чтобы в следующее мгновение уже три сестры летели над морем.

– Мне надо выбрать место первого свидания, – поделилась она с сёстрами и получила незамедлительный совет:

– Священного чувства достоин священный храм Афины.
Нырнув в воду, она вскоре сообщила Посейдону место свидания. Это была роковая ошибка, ведь Афина была богиней войны, а не любви.

Саша на минуту умолкла.
– Ты что, всё это запомнила? – удивилась Мила.
– Я не просто запомнила, я была там, я всё это пережила, – ответила Саша.

– Насколько я понимаю, дальше сюжет меняет свою окраску, – вздохнул Алим.

– Если не хотите, я могу не продолжать.
– Продолжай, продолжай, – было произнесено единогласно желание, и Саша продолжила:

– А Аид продолжал задуманное. Он любил пробуждать воинственность в своей племяннице и не замедлил сообщить, что крылатая русалка без её ведома назначила свидание в её священном храме.

Только умолчал, на всякий случай, с кем. Две сестры плескались радостно у берега, а за ними наблюдали два брата-красавца. Они были воинами, не знавшими пощады и любви. Но такая красота произвела шевеление даже в их сердцах, и они решились на столь необычное для людей общение с русалками. Вскоре две пары ворковали одна под деревом, а другая чуть выше на склоне горы. Сёстры были рады дарить преображение живущим на земле.

А в это время третья сестра решила посмотреть место встречи и залетела в храм. Храм был местом безраздельной власти Афины Паллады, и она ею воспользовалась.

– Я узнала тебя, ты – Горгона Медуза, и ты способна отражать качества того, на кого смотришь. Это хорошо, – произнесла она и налилась такой злобой, что ничему другому в ней не осталось места.

Бедная русалка вдохнула в себя весь этот ужас и преобразилась до неузнаваемости.

– Да будет так, – произнесла Афина и швырнула её вниз.

Русалка в полном отчаянии устремилась к своим сёстрам и получила второй удар, когда взглянувший на нее юноша окаменел, а сестра в ярости стала такой же, как она.

Второй брат при виде двух чудовищ тоже рухнул камнем, накрывая собою третью, и та, обернувшись водой, утекла в море, родив своей бессмертностью источник, закрытый валуном. Так завершился план Аида.

Разгневанный Посейдон ничего уже не мог исправить, так как свершённое было по воле одного из богов. Но он взял себе второе качество проявления и второе имя – сотрясатель земли, и с тех пор не давал Аиду покоя.

Смертная же русалка вскоре перешла во владения Аида и спросила:

– Зачем ты сделал непоправимое?
– Всё можно исправить, – ответил тот.
Дальше я не помню. Деда, ты можешь сказать, что с нами сегодня произошло? Ведь и после такого сна я необычайно ярко вижу всю радость сегодняшнего дня, как будто для него всё предыдущее несущественно.

– Отныне вся прошлая эпоха может быть существенна только в сознании конкретных носителей. Она лишена своей самостоятельной бытийности. И ответственность за новую бытийность теперь каждый берет на себя сам.

Представляется мне: кто-то из участников тех событий обратился таким образом к вам за помощью. Вот и смекайте, кто. Я тоже видел кое-что и имею свои соображения. Только давайте сделаем перерыв на пару часов, пусть всё предыдущее уложится в единую картину. А я ещё пороюсь в своих бумагах.

Непривычно мне оторваться от прошлого опыта и отдаться полностью будущему. Вы уж не судите строго.

Вперед в будущее

– Никогда не видела Мишара таким, – произнесла Саша, когда они остались втроём, – видимо, и правда, в необычное время живём. Как знать, что верно, что нет.

– Ага, кроха сын пришел к Отцу, и спросила кроха: что такое хорошо, и что такое плохо.

– Хорошо, когда с Отцом за руку шагаешь.
– Хорошо, когда ему делом помогаешь.
– Хорошо, когда свои части развиваешь.
– Хорошо-то хорошо, только как узнаешь? Опять мы пришли к исходному вопросу, – рассмеялся Алим, – предлагаю завершить начатое, и уже после этого просить совета, или строить новые планы.

– А я, кажется, знаю, где спит второй истукан, – вернулась Саша в свою легенду, – его все здесь знают, только не догадываются, что он скрывает. Просто он так распластался неуклюже, что стал похожим на черепаху. Его так и называют: морская черепаха. Хотите, я покажу.

– Конечно, хотим, правда, Алим? Я хочу сфотографироваться на морской черепахе, а то уже скоро ехать домой, а мы только один раз фотографировались. Никакой памяти не будет.

– Память-то будет, но фотографии не помешают, – поправил Алим, – только у меня еще есть идея. Думаю, у нас появился шанс проверить реальность происходящего. Ты, кажется, говорила, – посмотрел он на Сашу, – что накрывает он собою бессмертный источник. Давайте перевернем черепаху и посмотрим.

– А вдруг красоту испортим, и зря, – возразила Мила.

– Ничего не зря, – настаивал на своем Алим, – если есть там источник – будет людей исцелять, а если нет, то будем мы спокойно спать и сказки рассказывать своим детям.

– Вы думаете, так легко перевернуть огромный камень, да ещё опирающийся на четыре камня, как на лапы? – трезво рассуждала Саша, – хотя, если вынуть два нижних, то можно попробовать. Придётся кому-то нести лом, чтобы осуществить свою затею.

– Значит, понесу, но правду всё равно узнаю, – упорствовал Алим.

На том и порешили.
– Тогда пойдём сразу по дороге. Она выше камня проходит. Легче спуститься с дороги, чем карабкаться с берега.

– Как скажешь. Тут ты Сусанин, только инструментом обеспечь, – напомнил Алим.

– А, нету, – рассмеялась Саша, – Я потому еще предложила идти по дороге, что по пути будет одна организация. Во дворе у них пожарный щит. Смекалку проявишь, будешь обеспечен инструментом, а нет, то не суждено черепахе быть потревоженной.

Сорок минут пути, две минуты осуществления акта займа по согласию одной стороны и ещё два ноющих плеча. Потом несколько фотографий на память, в результате чего было зафиксировано время, место и участники исторического события. И вот он, волнующий момент.

Морская черепаха лежала чуть боком, и, казалось, готова к кувырку, только не по просьбе таких малявок. Для того, чтобы в этом убедиться, было достаточно попыжиться три минуты. И к ноющим плечам еще добавились дрожащие руки.

– Я же говорила, что всё не так просто. Единственный шанс – это вытащить нижние лапы, – констатировала Саша.

Пришлось запастись дополнительным оборудованием – различного размера камнями, палками и, самое главное, продуманным планом. Подобрав нужный камень, пододвинув его под правый бок черепахи, так, чтобы можно было воспользоваться максимально эффективно рычагом, распределив роли, все приготовились к операции.

Саша разложила возле задней лапы черепахи плоские камни разного калибра, Алим выверил наиболее устойчивое положение рычага и налёг на него. Мила, увеличивая противовес, улеглась на него сверху и – о, радость! – лом провалился до самой земли.

Под одной из верхних лап образовался зазор сантиметра три. Саша быстро сунула в него плоский камушек, он проскочил; следующий, покрупнее, вошел в зазор наполовину и застрял.

– Готово. – Торжественно прозвучал её голос. – Слезай, приехали.

Сначала Мила, потом и Алим встали. Лом был свободен. Черепаха опиралась на три лапы. Алим присел на панцирь над свободной лапой, и его веса хватило, чтобы перевесить большой камень.

– Ух, ты, – обрадовался он, – можно качаться как на качели. Теперь, если убрать нижнюю лапу, то можно сдвинуть панцирь.

– Ага, и не будет больше морской черепахи, а будет груда камней, – возразила Мила против такого плана. – Если там есть родник, то он и так пробьётся.

– Что за невезение, – указывала Саша в сторону надвигавшейся тучи, – опять дождь.

Прогремел гром, и Алиму показалось, что земля дрогнула. Он посмотрел на Милу, потом на Сашу и понял, показалось не ему одному.

– Да ну его, этот камень, пойдёмте домой, – первой не выдержала Мила и направилась к дороге.

– Ну, что ты так на всё реагируешь. Дел-то осталось – вытянуть лапу и сбросить панцирь. Посмотреть, что у нее под брюхом. – Алим догнал Милу.

– Мы отдыхать приехали, а не камни ворочать. Тоже мне, нашёлся Алим-разрушитель. Люди ходят, фотографируются, радуются, а ты сбросить, разрушить. Не хочу.

– Эй, а прутик, – догоняла их Саша, – давайте хоть вдвоем.

Перед самым домом их таки догнал дождь. Правда, был он не сердитый и прекратился сразу же, как только они вошли в дом. Через пять минут уже по-прежнему сияло солнце.

– Деда, мы идём купаться и загорать, ты не против? – спросила, улыбаясь, Саша.

– Так вы за этим сюда и приехали, – удивился вопросу Мишар, – отдыхайте, а на ночь я вам добрую сказку расскажу.

Три дня осталось до намеченного Алимом и Милой дня возвращения. Обратный билет был куплен.

– Всё равно, всего не узнаешь, не увидишь, и не сделаешь. Я с вами поеду, – решилась Саша, – только надо съездить за билетом, а то вдруг не будет.

– Я с тобой могу съездить за компанию, – предложила Мила.

– А я не буду вам мешать. Что-то у меня руки и ноги гудят. Лучше на пляже поваляюсь, а то совсем белый вернусь с моря.

Мила не очень обрадовалась тому, что на какое-то время расстанется с Алимом, но, в конце-то концов, нельзя же его совсем лишать свободы, подумала она, и ее женская логика уступила здравому смыслу.

Оказавшись на пляже один, Алим вдохнул полной грудью и, ощутив привкус свободы, посмотрел по сторонам.

Курортный бизнес.

«Куда пойти, куда податься, не будешь же сейчас купаться, глоток свободы тратя зря», – продекламировал пробудившийся Серый.

– Предприимчивости тебе не хватает, – упрекнул его Алим. – Всё размышляешь да умничаешь. Нет бы, идею какую подкинул.

– Опять сам с собой разговаривает и без присмотра сегодня, – услышал он неожиданно знакомый голос и ощутил волнение. «Ведь не поверит Мила, если скажешь, что случайно встретил, а если заговоришь, то точно какой-нибудь клубок раскрутится. Докажи, попробуй потом, что ты не верблюд. А я виноватым окажусь», – опять оживился Серый.

Алим смотрел на смуглянку и не решался заговорить. Была она сегодня по-другому одета и без товара.

– Что молчишь, или не велено с незнакомками заговаривать? Так никто не мешает познакомиться. Маридан, – протянула она руку.

Алиму ничего не оставалось, как протянуть свою:
– Алим.
– Милое имя, и сам ты какой-то такой, без наносного, безобидный. У нас сегодня первая экскурсия в «Лагуну грёз» и погружение в легенду. Предпочтение отдаётся влюбленным парам, и билеты уже проданы, но ты можешь поехать, как почётный гость, и рассказать какую-нибудь историю, никому не известную. Ведь ты не просто так купил раковину? Ты что-то ищешь. Не упусти свой шанс.

«Маридан», – вспомнил Алим свое ночное видение и, наконец, выйдя из оцепенения, отпустил руку девушки.

Он продолжал молчать, будто не хотел принимать решения, и ожидал, что всё произойдет само собою. Пауза затянулась.

– Я вижу, ты и так живёшь в мире грёз. Да и говорить совершенно не умеешь. Наверное, я ошиблась, – расстроилась Маридан, и взгляд её поник. Она отвернулась и продолжила свой путь.

Только сейчас Алим понял. Всё время, пока она улыбалась, из нее исходило свечение, а сейчас оно пропало.

– Я расскажу историю, – произнёс он вслед, и она обернулась. Глаза ее вновь сияли.

– Неделю назад я рассказала свою легенду одному парню, – заговорила она весело, – а позавчера он меня нашёл и предложил организовать экскурсии для отдыхающих в «Лагуну грёз» и погружение в легенду. Оказывается, желающих много. Вон катер, видишь? Через десять минут отправление. Мне отведена роль гида. Поспешим. И она ускорила шаг.

«Ни минуты покоя» – промурлыкал Серый, предвкушая приключения на свою…радость.

Катер был прогулочный, не очень быстрый, с навесом от солнца и мог вместить десяток пассажиров. Маридан рассказывала о том, как много необычного и интересного можно узнать на любом побережье, если видеть не только море и пляж, а и то переплетение миров, легенд и мифов, следы которых встречаются прямо на каждом шагу.

– Видите, – говорила она, – насколько отличается берег буквально в двух километрах от оживлённого пляжа. Там совсем дикий берег, и не только потому, что усыпан камнями. Он как бы стянут не то чтобы в точку, а некую обособленность, каким-то мистическим образом защищающую свою девственность.

Три буквы «щ» в произнесённом мною слове – это тройной трезубец. Обратите внимание на тройной камень слева от открывающейся лагуны. Очень похожий виднеется вверху на близко походящем выступе горы сразу за лагуной, а третий такой трезубец охраняет лагуну справа. За ним, как ни в чём ни бывало, опять начинаются пляжи, строения.

Такими же острыми камнями усеяно дно перед лагуной. Поэтому здесь никто не плавает. Есть только одна линия, по которой можно пристать к берегу, да и то, если нет большой волны, как сегодня.

Маридан рассказывала о том, как попадались в эту ловушку малоопытные чужаки, не обращавшие внимания на предупредительный буй, о том, как образовалась эта лагуна, когда бог моря Посейдон пригоршней сгреб скалу и бросил на тот берег, где любили плескаться русалки, и как окаменели их возлюбленные, а Алим всё осматривал берег.

Удивительная картина открывалась со стороны моря. Все: линии, изломы поверхности, различия в растительности, цветах, полёте птиц создавало впечатление присутствия невидимой силы, истекающей из самого центра лагуны, с растущим в нём огромным деревом, к которому привалился камень.

– Мы пристанем перед правым трезубцем, чтобы вы почувствовали границу, переход из одного мира в другой. Только я должна предупредить, что любой, посетивший «Лагуну грёз», в первую же ночь обязательно увидит дивный сон, связанный с мифом или легендой, к которым имел отношение в прошлых жизнях. И своими действиями вы можете изменить своё будущее.

Если же, прикоснувшись к каменному истукану, вы услышите, как стучит его сердце, и пожелаете ему того, чего он хочет больше всего на свете, то вскоре вы познаете свою настоящую любовь.

Так вот почему мне приснился тот сон, – думал Алим, когда вместе со всеми шёл, переступая через камни к дереву, – интересно, приснится ли ещё один, сегодня.

«А камней, особенно мелких стало меньше. Успели некоторые уползти», – вставил свое замечание Серый.

Алим машинально подошёл к камню и прислонил ухо. Сердце билось так сильно, как будто прямо в ухе обосновались молотобойцы.

– Пора оживать, парень, – произнес Алим так, будто говорил со старым другом.

– Расскажи о брате, – услышал он сквозь удары молота и отпрянул.

Экскурсанты были явно довольны своей поездкой. На фоне ежедневного поединка с жарой и солнцепёком – кто кого – это было нечто, обещающее быть незабываемым. Парочки чувствовали, как растёт их слиянность, и предвкушали ночь любви, помня о том, что еще надо оставить время на мифический сон. Лагуна насытилась их эманациями и пульсировала плотными волнами.

– Среди нас есть молодой человек, который уже был здесь и готов поделиться впечатлениями от погружения в миф, – натянула струну Маридан, и все обернулись в сторону Алима.

– Это правда? – спросила одна из присутствующих так, будто Алим только что вывалился из другого пространства.

– Ну, хоть что-нибудь, – смотрела другая так, будто сейчас сорвётся с обрыва, и Алим начал без предисловий:

– Этот окаменевший парень просил меня рассказать о своем брате, который тоже пострадал за любовь. Он превратился в каменную черепаху и придавил собой третью русалку. Но она была бессмертна и превратилась в живительный источник. Только камень так сильно ее придавил, что она долго не могла просочиться на поверхность. И вот мне привиделось, что он таки сумел приподняться. Теперь где-то здесь должен появиться целебный источник.

– Этот камень называется «морская черепаха». Я знаю это место, только туда лучше ехать микроавтобусом. Если хотите, мы можем завтра организовать такую экскурсию, и вы узнаете продолжение легенды, – быстро сориентировалась Маридан, – и у вас как раз будет возможность обменяться своими ночными видениями.

Всеобщее ликование было убедительным знаком того, что экскурсионный бизнес готов набирать размах.

– А теперь нам пора. На берегу уже ждёт следующая группа, – заканчивала экскурсию смуглянка, улыбнувшись Алиму.

Возвращение сопровождалось бурным обсуждением того, что уже было, и того, что еще может быть. Группа увозила с собой частичку чар «Лагуны грёз». А Алиму было немного грустно, будто это была частичка и его самого.

Что же получается? Этот мир существовал до него, и он так же вошёл в него непрошенным гостем, как теперь эти люди. Было что-то в этом чувстве неправильное. Ещё одна загадка и ещё одно преодоление на вечном пути.

На берегу, и правда, собралась группа, как только причалил катер, и это заняло внимание Маридан. Алим ушёл, не прощаясь. К усталости физической добавилась еще и усталость эмоциональная.

– Всё, назагорался, – сказал он сам себе и направился к уже казавшемуся родным дому Мишара. В голове роились разнообразные мысли и требовали себе определённого местообитания, каждая дорожа своим суверенитетом.

Размышлять и умничать

– Вижу, скучно тебе без девчат. Не знаешь, куда прислониться. Так оно всегда и будет: с ними перебор, без них – недобор. Туда-сюда, туда-сюда, тик-так, тик-так. Всё в жизни так. И, кажется, что никуда от этого не денешься, а ведь всему есть объяснение, всё имеет предназначение, и всё в радость, когда понимаешь. Скажи, Алим, как ты думаешь, что нужно для того, чтобы понимать, – встретил его Мишар, приглашая к разговору.

– Много чего нужно, наверное. Хотеть, уметь, иметь настроение.

– Это ты сейчас перенасытился впечатлениями, и у тебя произошёл сброс, образовалась пустота, и реальность зависла между ними. С одной стороны, она не хочет признаваться, что слишком обыденна в сравнении с пришедшими яркими впечатлениями и пытается отстраниться от них, а с другой стороны, она понимает, что отсутствие таких впечатлений может обернуться для неё падением в пустоту бессмысленности, где и зацепиться-то будет не за что.

Вот это подвешенное состояние и является местом проявления текучей плазменности. Тем местом, до которого так и не добрались многие мыслители.

Отпустишь его, это состояние, и сольёшься с ним, и сделаешь шаг в иную мерность. А гнетущая подвешенность пройдёт со временем, когда скорость перемещения в нём будет соразмерна открывшимся возможностям, и ты сбросишь свою окаменелость.

Здесь нужна особая слиянность работы и ума, и разума, и дхаммичности, и алфавитности, их синтез и между собою, и с определяющими их стандартами. Здесь нужно исцеление от самости.

– Не так давно у меня было желание разобраться, чем же отличается ум от разума, интеллект от сознания, а то они как-то уже не вмещаются в одну ячейку, – согласился Алим, – но мне показалось, что это непосильная работа.

– А ты не спеши, начинай помалу. Например, ты ведь знаешь, главное, что определяет жизнь, это движение. Вот и начни с него.

– Так если бы знать, как, я бы и начал, – немного оживился Алим.

– Вот, смотри, движение – это некое действие. Происходит действие – появляется действительность. А как называется часть речи, которая описывает действие?

– Глагол?
– Вот и давай глаголить те понятия, которые тебя интересуют, проверять их на самостоятельность. Ум?

– Умничать, уметь, умнеть.
– Разум?
– Разумничать, размышлять.
– Это если разум и мышление соединить.
– Вера – верить, любовь – любить. – Это понятно, согласился Алим. – А если сердце, или тело, как тогда.

– Хитрый какой, не хочешь сам думать. Точно, как в том размышлении под названием «Не жди меня старость». И Мишар прочёл по памяти:

Я по земле хожу ногами, глазами в небо я гляжу, я пожимать могу плечами, пою гортанью и кричу. Как дивен мир, я размышляю. Я дую, плачу, хохочу. Но интересно, чем хочу?

Я сердцем правду выбираю, и бережно в него кладу, душою чувствую и знаю, а разумом распознаю подобные тому примеры, и все они источник веры, за что я их благодарю.

Но чем же я конкретно верю, какою клеткою своей, какою клеткою робею, чем отличаюсь средь людей, когда б себя пришлось представить в нездешнем мире. Кто ты, чей? Ну что, не знаешь? Прочь с очей.

И я, поникши, замолкаю, соседа сонного толкаю в приюте старости моей, похлёбку общую лакаю, и где-то там внутри алкаю, боясь прозреть во тьме ночей, и дни младые вспоминаю.

– Это кто-то явно боялся предстать пред Отцом, так и не разобравшись во всех тонкостях бытия. Но у тебя-то впереди еще столько лет, а ты уже ленишься. Давай оставим все тонкости да сложности и рассмотрим отличие только двух слов: размышлять и умничать. Какое из них на первый взгляд приятнее?

– Наверное, размышлять. Умничать как-то нехорошо.
– Это, как в библии: «возлюби врага своего», а дальше ещё хуже: «и враги человеку домашние его». И голова пухнет от размышлений.

Как бы ты ни размышлял, тем более, бездействуя, ты ни к чему не придёшь, пока не начнёшь умничать, то есть выражать вовне свои внутренние наработки. И только в результате соприкосновения с внешним миром, с реакцией других людей, с изменением своего статуса в результате высказанного и множества чего ещё, ты сможешь понять, чего стоят твои размышления, сможешь оттачивать технику таковых.

Внутреннее лишь тогда становится значимым, когда находит свою нишу вовне. Лучше сказать невпопад и осознать это, чем мнить о себе внутри, когда сам себе и судья, и прокурор, и адвокат.

Вошедшие девчонки своими звонкими голосами и смехом сразу же переключили на себя внимание и завершили размышления и умничания двух мужчин, ничуть их тем не огорчив, а даже наоборот.

– Так, и о чём вы тут секретничаете? – спросила Саша.

– Да! – превратилась вся во внимание Мила. – Только так представьте, чтобы мы поверили.

– Так ведь мы знаем, что вас не проведёшь, как ни старайся. Вот мы о вере и говорили. О том, что вера – это результат действия определяемого глаголом «верить». Этим действием она взращивается и без него не существует. Вот мы и пытались уяснить, чем это действие производится.

Но видать без вас нам не справиться. Соображалки нашей не хватает или недостаточно верим, что хватает.

– А мы и не сомневались, что вы тут без нас философствуете. Вас и хлебом не корми, дай только поумничать, – спокойно сказала Саша, – зря, видать, тортик везли.

– Ничего не зря, – сглотнул Алим. И все рассмеялись.

Если просят, можно и помочь

Атмосфера дома наполнилась теплом и ароматом.
– Похоже на прощальный ужин, – произнёс Мишар, – когда ещё так повеселюсь. То за одной скучал, теперь за тремя буду. Хотя радостно, что вы нашли друг друга. Спокойнее на душе.

– Что ты, деда, так спешишь? Еще пятьдесят часов в нашем распоряжении, а потом будем благами цивилизации пользоваться, как если бы из соседней комнаты переговариваться. А если уж совсем невмоготу станет, то и приехать можно, не дожидаясь лета, – она обняла деда за плечи. – Ты ведь примешь гостей?

– Лучше расскажите, чего нового да интересного видели, слышали, пока катались. Не приключилось ли чего? – поменял тему разговора Мишар.

– Да наслышаны мы, да навиданы, появилась тут у вас новая достопримечательность. Только о ней и говорят везде, – шутливым тоном продолжила Саша, – хотели мы сначала по месту уточнить, ну да ладно, если чаем угостите уставших путников, то и расскажем, не будем томить ожиданием.

– Начало многообещающее, – входил в общий настрой Алим, – да вот только не попытка ли это окутать-опутать своими чарами, в желании добиться своего, тайного.

– О, какие вы недоверчивые да пугливые, – пришла очередь Милы, – видать, одичали добры молодцы без ласк девичьих, поуныли без дел доблестных. Позаржавели доспехи ваши.

– Позапылились чашки ваши, и чайник уже призывно кличет, – рассмеялась Саша и за ней остальные.

– Хороший настрой для чаепития, – радовался Мишар, разрезая торт. – Так о чём там, в городе говорят? Уж не железную ли дорогу к нам прокладывать собрались?

– Нет, не железную, пока, – Саша наливала кипяток в чашки, – и не в городе, а в маршрутке пока, но говорят, что собираются строить то ли развлекательный, то ли оздоровительный комплекс «Лагуна грёз» и уже нанимают рабочих. И делают первые экскурсии, чтобы определиться в деталях, какие изюминки самые сладкие в предлагаемом лакомстве для посетителей. Хотим пригласить вас завтра составить нам компанию.

– Так это ж то место, где каменный истукан, – проговорился Алим, – а наши странные сны это и есть те грёзы, которыми одаривает посетителей долина.

– Вот ты и попался. А, ну, признавайся, откуда такая осведомлённость, – Мила смотрела прямо ему в глаза, пытаясь прочесть в них скрытое.

– В любом случае, это идёт от вас, через вас и для вас. Начали работать ключи, вами же привезённые, – выручал Мишар Алима, взяв на себя ход. – Они открывают всё, что ждало своего часа, потому что это «ключи времени». Наконец до меня дошло. Пока вспомнил, Алим, попробуй найти того человека, который передал тебе второй ключ. Возможно, ему нужна ваша помощь.

И, вообще, старайтесь теперь быть внимательнее к людям. Ведь там, в тонком мире, теперь все будут видеть, что вам даны эти ключи, и будут обращаться с просьбой помочь им приоткрыть важную для них дверь. А здесь, в физическом мире, ни о чём иногда даже не подозревающие воплощения их будут притягиваться к вам с какой-нибудь несуразностью, упрямо не желая видеть то, что открыто лежит перед ними.

Готовы ли вы к такой непростой миссии? Именно не поучать всех и везде – уметь видеть, где, когда и какое слово незаметно вставить? Слышите созвучие? Что с ключом делают? Его вставляют, и не куда попало, а в нужное место и в нужное теперь время.

– Странное дело. – Алим размышлял вслух. – Раньше перед погружением в игру я видел приближение того момента по тому, как менялось настроение Милы, становилось игривым. А теперь точно так же, когда мы вошли в какой-то особый настрой, мы получили важное послание, которое, и это сразу понятно, изменит наш мир. И ведь Мишар озвучивал его по мере расшифровки. Мы присутствовали при рождении нового в реальном времени.

– Вы помните, у Пушкина есть строки: «Отцы пустынники и жены непорочны… сложили множество божественных молитв; но ни одна из них меня не умиляет, как та, которую священник повторяет во дни печальные Великого поста; всё чаще мне она приходит на уста…». Так вот, в кожаной папке есть как бы другое ответвление и ход мыслей иной, чем в общеизвестном продолжении. Послушайте:

Всё чаще на уста приходит мне молитва о целомудрии, терпении, любви, и мысль за ней: мгновение лови, когда настрой тебя преображает.

И не прошу уже: о, дай мне знать, и не о бренной плоти размышляю, а наблюдаю, как через меня Великий Зодчий запросто ваяет, и окрыляется в руках Его душа всех тех, кого Он примечает.

Будь дама то, или старинный друг, или прохожий, сгорбленный судьбою, в беседе краткой получают вдруг своё через меня и мною, когда готовы что-то осознать.

И я, как ключ, по улицам брожу, невидимых дверей замки вскрываю, на лицах отблеск света нахожу и каждый раз того не понимаю.

За что такая благодать: не зная знать.
Зачем паломные пути и злато величавых храмов, когда готов Он сам прийти, войти и быть в тебе тем самым, к кому стремятся все дойти.

И я прошу тогда, прости.
Мишар замолчал.
– Так кто же всё-таки наполнил ту папку своими размышлениями? – допытывалась Мила.

– А я думаю, что и не так уж важно, кто написал. Важно, что он тонко чувствовал игру и не прожигал свою жизнь даром.

– Так даром её никто не прожигает, – не согласилась Саша, – пусть медленнее, пусть сбиваясь с пути, пусть допуская ошибки и исправляя их, но все проходят обучение. Ведь должен же быть хоть маленький смысл в жизни каждого.

– Вкусный торт, – приостановил игру Мишар, – хорошо тому, кто умеет и говорить, и есть одновременно. Он получает двойное удовольствие.

Алим оторвался от тарелки и увидел, что все смотрят на него и улыбаются.

– А что, я всегда готов, как пионер.

Источник прозрения

Следующим утром Алим отправился разузнать расписание экскурсий. Он так и не определился, что же ему снилось, потому как был разбужен звуком упавшей сковородки. И реалии быта, ворвавшись в его сон, не дали, видимо, Серому возможность нажать на кнопку «сохранить». Так и осталось смутное осознание чего-то интересного с большим вопросительным знаком в конце. Алим слышал, что если сон не запомнился, то, значит, события, в нём произошедшие либо завершены, либо в реальности хотят проявиться неожиданно. И пытаться вытянуть информацию силой бесполезно.

– Говорят, там смуглянка экскурсиями заведует, – безвинно так произнесла Саша, – так может, пусть Алим сходит и разузнает, как там и что. Он ведь знаком с ней.

Саша с напускным безразличием наблюдала, как покраснел Алим и засуетилась Мила.

– Ох, и язва ты, оказывается, подружка, – поняла всё Мила. – Так и правда, пусть сходит, может, какие подробности узнает.

– Нет, если ты, конечно, сильно переживаешь, то повесь на него табличку «Руками не трогать», а так миссия ему, я думаю, посильна и приятна, – не удержалась Саша, протирая газовую плиту. Мила раскладывала полуфабрикаты и овощи в соответствии с очередностью их приготовления. И обеим было интересно, как отреагирует Алим.

– Разбудили ни свет, ни заря только потому, что не над кем больше поиздеваться? И что я вам плохого сделал? Спал себе мирно и вот – на тебе.

– Тебе трудно сходить? Ведь, и правда, лучше знать: что да когда, – улыбнулась Мила, – и издеваться над тобой никто не будет.

– Мы, конечно, засечем на всякий случай время, – уверила Саша, – а там посмотрим.

Алим молча зашёл в ванную комнату, так же молча вышел, надел нарядную футболку, произнес: «Ну, так я тогда пошел» и вышел на улицу.

– Фух, – облегченно вздохнул он, – Вот, ведь как соберутся вместе, и как попадёшься им на язык, так ведь и спасу нет. Ни сопротивление, ни капитуляция, ничего не поможет.

«Только раствориться и исчезнуть», – поддакивал ему Серый.

Маршрут он определил такой: доска объявлений на остановке, место, где отправлялся катер и площадка возле административного корпуса. Поэтому ничто не отвлекало его от рассуждений.

– Где же бы только найти такую школу, чтобы учили растворяться и исчезать, да и то надо так, чтобы бесследно или в параллельное пространство, как вот в допросных комнатах: ты их видишь, а они тебя нет.

«А что, прикольно, только лучше так, чтобы без плоти; не люблю я, когда стёкла бьются».

– А зачем им биться, и что значит без плоти, что за интерес… – Алим не успел закончить фразу. Он вдруг прямо перед собой увидел Маридан.

Она приклеила объявление и так посмотрела на Алима, что тот покраснел. Рот его еще оставался открытым, но он не мог найти достойного выхода из создавшейся ситуации, и, сожалея о том, что не может провалиться на месте, ожидал очередной шутки по поводу разговора с самим собой.

Маридан обрадовалась встрече, и, то ли слишком была занята своими делами, то ли пожалела странного юношу, но произнесла совсем другое:

– Наверное, встреча с тобой что-то изменила в моей судьбе. Я познакомилась с парнем, который чувствует меня так же, как и я его, будто мы знакомы тысячу лет. У нас появились общие интересы, планы на будущее. Вот ты вчера напомнил о втором камне. А ведь, и правда, о нём говорилось в легенде. И еще говорилось, что придёт время пророчеств, и откроется живительный источник, охраняемый тем камнем, и будут пить воду из него все желающие, и будет спадать пелена с глаз их, и прозреют они.

Представляешь, мы вчера поехали туда с Сомалом, и он, сумасшедший, расшатал камень и сдвинул его. А там нет никакого родника. Я так расстроилась, а он сказал: «Надо верить» и ударил киркой прямо в центр открывшейся выемки.

Алим, тоненькая корочка спрессованного песчаника не давала всё это время пробиться источнику наружу. Он был, как скорлупою скрыт ею. И она не выдержала удара. Из образовавшейся пробоины забил родник.

Теперь он взял пробу воды для лабораторного исследования. А для начала мы решили открыть второй маршрут: «Источник прозрения». Если не боитесь, можете проверить на себе, правда ли приходит прозрение.

Сегодня будет первая экскурсия. Не хотите ли быть среди первых? Отправление от центральных ворот санатория в одиннадцать часов. Или, может, вы и так всё знаете, и вам это не нужно? – Смуглянка посмотрела таким загадочным взглядом, действенность которого она явно знала. И, рассмеявшись, закрепила его словами, – ты ведь лишишься сна, если упустишь такую возможность.

Алим еще минуту смотрел, как удаляется Маридан, а затем направился к дому.

– Смотри, Мила, – сразу заметила Саша, – и десяти минут не прошло, а он уже вернулся, и похоже с поломанными глазами.

– А и правда, такое впечатление, будто они остались там, где он был, – согласилась Мила.

Алиму ничего не оставалось, как упредить готовую сорваться с ее уст сокрушающую речь встречной репликой.

– Вчера, путём разрушения старой, появилась новая достопримечательность: «Источник прозрения». И сегодня в одиннадцать его посетит первая группа желающих.

– Ты хочешь сказать…? – Мила не закончила вопрос.
– Да, нашлись люди, которые закончили начатое нами дело. Я хочу посмотреть на источник.

– Что значит: «ты хочешь». Мы все отправимся к нему прямо сейчас, не дожидаясь нашествия любопытных.

– Это куда такою дружною толпою собрались юные друзья? – появился в дверях Мишар.

– А никто, деда, и не сомневался, что на этот раз без тебя не обойдется. Объявляй свою пятиминутную готовность.

– Зачем же пятиминутную. Пятнадцати минут, я думаю, будет вполне достаточно. И у нас будет три часа форы.

– Если даже дед включился, значит, есть во всём этом что-то, чего никак пропустить нельзя, – констатировала Саша, когда Мишар вышел.

Все начали собираться, или только делать вид, потому как оказалось, что пятнадцать минут это уж очень много, даже если протирать посуду и пять раз переложить с места на место личные вещи.

Его живительная сила

Пятнадцать минут прошло. Мишар предложил всем присесть на дорожку. Положил перед собой лист бумаги с текстом и прочел:

Тебе, потомок, доверяю моей несбывшейся мечты окончить путь, ведь ты, я знаю, её постичь сумеешь суть,

Испив с источника прозренья.
Его живительная сила. О, как она меня манила, но видимо не вышел срок, я тщетно тот искал исток, я тщетно тот искал ручей, дарован всем он и ничей.

Наивный баловень мгновенья.
Я так молил и дни, и ночи. Я грезил, не сомкнувши очи, я застывал, как истукан, боясь признать, что то - обман.

Источник вечный вдохновенья.
Как вдруг, за муки или бденья, дождался я того свершенья, забыв себя, я стал тобой. И всё, что было лишь мечтой,

Увидел я перед собой.
И ты испил, и разлилась во мне твоя прозренья сила, и Саша рядом или Мила. Все расплылось передо мной, и вновь очнулся я собой.

Я буду вновь, я это знаю.
А дальше все размыто, как почти все окончания. Завершать придётся вам. Как вы думаете, кем стал на мгновение писавший, чтобы так явно всё увидеть?

– Интересно, то мгновение теперь, как было или будет? – как-то неуверенно спросил Алим, ощутив на себе внимание остальных.

– Что же мы сидим? – оставил вопрос открытым Мишар. – Время не ждет.

Через полчаса четыре сгоравших от нетерпения путника спускались к каменной черепахе. Она как будто сползла чуть в сторону моря. Лапы ее стали немного другой формы и появилась голова. Между камней, которые раньше служили ей ногами, из небольшого углубления вытекала прозрачная вода и устремлялась к морю. Создавалось впечатление, что черепаха собирается пить воду.

– А что, – произнесла Саша, – так даже интереснее.
– И почему мы не догадались пробить дырку? – сожалея произнесла Мила.

– Потому как у всякого дела есть свой исполнитель, тот, кто пришёл его исполнить. Не всё же вам, оставьте что-то и другим, – успокоил её Мишар.

Алим подошел к источнику и, зачерпнув в пригоршню воды, выпил ее. Взгляд его устремился куда-то вдаль. Создалось впечатление, что он не только пытается уловить особенности вкуса воды, но и то, оказывает ли она какое-либо необычное воздействие. Мила и Саша повторили за ним. Затем воду попробовал Мишар. Его взор тоже устремился… устремился в межпространство и межвременье. Он не вышел в другой мир, но и не остался в этом, не сумев определить приоритет своего носителя, чьей воле он подчинялся неукоснительно. И когда он уже почти растворился в небытии, что-то заставило его вздрогнуть. Он осознал себя непроявленной капелькой, стекающей по лепестку цветка. Лепесток оторвался от сердцевины, и в момент отрыва он увидел совмещенными начало и конец. Выбор был не важен. Важен был выбор. Его возможность и желание. И всё, от кажущегося уже чужим, бесконечно удалённого во времени прошлого до не воспринимаемого ещё своим, того бесконечно далёкого будущего, пронеслось, свернулось в одну точку и ярко вспыхнуло.

Мишар ещё успел зафиксировать картину застывшего мгновения, когда Мила и Саша смотрели на Алима. Они не вошли в поток и старались не пропустить того самого момента, когда на них посмотрит Алим. И они увидели незнакомый и, вместе с тем, любящий взгляд до того, как Алим произнёс:

– Вы так смотрите, как будто хотите на моем месте увидеть кого-то другого..

Теперь на них смотрел Алим.
– Ты заметила? – первой спросила Саша.
– И ты тоже? – был ответный вопрос.
– Мне кажется, нам пора, – перервал их выяснение произошедшего Мишар. – Неплохо было бы посмотреть, как поживает истукан.

И он легко устремился вниз между камней и деревьев в «Долину грёз».

– Учитесь у настоящих мужчин, – направился вслед за ним Алим, но гораздо осторожнее.

– Осторожно, ты нам еще пригодишься, – услышал он вслед и, поскользнувшись, поплыл, едва успев схватиться за ветку кустарника.

– И как это Мишару удаётся, – удивился он.
– Совсем другое дело, – начал Мишар, когда все собрались. – Так и экскурсии надо начинать у «Источника прозрения, а заканчивать в «Долине грёз», а не наоборот, тогда человек получит время на адаптацию. Особенно это важно для восприимчивых к проявлению иных миров, чтобы не проваливались в них так резко. Хотя для ригидных это тоже неплохо. Может, хоть чуточку успеют прозреть.

Думаю, что когда вы приедете в следующий раз, места эти обрастут новыми историями и легендами. Да, давненько я тут не бывал. А насыщенность возросла заметно. Редкое явление, когда вот так отчётливо можно наслаждаться смешением различных присутствий. Тут тебе и эфир, и астрал. Поневоле начнёшь грезить. Ну что, отдыхаем и домой? Или у вас другие планы?

– А я думал, вы что-нибудь расскажете, – приуныл Алим.

– Посмотрите на себя. Вы уже так насытились, что вас пора в карантинное отделение ложить.

– Так ведь только осознали, как интересен мир вокруг, – не успокаивался Алим.

– Ну, если осознали, то вам пора в школу.
– Школу мы уже давно закончили, – заметила Мила.
– Так ведь школы бывают разные. Есть и такие, в которых никогда не поздно учиться. В школе Отца, например. Только к устремлению нужно и осознание, к чему стремишься. Хотя и тому, и другому там учат. Но желающих маловато.

– А что так?
– Так ведь особенная это школа. Не каждый готов в ней учиться, хотя каждому она открыта. Помните, как написано: «Не все вмещают слово сие, но кому дано». С тех пор ничего не изменилось. По-прежнему Отец даёт человеку максимально возможное. И взять это могут сначала единицы, затем десятки, сотни, тысячи.

Давайте, я вам дома расскажу об этой школе, так как воспринимать нужно не только на слух.

Философия синтеза

Однако всю дорогу домой Мишар размышлял вслух, как будто в очередной раз пытался самому себе что-то объяснить. Его бормотание было трудно разобрать. Поэтому внимание молодежи было напряжено, а воображение тщетно пыталось выстроить какую-то цельную картину из доносившихся обрывков фраз, произносимых полушепотом.

И только перед самым домом Мишар заговорил отчётливо:

– Почему философия синтеза? Да потому, что нет пока слов, означающих большее познание, чем мудрость, и большее единение, становление одним целым, чем синтез. А вообще-то это сознательное новое рождение, уже не только по подобию, но и по Образу Отца. А раз новое рождение, то и новая жизнь, новые возможности, и новая ответственность.

Упорно нарабатывая в себе качества Отца, повышая степень их выражения собою, человек достигает таких внутренних скоростей, что внешние условия не поспевают за ним. А, значит, понятие кармы, которая отрабатывается созданием соответствующих внешних условий, к такому человеку не применимо. Он сам становится вершителем своей судьбы, сонастраивая свою волю с Волей Отца.

Кстати, Афина Паллада, совершив тот неблаговидный поступок, отрабатывала его необычным образом. Она стала Владычицей Кармы. На нее было возложено управление условиями исправления ошибок, совершаемых людьми. Непосильная работа. Теперь, когда всё больше и больше людей выходит из её сферы влияния, и напрямую сверяют свою жизнь с Отцом, приходит время и ей отрабатывать своё.

Ну, да ладно, это нас не касается.
Они вошли в дом, прошли на веранду и расселись в кресла. Между тем Мишар продолжал:

– Есть несколько основных положений, которые должен знать каждый, устремившийся на обучение у Отца. Никто не довлеет над учениками. Нет пастухов и овец, как было в пятой расе. Но есть взращивание ответственности за себя каждым устремившимся.

Вот, представь, Алим, что существует программа идентификационного включения, которая включает каждого человека в определенную его же мировоззренческими установками реальность. И то, с кем ты встречаешься, и что с тобой происходит, зависит от того, в какой ты реальности находишься.

– Могу представить.
– Тогда не хочешь ли ты пройти тест готовности обучения в школе Отца?

– А что, для обучения необходимо сдавать экзамены или проходить тестирование?

– Нет, просто так тебе будет проще понять, кто, как и чему учится в этой школе.

– Деда, а почему только Алим, нам что, нельзя?
– Да, мы тоже хотим, – присоединилась Мила.
– Раз вы устремились, конечно же, присоединяйтесь, – улыбнулся Мишар. – Сейчас и уясним, чем вызвано ваше устремление.

Вопрос первый: принимаете ли вы Отца всем сердцем, душою и разумом? Готовы ли вы оторваться от Матери – материи, чтобы впитать в себя огонь Отца? Проявить не просто энергичность, просветлённость и одухотворённость, а вершинность выражения Отца – возожженость?

– А что, может быть по-другому? – удивился Алим.
– Вот и я не понимаю, как можно жить по-другому. Но для большинства людей непреодолимым препятствием становится множество ими же самими выстроенных преград. Нет, многие бы пошли учиться, если бы было сформировано мнение широкой общественности, если бы это была официальная государственная программа, если бы не надо было вкладывать свое время, средства, силы и не нужно было принимать самостоятельного решения.

В общем, не хотят люди развивать свою душу именно из-за того, что она у них не развита. Не способны они осознать, что это важно для развития сознания, только потому, что не развито у них осознание. Не хватает у них времени на то, чтобы впитать в себя источник времени. Не могут они выделить средства на то, чтобы перестать нуждаться в них.

А, значит, не готовы они к тому, чтобы формировать условия своей жизни, им больше нравится, когда условия жизни формируют их. И ничего в этом противоестественного нет. Всему своё время.

– Хорошо, Мишар, это мотивация, а что ожидает того, кто начал обучение?

– А вы начните и узнаете. Я мог бы вам пять лет объяснять по телефону, что такое море, и это было бы ничто в сравнении с тем, что вы прожили, приехав сюда. Я могу долго объяснять вкус какого-то блюда, и это будет ничто в сравнении с тем, что вы испытаете, отведав его. Это всё равно, как думать, что вы живёте, и вдруг начать жить. Вот, давайте, через год встретимся и поделимся опытом. Как раз в августе в школе Отца каникулы и подтверждение новых качеств, своих новых возможностей.

– Ну вот, а обещал рассказать, – расстроилась Саша.

– Если ваше сердце приведёт вас в школу Учения Синтеза, вы сами всё узнаете по мере вашей готовности, а если нет, то и рассказывать нет смысла.

– Ну, хоть в двух словах, – поддержала Сашу Мила.
– Как можно в двух словах сказать о том, что находится в постоянном развитии и приведёт к становлению человека шестой расы, который взрастает выражением Отца собою. Но постичь это или достичь этого можно только изнутри, осознано став учеником, и только многолетним применением и, быстрее всего, не в одном воплощении.

Часть 4

Прощание с морем

Наступил последний день. Вернее, он только пытался прорваться в сознание Алима, но что-то ему мешало. Несколько предутренних снов вызвали состояние апатии и обессиления, окутывая туманом «Ну и что», «А зачем», и Алим пошел вдоль траншеи, вырытой вокруг дома.

«Зачем под забор такой мощный фундамент», – думал он, пока завернул за угол. Там из земли уже торчали четыре бетонных основания для высоковольтной опоры. Траншея делала поворот и под углом пересекала участок за домом. Гор не было, вместо них было какое-то хитросплетение оврагов.

– Ну, и что ты думаешь по этому поводу? – услышал он знакомый голос.

Алим обрадовался, и, не оборачиваясь, произнес:
– Разве можно жить, когда у тебя над головой гудут тысячи вольт. И почему мне всегда не везет.

– Вот и я так подумал. Сколько можно жить и слушать, как у тебя под боком что-то копошится и издает непонятные звуки. Думал, мыши, разобрал все по камешку, позакидывал в море, чтобы не мусорить, где зря, и ничего. Покинутый лагерь. Следы от костров и серые тени. Правда, к утру растаяли. Ох, как я зол.

Алим обернулся. Кот лежал, опершись на заваленную грушу, и глаза его сверкали.

– Впервые вижу тебя таким возмущенным.
– Я тоже сначала думал, что это ты проболтался. Понаехало, понимаешь ли, туристов, и все что-то вынюхивают, бегают вверх-вниз, высунув язык, мысли отлавливают, а потом выдают за свои: вот, мол, мне приснилось, или еще хуже, привиделось. Ты ведь понимаешь, как я таких не люблю. А тут еще эти шарудят. Вот я и не выдержал. Пока раскапывал, понял, наконец: это все она, Афина, решила свои промахи поисправлять. Переставила две первые буквы, создала целое Агенство и привлекает лучшие умы. Это она умеет.

– Ты хочешь сказать, что Фаина…
– Да, да, выпросила себе прощение, и если до конца эпохи все поисправляет, перейдет в следующую.

– Ну и что в этом плохого, если женщина решила все исправить.

– А то, что ты ничего не понимаешь. Во-первых, устроила крестный ход через мое уединенное место, заручившись поддержкой некогда ею же обиженных эриний, сняв с них свое же заклятие. И теперь они возят всех испачканных в мою «Долину грез», я им должен навевать зачатки добродетельности. А затем им еще и омовение делают: «Испейте живительной водички».

– И что тебе не так опять? Пускай очищаются.
– Так ведь я теперь каждую ночь от этой грязи должен отстирываться. А для меня залезть в воду, сам понимаешь, какое удовольствие. Все по привычке языком пытаюсь. Бр-р-р, – кот передернулся от отвращения.

– Зато доброе дело делаешь, – успокаивал Алим.
– А ты ведь тоже в этой конторке служишь, – ухмыльнулся кот, – и вот, все эти серые, которые поразбегались, они ведь лишились своего пристанища и предводителя, а ведь он был напарничком в кое-каких делах кое-какой особы. Вот и представь, что, если упросил он ее по старой дружбе и ему подсобить.

– Ничего не понимаю, можешь ты толком говорить, без эмоций излишних.

– Я-то думал, ты сообразительней. Закрыли подземную фирмочку. Целый мир закрыли. Ты думаешь, они все сразу же пошли купаться-отмываться, или, вернее, искупать натворенное да осознанное. А у вас на земле случайно возник мир или отдел фантастики – такие себе безобидные ужастики, телодушераздирастики. Кто-то кого-то потрошит, кто-то над кем-то издевается, кто-то… даже не хочу об этой гадости говорить.

Главное, что находятся такие, которые пишут и книги, и сценарии. А ведь тебе придется весь этот нарыв вскрывать. Это в твои обязанности входит. А ты еще и мадмуазель свою туда пристроил. Все, что сегодня есть, для простых людей, живущих физическим восприятием, это уже прошлое. Пропуск в будущее выдают в тонком мире, – кот, расстроенный инфантильной, недорощенной сообразительностью Алима, махнул лапой и перевел разговор на другое.

– Вот решил отгородиться, подвести напряжение, так они неправильно поняли, вместо того, чтобы повернуть направо, повернули налево, по привычке. Как думаешь, договорюсь с хозяином или нет?

– Я думаю, нет, – пробормотал Алим.
– На нет и суда нет, – беззаботно промурчал кот, стер лапой все, что не соответствовало плану, и начертил правильно. Рабочие даже не обратили внимания, что траншея, которую они подчищали, переместилась и пошла в другом направлении, – а хочешь – айда к дубу, погрезишь немного, растворишься в ином мире. Да я вижу, ты никак проснуться не можешь. Ну, заходи днем, а то ведь уезжаешь сегодня.

– Алим, сколько можно спать. Последний день ведь. Дома поспишь, – Мила тормошила его, – хватит притворяться.

Физическая реальность нависла над Алимом Милиной улыбкой и тормошила его ее руками. И Алиму нравилась эта реальность. По крайней мере, в ней все было понятно. Но он вдруг вспомнил откровение кота, и в нем начало расти сомнение в правильности принятых до отъезда на море решений.

– Надо все еще раз обдумать, – произнес он.
– Что обдумать? – не поняла Мила.
Алим воспользовался удобным моментом и привлек Милу к себе. Она не сопротивлялась поцелую.

– Саша говорит, ей интересный сон приснился, пойдем, послушаем, пока она согласна рассказать и помнит подробности, – освободившись, продолжила она.

– А, может, еще?
– Нет-нет, хорошего понемножку. А то сейчас начну расспрашивать, что ты там обдумываешь без меня.

– Что ж, давай послушаем интересный сон, – выбрал Алим.

За столом Мишар весело обвел всех взглядом и произнес:

– Кто думает отвертеться, должен помнить: не рассказанный вовремя сон возвращается с плохим расположением духа и усложняет свой сценарий. Правда, можно увидеть новые подробности и проверить, насколько вы готовы осознавать свой сон и управлять им, но зато он проникает намного глубже в реальность повседневности и обязательно чем-то в ней проявится.

После такого предисловия всем все начало срочно вспоминаться или, наоборот, прятаться как можно дальше…

Как сон, как утренний туман

– Я первая, пока не забыла, – начала Саша. – Не знаю, было ли то на самом деле или это плод моей фантазии, но я все это видела и переживала очень ярко и даже немного расстроилась, когда проснулась и поняла, что это только сон.

Я была совсем маленькой девочкой, но у меня не было физического тела, и люди меня не видели. Зато меня видели все остальные. Я никак не могла смириться с этим, так как почему-то считала, что должно быть все наоборот. Я все время хотела всем помочь, а выходило опять наоборот.

Сейчас я соберусь и начну рассказывать события, которые произошли со мной, а то они начинают растворяться в эмоциях.

Я стою на площадке с колоннами по периметру, на которых лежит крыша. Ярко светит солнце. Ветром колышутся ветви деревьев. Далеко внизу берег моря, рыбацкие лодки, люди. Чуть дальше селение. Десятка два построек. И вдруг передо мною происходит множество событий, близких и далеких, в пространстве и времени, как будто со мной и без меня, и заканчиваются они трагически для молодой матери и ее ребенка. В общем, я решила все изменить.

Как только я это решила, то увидела, что нахожусь высоко в небе. И вдруг все исчезло, все затянулось густым туманом, и ничего не было видно. Мне стало не по себе, я сжалась в комок и заплакала. И в следующее мгновение поняла, что я – тучка, и мои слезы полились дождем. И люди внизу побежали в свои укрытия, я даже домами это назвать не могу. А я каплями дождя пролилась на землю, и соком поднялась в растущем на берегу персиковом дереве, под которым сидел юноша. Он не побежал в селение, и был весь промокший.

Юноша думал о ней, той, которая потом родит ему ребенка, не зная, что с ним произойдет несчастье, и я решила помешать такому ходу событий.

Я превратилась в его желание съесть персик, и, проникнув в него, я усыпила его и показала ему другой вариант будущего: любви без трагедии, но уже с другой девушкой. И он проспал то время, когда отправился торговый караван, останавливавшийся в том селении, с которым уехала понравившаяся ему девушка. И вместо погонщика ушел другой юноша.

И вот я стою на каменной площадке под навесом, и слышу женский голос, и оборачиваюсь. Передо мной стоит богиня Афина Паллада и улыбается.

– Это хорошо, Эрида, что ты расстроила далеко идущие планы одним безобидным дождиком, но твое «правильно» сродни капризу детскому, потому как перечеркнуло и отодвинуло нечто важное в неизвестность. Ты своим заплаканным сердцем и глазами не все увидела и осознала.

Афина взмахнула рукой, и неизвестно откуда появились две белоснежные полупрозрачные феи. Они подхватили меня, и я опять оказалась в небе, в тот момент, когда все началось.

Только это была уже другая «я», потому как первая с заплаканными глазами возмутила пространство своими ручонками, и оно устремилось к ней сгущающимся туманом.

Я посмотрела вниз и увидела, что рыбаки, предвидя ливень, устремились в селение, и только один юноша как-то странно смотрел в небо. Мне показалось, что он смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Потом он присел под деревом и закрыл глаза.

В его голове роились разновидные мысли, вернее, еще не мысли, а, формирующиеся ощущениями, чувства. Но они постепенно, как пазлы, складывались в красивые образы, из которых маленькими струйками потекли лаконичные фразы:

Вода бушующего моря способна радость или горе дарить любому рыбаку, но вот улов она приносит совсем не тем, кто слезно просит, а тем, кто меньше на боку лежит, а больше ходит в море, так, стало быть, все дело в споре…

Совсем другое в небесах. Как будто там грустит и плачет, руками ноги обхватив, одна из тех прекрасных див, что видит вдаль. Каприз погоды – ее каприз. Морские воды, себя туманом устремив, ее от глаз земных скрывают, печаль ненужную смывают, потом дождем ее пролив.

Так, стало быть, бывает власть, перед которой кротка страсть, которая простые слезы, бывает, превращает в грозы; заботы тают перед ней, как будто с ними спорит время; она не знает слова бремя, пред ней равны труды и грезы. Так, стало быть…

И он срывает, с уже омытого дождем земного древа, плод прекрасный, не вытирая девы слез, его вкушая, проникает в глубины тайн девичьих грез и безмятежно засыпает. И без него в далекий путь обоз торговый выступает, с собою увозя судьбу.

Я поняла, уже не сбыться тому, что было должно быть. И двум сердцам уже не биться одной любовью в унисон. Всему виною этот сон.

В любви ребенок не родится, и сотни трепетных ночей, речей и чувств… уже не сбыться, и юноше тому уже поэтом страстным не родиться…

Я вдруг увидела себя опять на каменной площадке, перед Афиной Палладой. В руках у нее были весы, на одной чаше которых было мое желание предотвратить трагедию трех человек, и чаша была внизу.

Но вот Афина положила на другую чашу неведение людьми, непонимание высоких чувств, и вызванные этим трагедии во многих семьях еще на многие годы, и все эти трагедии пронеслись перед моими глазами, и вторая чаша весов камнем опустилась вниз, и сердце мое сжалось.

– Это только часть привнесенных тобою изменений, добрая девочка. Но есть еще другая часть, пока не проявленная. Юноша этот, кроме обогащения человечества высокой поэзией, нес в себе еще одно предназначение, которое мог исполнить только в сочетании исполненного первого и той трагедии, которая должна была произойти. И только подготовленное сердце его могло пройти через такое испытание и не ожесточиться, а насытиться новым качеством, благодаря которому в следующем воплощении юноша этот, уже будучи великим военачальником, а не поэтом, не смалодушничал и принял правильное решение, благодаря которому…

Хочешь посмотреть, что произойдет из-за того, что он не будет готов принять правильное решение? – Афина посмотрела на меня таким взглядом, что у меня все поплыло перед глазами, и я проснулась, ощущая себя все еще, как в тумане, как будто сон не хотел отпускать меня.

Я знала, что стоит мне закрыть глаза, и он может продолжиться…

Саша закончила свой рассказ. И, хотя у всех сложилось впечатление, что она рассказала не всё, никто не проронил ни слова.

– Вы думаете, это все из-за «Долины грез»? Но почему именно мне такое приснилось? Неужели такое могло быть на самом деле? Почему вы молчите?

На выручку пришел Мишар:
– Не стоит беспокоиться, внучка. Во-первых, не только тебе что-то снилось, во-вторых, «Долина грез» насыщена другим пространством, временем и мерностью. И пытаться дать оценку происходящему там с обычной точки зрения не стоит. Только полноценная насыщенность соответствующими характеристиками позволит адекватно это сделать. А пока можно считать это интересным опытом и еще одним шагом на пути к новым возможностям.

И кто же