"Через кочку и сугроб,
Мимо глаза прямо в лоб.
Отведи мою беду,
Но не к другу, а к врагу".
(Ворожба.)
Зеленый луч восходящего солнца брызнул на искореженное жерло Громилы изумрудными искрами света и в миг рассеял сонное безмолвие Медвежьего. Взорвались птичьим щебетом лесные чащобы, ударили трескучие бубны цикад... А на сахарной голове Утеса белое облако вдруг ожило и развернулось за плечами стройного синеглазого мальчишки шлейфом искрящейся снежной метели. Челюсть козлиной морды над избушкой Яги отвисла и задергалась в ознобе.
– Не суетись, – мягко посоветовал Криккрак растерявшемуся охраннику. – Пусть тебя не смущает наряд. Метель за спиной – мой плащ волшебника. Покажусь в нем, потом спрячу в гроте на Утесе.
Под объяснения мальчика избушка сбросила остатки дремы и, пораженная снежным вихрем у своего крыльца, с перепугу обрела дар рифмы.
– Ой! – вздрогнуло престарелое творение бишау. – Да это никак, Криккрак!
Куриные ножки подломились. Криккраку показалось, что избушка всплеснула ими, как это делаем мы, выражая крайнюю степень изумления. Стоит ли говорить, что намеченная волшебником торжественная церемония тотчас полетела в тартарары. Избушка плюхнулась "на брюхо" старой вороной, обнаружившей серебряный блеск на мусорной свалке.
В результате посадки целого “еродрома” сквозь покосившийся проем дверей на Криккрака посыпались: жестяная печная заслонка, кованый сундук с ведовской Книгой судеб, ящик под вразумляющую дубину, осиновый кол и Костя, скользнувший в объятия волшебника, по направляющей дубовой скамейки. На этой скамье за неимением лучшего недавний хаттон придремнул, не дождавшись названного брата из последнего испытания.
Когда возбуждение поутихло, Яга мысленно вознесла хвалу Фее Время, за её совет задержаться в костяном облике, что избавило Саттву от неизбежных синяков и шишек в момент "приземления" на новые (под дуб) доски пола.
Закончив акафист в честь прозорливицы, колдунья нацелилась на камеру хранения где, как известно, лежала скатерть самобранка. Братья запротестовали.
– Родители ждут, – урезонил Криккрак ведьму, а синий свет окатил бабку с головы до пят, высветив из обличья ходячего мертвяка светлый образ феи Саттвы.
– И друзья волнуются! – Костя порозовел от осознания скорой встречи с экипажем и отвел глаза, скрывая накативший мандраж перед неизбежностью.
– А, ить ваша правда, яхонтовые мои. А ты не тушуйся, голубь! – Лиловый нос-огурец источал назидание. – Все рады тебе: и друзья твои, и мать с отцом. Ить и нам, с витязем, пора готовиться гостей встречать, да страхом повечать. Не убоятся люди живых мертвяков, сокол?
– Сдается, сама ты дрейфишь, старая песочница, – засмеялся Криккрак. Тысячи зайчиков радугой порскнули по стенам. – Прости фея Саттва, песочница к тебе не относится, мы все сейчас волнуемся, да отступать поздно. Вперед!
– Твоя, правда! – Яга пожевала дряблыми губами и спохватилась, собираясь сплюнуть в траву. – Простите, верхние люди, от дури враз не отмазаться. – Словарный запас старухи, после посещения библиотеки "Пионера" нет-нет, да и "взбрыкивал" перлами тюремной огранки устаревших детективов. – Хоть круть верть, хоть верть круть, а в прятки наигрались досыта. Хватит! – Колдунья расплылась в улыбке "веселого Роджера" и уставилась на Костю подозрительным взором. – Сказала, прекрати дурью маяться, голубь! Встряхнись, желтому с зеленым солнышкам поклонись, и… – вперед, как сокол повелел! – Костлявая лапа лучшего изобретения бишау неловко коснулась черных кудрей. Краска смущения на лице новоиспеченного человека при слове вперед уступила место бледной синеве под глазами. Яга всплеснула руками от неподдельного возмущения. – Окстись, неблагодарный свин! Настоящие отец и мать не токмо те, что жизнь дают, они и те, что по ней ведут! Ждут, не дождутся обоих, волнуются за обоих. Так то, родимые! – Бабка в сердцах затолкнула словесную помесь голубя с поросенком в играющую за плечами сокола снежную бурю абсолютно не вежливым пинком. – До встречи на поляне под Утесом!
После "Монографии" Яги Иван Григорьевич, старшие Когтевы и Командир стали неразлучной четверкой. Раздираемые тревогой, муторные часы неизвестности, собравшись в библиотеке, они вместе пережидали ночь, изредка обмениваясь ничего не значащими замечаниями о пресной развлекательной программе БИБУ. К восходу зеленого солнца сюжет о двух пройдохах сорванцах, машине времени да средневековом рыцаре не стоил бы грана внимания, не воспользуйся им начинающий волшебник, чтобы смягчить появление перед родителями в обществе брата. Самое располагающее предупреждение – не лекарство от предубеждения. Волнение родителей Криккрак уловил на Утесе змееголовов. Оно висело над Хрустальным сиреневым облаком с черной оторочкой по северо-западу. Юный маг торопился погасить его.
"Герои" экрана, следуя замыслу авторов фильма, барахтались в стальном захвате перехитрившего детские козни хозяина замка. Они вразнобой дрыгали ногами в тяжелых “космических” ботинках, поочередно делали одинаково круглые от ужаса глаза и, периодически картинно обмякнув, изображали мокрые комбинезоны на бельевой веревке...
Вдруг прекратив возню, мальчишки выскользнули из железных тисков и дружно повернулись лицами к зрителям. К неописуемому удивлению, компания неразлучных взрослых разглядела на экране синеглазого Криккрака и Железяку в обществе стройного незнакомого паренька с пурпурным румянцем от кончика носа до смоляной шапки волнистых волос! Оранжевая футболка с глубоким вырезом, короткие синие шорты и сандалии на толстой подошве с ремешками до колен лишь подчеркивали грациозную упругость молодого гибкого тела.
"Дикая кошка перед прыжком, – оценила машинально мама неизвестного мальчишку, никак не связывая незнакомца с отсутствием на экране хаттона. Брат Криккрака (по их с отцом убеждению) должен был напоминать медвежонка. Ее похудевший и возмужавший за ночь сын стоял несколько впереди в серебряной чешуе незнакомого одеяния, частью укрытого ниспадающим с угловатых плеч снежным бураном. Ее дите смотрело на компанию взрослых бирюзовым взором, полным невысказанной нежности и беспокойства. – Ты совсем мальчик и совсем-совсем взрослый. – Тихие слезы радости, тревоги и гордости навернулись на глаза, и мама часто-часто заморгала ими, прикладывая тонкие пальцы к вискам и едва заметно покачивая головой. – Ты стал взрослым, мой сын".
Тем временем Железяка поднял руку, и музыкальное сопровождение фильма выключилось. Нянь сделал шаг вперед, показавшийся совершенно бесшумным после бравурного звяканья стальных доспехов хозяина замка по сюжету.
– Люди, вы поступаете мудро, вслушиваясь в глас Природы, но оказываетесь неразумными ханжами, проходя мимо очевидного. – Широкий жест робота в сторону незнакомого мальчика был изящным, величественным и еще каким угодно с точки зрения ораторского искусства. Однако вкупе с замысловатой мыслью он не пролил и корпускулы света на происходящее.
– Начало многообещающее, – иронично заметил командир шепотом, наклонившись к уху старшего Когтева. Но критическое замечание Главы экспедиции услыхали все.
– Вы уподобляетесь библейским иудеям, взирающим на божественные чудеса и, раз за разом, оскорбляющим Творца неверием в его мощь. – Железяка монументально переместился еще на шаг, игнорируя критику по другую сторону экрана. Могучий торс развернулся в сторону мальчишек, однако красивая голова юного Аполлона осталась обращенной к залу. – Примите Мир таким, каков он есть! Не отталкивайте протянутую руку родственного разума. Объедините с ним усилия, сотрите ложные границы и вместе пользуйтесь счастьем созидания!..
От железякиного "вместе" зазвенело в ушах, а БИБУ сделал робкую попытку отключиться на полуслове. Криккрак, вдруг, разглядел слезы матери:
– Стоп, Железяка! Нам верят без лишних слов! Экран долой, пора домой!
Знакомый синий сполох вырвался наружу и на мгновение ослепил растерявшихся зрителей. В следующую секунду вся троица оказалась на расчерченном "а ля паркет" стеклолите пола. Экран БИБУ заговорщески подмигнул и погас.
– Экран мы придумали, чтобы вы нас не сразу задушили в объятиях. А Волшебство Ночи получилось, лучше не бывает! Перед вами Костя, наш недавний медвежонок или последний хаттон Хета. Скажи им побыстрее, что-нибудь свое, Константин, пока тебя не приняли за галлюцинацию или куклу!
Астронавты замерли, пораженные обыденностью происходящего чуда. Мальчишка на экране мог быть продолжением фильма, световым эффектом, дополнительной тренировкой мозга... Слова Железяки и Криккрака медленно выпрямляли извилины и еще медленнее доходили до перегруженного бессонной ночью сознания.
Костя приоткрыл рот…
– Эп-эп-эп-эп-эп...
Разволновавшийся Иван Григорьевич заторопился не то с вопросом, не то с приветственной речью. Черноволосый мальчик прервал ученого "на полуслове".
– Извини-ти-ти-те пипо-па-пожалуйста...
Знакомое до слез вступление моментально разрушило у четверки взрослых эффект господина Столбняка. Губы Ивана Григорьевича сомкнулись со стальным лязгом вставных челюстей. Командир саданул БИБУ взглядом и тот, испуганно скрипнув роликами шасси, "приклеился" к стеклянным стеллажам фильмотеки.
– Хорошие вы мои! – рванулась мама к мальчишкам, обнимая обоих. – Вы были и остаетесь нашими! Как мы вас ждали! Какой ты неожиданный, Костя!
– Не зацелуй, дай поздороваться. Привет сыновья! – Отец обхватил всех стальными ручищами и закружил по библиотеке.
– Кости поломаешь, медведь! – вскрикнула мама, смеясь и вытирая слезы одновременно. – Ой, голова закружилась!
Летчица шутила, смеялась. Ее непроницаемо-строгое лицо светилось неземным счастьем мадонны кисти божественного Рафаэля. А Костя вдруг расплакался. Нечаянный мамин каламбур Костя, кости и медведь окатил сердце бывшего хаттона горячей волной беспредельной любви, признательности и... утраты. Костя вдруг почувствовал, что он давным-давно родной, желанный и полноправный член этого славного семейного экипажа. Прошлое отступало, навсегда превращаясь в долгий, невероятно близкий к правде, сон. Застарелые переживания не отпуская, перестали, тем не менее, отягощать сердце томлением тоски и неизвестности. И уверенно накатило будущее Человека, возможно, репортера и разведчика космических глубин, которое представлялось заманчивым однотонно-розовым. Только о нем он, сегодняшний Костя, просто не успел поразмыслить хорошенько.
– Семейство, хватит в дождики играть! – Звонкие шлепки ниже поясницы закрепили отцовские права, стандарты и равное отношение со стороны одного из самых ближайших родственников. – Сейчас бы пир закатить на весь мир!
– Нет проблем, Николай! Для начала дайте хотя бы поздравить и поздороваться с экспедиционным "ни весть с чем"! – Командир тяжеловесно вклинился в семейную кутерьму Когтевых. Мускулистые руки гориллы хорошенько встряхнули пришельцев и задержались на волшебной ткани плаща. – По виду, внутри жуткий морозяка?
– Он теплый. Правильнее сказать комфортный. Он путь... – Мальчик закусил губу. Никто не должен знать о волшебных дорогах плаща. – ...Плащ подарили дедушка Космос и бабушка Время.
– Наш пострел везде поспел. – Биолог пробился к мальчикам и, в свою очередь принялся ощупывать и даже обнюхивать снежные вихри. – Исследование ткани в лаборатории Хрустального, надо полагать, отпадают?
– Простите, что перебиваю! – Криккрак напружинился. Золотой локон упал на глаза, и мальчик мыслью торопливо убрал его за ухо. – Я сейчас...
Криккраку вдруг захотелось толики внимания старших к его личной изменившейся сущности. Он провел указательным пальцем по своему лбу. Вихры расправились, и кожаный ремешок мастера стянул гриву изящной коричневой чертой. Однако в ажиотаже встречи, скромные попытки проявить волшебные свойства прошли совершенно без внимания. Взрослые ждали продолжения, наивно полагая, что он просто призадумался и (в который раз) пропуская чудо.
– Вы хотели познакомиться с Ягой? – Тень огорчения от невнимательности старших затерялась в снопе аметистового света, озарившего полумрак библиотеки праздничным салютом. Криккрак встряхнулся, отгоняя личное на потом и, без перехода, выложил козырь широким приглашающим жестом. – Яга готова и ждет на праздник весь экипаж. Выход через зал связи, Командир.
– ?!
Не выдержав напора командирских очей, Криккрак покачнулся.
– Прости, малыш! – Командир заметил оплошность, – Прости, но я боюсь понять тебя неправильно.
– Яга приглашает всех, всех, всех! Она и витязь ждут к столу на своей поляне под Утесом. А волшебный туннель-переход у феи получился из нашего зала связи. Везделеты не потребуются.
Командир задумался. Наличие волшебства никак не укладывалось на нужную полочку в голове. Её просто не существовало такой полочки, и размышления Главы колонии носили чисто умозрительный характер:
"Выходы из зала связи ведут в кольцевой коридор Хрустального. Какой туннель мальчик имеет в виду?" Память нарисовала зал, кресла просторным амфитеатром под потолок, экраны с универсальным пультом управления, светящиеся стрелы-указатели шести выходов. С обратной стороны, тоже световые, стандартные надписи: “Зал связи. Вход”. Мысленно обшарив прилегающее к залу пространство, командир изобразил на лице недоумение, подкрепив его соединением шарниров плеч с ушами, после чего нажал кнопку вызова. – Дежурный, свободных от вахты, в зал связи! У нас праздник!
На заумные волшебные свойства перехода Яги мозг главы экспедиции откликнуться так и не сумел. А поскольку дополнительных разъяснений от начальства не поступило, дежурный, бросив короткое “Есть, шеф!” – исчез с экрана. "Чистым пилотам" не возбранялась фамильярность в обращении.
– Вы идите, а мы с Иваном посекретничаем о программе наблюдений, прихватим подарок Яге и вас догоним. – Библиотечное кресло уныло скрипнуло, принимая внушительный вес Главного пилота экспедиции.
– Яга не терпит подношений! – персиковые щеки Кости вспыхнули алым.
– Он весь в тебя своей стеснительностью, – шепнула мама мужу.
– Ненадолго, учитывая природную проказливость хаттона, – громко ответил геолог, преодолевая неловкость в разговоре из-за "секретного" замечания жены. Кому захочется, чтобы при нем шептались?
– Костя просто предупреждает, что Яга не совсем человек. – Криккрак задумался, подбирая слова. Яга могла появиться в облике Саттвы, и мальчик пытался сообразить, каким образом подготовить взрослых к возможным перевоплощениям феи, не выдавая личной тайны колдуньи. – Она живая, в запасе у нее много личных сюрпризов, и говорить о них, мы не имеем права. Во всяком случае, сейчас, пока вы не разобрались что к чему.
Костя округлил глаза, сморщив лоб в веселом недоумении, потом хитро подмигнул брату и, не скрывая коварства, громко зашипел:
– Ты думаешь, она?..
– Тсс! – Криккрак, изображая на лице лукавую таинственность, прижал пальцы к губам брата. – Эх, жаль клюв у тебя пропал, болтун, а у меня как на грех нет иголки с нитками. Пошли на поляну, пока всех не перепугали секретами... К столу! – просмеявшись, позвал он громко и первым направился к залу связи.
2
Железяка записал репортаж бывшего хаттона о Дне Великого Контакта и запись можно увидеть в архивах "Пионера Вселенной" в удобное для Вас время.
– Ой! – дружно вздрогнули отец и мать самой большой семьи колонистов, прикрывая глаза ладонями от набравшего силу утра над сахарной головой Утеса змееголовов. Полумрак Хрустального исчез. Геолог и летчица, вытирая мокрые от слез щеки (из-за резкой перемены освещения) стояли на поляне у длинных шпалер белоснежных скатертей, уставленных пузатыми узкогорлыми графинами искусной восточной работы. Широкие серебряные подносы гнулись под горками фруктов, золотые кубки пенились напитками, а букеты цветов в хрустальных вазах переливались капельками холодной росы. Для любителей неги, напротив каждого прибора на скатерти бугрились атласные бока бесчисленного количества расшитых золотом подушек, возле которых прямо в воздухе шелестели веера из пальмовых листьев, навевая прохладу.
Множество скрипок, гуслей, дудок, рожков, гитар и прочих барабанчиков оркестра (репортер Костя) с грациозной непринужденностью висело в воздухе над широкими прогалинами курчавой травы-муравы, предназначенными под пляски. Прием гостей оказался продуманным Ягой до мелочей.
Со стороны поляны двери зала связи не просматривались совершенно. Гости возникали, как бы сами по себе. Каждый неизменно ойкал, протирал пальцами глаза и с шумным весельем переживал испуг. Братья при Железяке добровольно возложили на себя обязанности швейцаров при невидимых дверях и порядком подустали от восторженных приветствий и бесконечных вопросов.
Столы манили. Колонисты быстро приходили в себя, располагаясь у скатертей пестрыми галдящими компаниями, без лишних предисловий, наполняя кубки шипучим медом, не забывая славить гостеприимную хозяйку, и искренне досадуя на ее отсутствие, в ожидании еще больших чудес. Яга не спешила, давая гостям возможность несколько освоиться с обстановкой.
В лесу, со стороны Мертвого болота, вдруг глухо заурчали бубны, завопили в голос визгливые флейты. Гости настороженно примолкли, обращая взоры к опушке. Мясистые фиолетовые стебли раздвинулась и к столам направилась процессия невиданных существ в венках из цветов в радуге искр, срывающейся с листвы капели. Листья сказочные существа несли в руках, размахивая ими и приветствуя астронавтов на говорливом языке задорных горных потоков. Неказистые первобытные инструменты, в крошечных руках лилипутов пели сами, издавая ритмичную череду, берущих за сердце звуков.
– Кто это?
– Что это?
– Это гномы?
– Ведьмы?
– Лесовики?
– Здравствуйте люди дорогие да духи лесные! – голос громкий непередаваемо нежный. Гости закрутили головами до рези в животе. – Знакомьтесь, не стесняйтесь, чем богаты, угощайтесь, – пело над поляной высоким чистым контральто, но фея не спешила показать свою волшебную красу.
– Мать честная! – рявкнуло вдруг командирским тембром.
Его хозяин, в сопровождении стандартно ойкнувшего биолога, прорисовался в невидимых дверях одетый в боевой скафандр при гермошлеме. Усилители, рассчитанные на команды в грохоте планетарных битв, заглушили шум разгорающегося застолья. Спасая барабанные перепонки, биолог едва успел стиснуть голову ладонями с бесподобной реакцией шимпанзе Микки.
– Пора бы Яге появиться, – шепнул Криккрак Косте, сопровождая командира и биолога к самой шумной компании колонистов во главе с собственными милыми родственниками.
Колонисты давно повскакали, приветствуя и духов, и невидимку-хозяйку, и главу отважной экспедиции землян. Напряженности как не бывало. Духи острова с неторопливым достоинством рассаживались среди пришельцев, походя знакомясь с ними, разливая шипучие меды, поднимая заздравные чаши и воздавая хвалу Творцу, витиевато благословляя Его за день открытых дверей к человеческим сердцам.
– Искупаться бы, – мечтательно вздохнул Костя, устало ковыляя за командиром на полусогнутых. – Потом бы и допраздновать.
–Терпи, ленивый хаттон! – смеялся Криккрак, обнимая брата за талию и прижимаясь щекой к его горячему плечу. – Будешь падать, я тебя поддержу.
В небе по реактивному ухнуло, треснуло грозовым разрядом и засвистело разбойничьим посвистом: Яга в ступе, метла и осиновый кол торчком с ревом истребителя на форсаже промелькнули над праздником и растворились в лазурном мареве моря.
– Колония "Пионер Вселенной", я Яга 31-я захожу на посадку, прошу условия! – Громыхнуло раскатами.
– Штиль. Видимость более десяти. Посадку с любого направления разрешаю, – мгновенно нашелся командир, вырастая над гостями статуей в рыцарских доспехах, обеспечивая себе видимость воздушных подходов и вытирая широченной ладонью враз увлажнившееся лицо.
– Спасибо, родимый! Условия приняла, сажусь. И-и-и-и-и-и-эх!
Красный платочек, нос огурцом, сыч-ворон на правом плече, седые патлы в разные стороны. Ступа пришлепнулась перед братьями, замерла… только пыль столбом!
Фея Саттва рука об руку с князем Эррором с поясным поклоном вышли из растворившегося в воздухе смерча к гостям...
Праздник разворачивался чин по чину. Хоровая капелла болотных лягушек исполнила полифоническую кантату великого Тосказаелы "Раздумья на Лысой горе" и переключилась на припевки бородавчатых народностей Мертвого болота.
Музыкальные инструменты, что висели в воздухе над скатертями, выполняли заявки гостей одновременно и, совершенно не мешая, друг другу. Каждый слушал, что хотел, непостижимым образом, не перебивая заказов и меломанского настроения соседей. Коварные гусли-самогуды (и кто бы мог заподозрить в заштатных гуслях эдакое вероломство) незаметно подкрадывались сзади, заставляя плясать до упаду, не дай бог гостю праздника замечтаться или, на свою беду, увлечься серьезным разговором. Музыка, смех и веселый гомон толпы.
Среди пирующих гостей
Ходили чаши круговые
И духи острова хмельные
Искали братьев средь людей...
(репортаж "О Великом Контакте".)
Мелодии лесной братии на самодельных рожках, флейтах, бубнах и барабанах беззастенчиво терзали уши самобытной первородной, простотой. Они вели, заставляя трепетать в сладкой истоме, безжалостно отдавая беззащитную плоть на растерзание безудержному веселью и бросая ее в омут самых диких и бесшабашных плясок. Передохнув, они неторопливо, с показной неохотой, возвращали к жизни лишь только для того, чтобы через короткий промежуток времени повторить все сначала.
– Ой, умру!
– Ах, колдовство!
– Нет, это безумие, безумие, безумие!
– Я в жизни так не плясал!
– Спасите, люди, на ушах стою!
– Ах, так, тири так, а вот так умеешь, брат?
Духи и пришельцы хохотали, дурачились, пели и плясали, падая от усталости и вереща на все голоса.
– Кто они?
Командир в скафандре возлежал с гермошлемом подмышкой и машинально испытывал сверлящими зрачками фею Саттву на прочность. Зарвавшиеся самогуды после встречи с командирским взором валялись неподалеку с лопнувшими струнами. Пышная русая копна над головой феи трепетала под напором незримого ветра. Саттва сидела невозмутимая и задумчивая в скромном венке из земных ромашек и васильков, поражая четверку друзей безыскусным изяществом манер и хрустальной чистотой речи.
– Духи, разумеется. Духи трав, цветов, деревьев и горных ручьев.
– А где упыри и прочая... хм... гм... – Биолог порозовел, стушевавшись от деликатности.
– Нечисть, хотите сказать. С ней не дружим. Я правильно говорю, витязь?
– Они опасны для тех, кто ее боится. А бороться с ней нет смысла. С ней нетрудно поладить, уважив ее. Подарив, например, игральные кости или карты. Нечисть нахальна и страшна для непосвященных. Так на то она и сотворена.
Князь с Электры не потрудился снять плащ и возлежал на красном бархате, любуясь по ходу беседы чеканкой золотого кубка, изредка наполняя его густым шипящим бальзамом. Тяжелый меч Эррора прятался в складках, а боевые перчатки и стальной шлем-шишак лежали рядом, создавая вокруг витязя жутковатый ореол готовности к немедленному и суровому действу.
– Согласна с тобой, витязь, а и мы не без греха. Чуть что на осиновый кол неслуха! Потом жалеем, эскейп (возврат) делаем.
Саттва вздохнула, перебирая тонкими пальцами кисти расшитого зеленым бисером пояса. Ее высокие гости с Земли хохотали. Знакомство колдуньи с компьютером заметно наследило в простонародной речи.
– На кол сажали ради порядка, чтобы не зазнавались, и в назидание. – Густая с проседью борода от седеющих висков и плотные усы скрывали тонкие губы князя. Даже вблизи, было непонятно, говорит витязь всерьез или продолжает смеяться над "эскейпом" феи вместе с астронавтами. – Безнаказанность родит беспредел, беспредел – катастрофу.
– В которой беспредельщику крышка, – резюмировал командир. – Не виноватым, правда, от того не легче. Вы правы, получается со своим колом. Всепрощение – яд!
– Духам хорошо с людьми. Смотрите, как веселятся! На седьмом небе! – Саттва улыбалась, не обратив внимания на неучтивую веселость собеседников от ее эскейпа, разве что глаза оставались задумчивыми, не сказать печальными.
– По-моему, частенько походя, мы обижаем духов, – заметил папа.
А мама, соглашаясь с мужем, утвердительно кивнула растрепавшейся прической. При повороте головы в ее черных волосах вспыхнула прозрачная радуга, придав строгим чертам лица иконописную кротость и смирение перед неизбежностью. С минуту Саттва любовалась новой подругой:
– Духи понимают, что в мире без колдовства люди их не видят. Им и в голову не придет ответить обидой. Они привыкли прощать слепоту человека.
– Прощать слепоту.… На больных не сердятся…
Командир хотел поделиться размышлениями о сложности в определении грани между болезнью и пороком. Однако, посмотрев на фею, перебивать ее незаконченной мысли не стал. Из-под самобранки робко выглянул желтый цветок травы-разлуки. Саттва пощекотала венчик со стороны упругих бархатистых листьев, цветок благодарно прижмурил глазок и заблагоухал.
– Духи не помнят Зла. Погибают, а сердца на обидчика не держат. Любят человека больше себя! И жалеют.
– Простите, я не понял? – Иван Григорьевич навострил уши и стал похож на Большого Гончего Пса в памятные вечера сказок дедушки Космоса.
– Мир так устроен: Зло вернется к своему источнику. Полетает по свету, в семь, в десять раз усилится и бьет! Правило резонанса, а мысль материальна! – На прекрасные глаза феи набежали слезы сострадания, и она сердито смахнула их узкой ладонью. – Простите, я некстати вспомнила, как духи помогали нам с витязем спасать птиц и зверей во время буйства Громилы. Гибли тысячами, не подпуская огонь к гнездовьям. За чьи грехи страдали, не ведаю.
– Духи возрождаются? – Командир потупил глаза, и фея поняла, ответ серьезно волнует этого переполненного энергией мужчину с тяжелым взглядом.
– В природе возрождается все, а умирать все одно не охота.
– Но как жить человеку? – задумчиво вмешалась в разговор мама.
– В том то и суть! – казачком вскочил из-за стола Иван Григорьевич. – Нужно строить, нужны бумага, пластмассы, металлы, в конце концов! – Щекочущая боль под коленками потянула биолога к земле с такой силой, что он не удержался на ногах. За разговором ученый муж не заметил, как отсидел ноги.
– Все прошло, – улыбнулась фея, проводя ладонью вдоль ног биолога. – Поверьте, поиски ответов на подобные вопросы много важней, чем бесконечное придумывание орудий убийства. Тысячи лет изобретаете...
К беседующим подбежали виновники торжества.
Костя: Мама, папа! Можно мы улетим?
Криккрак: Мы устали и не успеваем наговориться друг с другом.
Костя: Нам интересно и смешно, но мы просто валимся с ног!
Криккрак: Нас затеребили расспросами!
Костя: Растерзали вусмерть!
Братья шлепнулись на траву и засучили в воздухе ногами.
– Ап! – Сцепившись руками, ребята сделали стойки на голове и замерли нос к носу, балансируя на не стриженых макушках, плутовски подмигивая друг другу.
Отвлекающую внимание гимнастику придумал недавний хаттон. Братья не хотели вдаваться в подробности задуманного плана освобождения Алеши Булавина. Кто в суматохе сообразит, что лететь ребята собрались на Землю и быстренько вернуться к исходу праздника втроем! Со стороны, стойка на макушках выглядела забавной, и взрослые хохотали от души.
– "Летите, голуби, летите!" – пропел фальцетом Иван Григорьевич, и отцу с матерью только и оставалось, что согласно кивнуть головой.
Саттва в упор посмотрела на князя Эррора
"Не рано, витязь?"
"Клетка тесна соколу, фея".
Мальчишки вверх ногами поднялись в воздух, разошлись красивым сальто-мортале и скрылись за вершиной Утеса.
3
РАССКАЗ КРИККРАКА О ПЕРВОЙ “ОДИССЕЕ” ВОЛШЕБНИКА.
Дурак с самомнением – самый опасный дурак, – учили нас астропилоты. Не доучили, к сожалению. Наше необдуманное путешествие началось из грота, который мой будущий брат не заметил, когда искал меня, сидя в ступе. А мне тогда перед прыжком в воду было не до того, чтобы осмотреть пещеру. Помните моё испытание на смелость? Нападение Паучелло, колдовство, кормежка медвежат, поиски Яги перед Волшебной ночью отвлекли мою память от находки. А после ночных приключений праздник утомил нас в два счета. Замечталось о передышке, и я вспомнил о пещере.
Мы прошли узкий лаз и остановились. Темнота после света двух солнц, хоть глаз коли. Плащ стариков на моих плечах слабо мерцал, окутывая нас зеленым сиянием, и вдруг потянулся вверх, распахнувшись под потолком алмазами звездного неба.
– Ура! – крикнул Костя и сразу же перешел на шепот. Эхо пещеры многократно усилило голос, и в ушах пренеприятно заломило. – Смотри, видишь звезду в левом углу? Нам туда, она мигает!
– Откуда ты знаешь, что нам? – спрашиваю, а сам сообразить не могу, что и с чем плохо вяжется в Костином наблюдении?
– Следи за Звездой, – отвечает.
Решение искать Алешу нам подсказали духи. Хитрый такой лесовичок долго и нудно подковыривал нас на темы истиной дружбы. Не разгадали мы в нем посланца Паучелло. Увлеклись и забыли наставления Яги. Могло и со стороны наваждение быть? Сейчас нет смысла гадать. Кулаками после драки даже дураки не машут.
Красивый грот, обязательно посмотрите! Резьба натеков настолько глубока и изящна, что выглядит творением скульптора. Сосульки сталактитов местами достигают пола, образуя причудливые колонны, а сам пол ровный глиняный с узором из обломков отвалившихся от потолка камушков кварцита... И глубокая расщелина у дальней стены. Красоту грота мы замечали, разве что, краем глаза.
А тут еще прилепилось ощущение хорошо позабытого. Мне казалось, я раньше приходил в грот: вокруг смуглые люди в золотистых юбках. И отец... Другой, папа. Борода седым клином разделена посередине.… Вышел наружу – внизу море, белый город на берегу... Признаться, я подрастерялся, и голова пошла кругом. Звезда мигает и мигает! Не насторожился, не разгадал и не обратил я тогда внимания, что далеко за крылом плаща сверкает звездочка.
– Записывай, – шепчу Косте, – похоже на азбуку Морзе.
Костя схватил обломок камня, утоптал глину и уселся на корточки:
– Я готов, Кри, – сам тоже шепчет.
– Пиши! Точка, тире... тире... точка. Подожди, пауза... Стоп! Вот оно начало!
"П"... Дальше "Р"... «И"... «Л"... «Е"... «Т", «А"... Длинное что-то. Вспомнил "И"- краткий. "Т"... "Е". Все! Молчат. Пауза. Что получилось?
– ПРИЛЕТАЙТЕ, – прошипел Костя, осевшим от волнения голосом. – Пробуем еще, это послание, Кри!
– Предупредим наших и полетим, – еле языком шевелю, а самого зуд цыганский до печенок пробирает.
– Пока будем предупреждать, звезда погаснет! Ты слово дал...
– Я и хочу лететь! Сказал, что мое первое волшебное дело – выручить Алешу, так и будет. Я посоветоваться хотел с Ягой.
– О чем советоваться? Проведем разведку, тогда разговор будет. Без Саттвы Паучелло не победить! А что ты ей сейчас скажешь или расскажешь?
– Пожалуй ты прав, Костя. Разведка нужна.
Паучелло нас переиграл. Знать бы про обман, да "бы" мешает. Взялись за руки. Я произнес заклинание. Откуда слова взялись? Дым! Невесомость! Темнота! Блеск дня, упругий удар воздуха и очертания незнакомых материков под нами. Парим орлами.
– Это не Земля! – вопит Костя. – География другая!
– Вижу! Отступать поздно, – отвечаю. – Сориентируемся и взлетим после посадки вон у того леса.
Деревья с широкими листьями промелькнули и скрылись за частоколом зеленых и желтых стволов. Шлепнулись в траву, стебли метров пять высоты, толщиной в руку. Стоим, увязая по щиколотку в рыхлой земле. Над головой, на фоне синего неба качаются метелки сиреневых цветов. Под ногами суглинок да шапки серого мха при стволах...
– Предлагай выход! – Костя вертел головой, комично играя бровями, смешно приоткрывая рот не то от восторга, не то от изумления. – А в другой раз тормози надежней, Кри. Я думал, мы провалились под землю. Как представлю усыпанный розами куст таких вот размерчиков, который мог запросто оказаться под нами – шкура чешется! – Костя развел пальцы, изображая розовый куст.
– С воздуха мне показалось, метелки растут прямо из земли. Стволов не видно! Ошибся, в другой раз буду зависать, чтобы осмотреться.
– А я? – спрашивает Костя.
– Как захочешь, – подковыриваю брата за дурацкий вопрос, стартуя с ним из зарослей гигантской травы, куда нас занесла моя невнимательность, на высоченный "эвкалипт" с отражающими свет листьями и серебристой корой. Пятидесятиметровые гиганты возвышались над равниной зелеными башнями. – Смотри, почему я ошибся! С высоты поляна выглядела лужайкой в цветочках.
Усаживаясь среди веток, стряхнули на землю несколько перезрелых плодов- коробочек величиной с кулак, обтянутых белесой волосатой кожицей с коричневыми треугольными отворотами у основания. Сидим, изучаем пейзаж методом репортажа.
– Желтое солнце – как на Земле, одно. Птиц в небе не видно, но слышно: верещат, и в большом количестве. Вдали по сизой дымке плывут невысокие горы. Над вершинами грибом с размытой по небу шляпкой висит белое облако.
Костя спрашивает: – Хватит описаний, чего делать будем?
– Выкручиваться! Попрошу помощи у духа дерева.
Отвечаю без уверенности в успехе и сотворяю заклинание вызова. Внизу закопошилось и зашоркало:
– Шорк-шорк-шорк.
Смотрим, серое нечто копошится в развилках корней. Корни высокие и горбатые, рисунком переплетений напоминают стены грота.
– И ругается нечто, только ветки трещат да глина под лаптями плавится! – не выдержал полноты воспоминаний и позволил себе перебить брата Костя.
Волшебная поляна. Небо в тонах незрелых лимонов. Зеленовато-серебристый ковер травы-муравы, избушка с изумрудным отсветом окошка и рогатой тенью над острым коньком соломенной крыши. Изломы гривы Утеса змееголовов и таинственная чернь отходящего ко сну леса.
Фея Саттва принимает гостей. Широкий в три обхвата пень укрыт перламутром скатерти самобранки. Когтевы, Булавины, Командир, биолог Иван Григорьевич, князь Эррор и хозяйка, разместившись в пилотских креслах, слушают Криккрака, сопереживая захватывающие дух приключения братьев со смешанным чувством страха, гордости и покорности судьбе, избравшей их детей для исполнения своих неведомых целей.
– Я даже свалился от неожиданности. – Костя нелепо взмахнул руками, изображая падение...
– Мы не падали, мне пришлось резво опуститься к духу. Просящий обязан быть вежливым и не заставлять себя ждать!
Эдакий старичок, ростом не достает до наших колен, а ругается, правильно сказал Костя, – глина под лаптями плавится. Стоим, молчим, да сопим в четыре дырочки, изображая уважение к возрасту. Дождались-таки. Устал дух сотрясать словесами воздух, выслушал нас очень внимательно и вдруг завыл по-звериному.
Прислушался я к вою, ничего не понимаю. Озверел, думаю, сейчас кидаться начнет. Хотел, было взять Костю за руку, чтобы поискать духа посговорчивее, а брата след простыл. Тогда я понял: лесовик заклинание на свой манер выводил.
– Куда брата отправил? – спрашиваю.
– На Землю, как просили. К другу вашему, Алеше, – отвечает. – А тебе, колдун-несмышленыш, мою помощь отработать придется! Выполнишь дело, потом и потолкуем о правилах волшебства. Не выполнишь наказа, твои печали! – Лесовик подобрал с земли коробочку упавшего плода и протянул мне: – Возьми семя священного древа алило и посади, где сумеешь.
– Посадить дерево! И только то? – засомневался я.
Дед чертыхнулся, махнул рукой и пропал. Вокруг деревьев алило голая земля – ни листочка, ни ягодки. А корни высоченные!.. Горбатятся стенами. Я таких не видал даже в фильмах… Корни выше человека! Взял я коробочку и отправился на поляну, где трава в руку толщиной. Метров сто отлетел и остановился. Ну, думаю, на таком расстоянии моему алило свободно будет...
– Так тебе и позволили, – усмехнулась Саттва.
– Они и не позволили, – засмеялся Криккрак, разбросав по лицам слушателей сполохи голубых зайчиков. – Духи травы такой тарарам устроили, едва успокоил. Заодно узнал, что совсем не просто найти место для семечка на Зеленой планете. Плоды, когда созревают, раскрываются и разносятся ветром. Кожура превращается в подобие пропеллера. Сезон ветров длиться около месяца, и семена, бывает, летают неделями, пока не упадут. Падают, а чужие духи их губят, укрывая от света.
Лечу низко, чтобы не пропустить прогалин без растительности, а планета, и вправду, зеленее некуда. Море издалека от суши не отличить: вода, что трава-мурава, целые острова водорослей плавают, стаи птиц незнакомых на них отдыхают. Клювы у птиц пеликаньи, окрас сизый, а над острыми плечами кремовые наросты, точно сжатые в кулаки руки. На островах, как и на суше, сплошные заросли не травы, так кустарника. А луж и озер – видимо невидимо. Сплошная болотина! Пищит кто-то внизу, верещит. Не видно!
Летал, покуда не устал и опустился на берег лесного озера. Берега, в смысле почвы, нет как такового. Резная рама из толстенных бурых корней уходит глубоко под воду, а вода хрустальной чистоты! Озеро в деревянном переплете смотрится аквариумом: под водой нерукотворные джунгли в миниатюре. У рыб плавники веером, сами рыбы пестрые, юркие, спинки в цвет корней, но потемнее. А около самого дна мешки глазастые плавают. Глазищи – с кулачище, рот – метровая щель от глаза до глаза.
Разулся, опускаю ноги в воду. Мешок глазами луп-луп на меня. Пасть открыл, а там зубищи!.. И на языке растут, и сверху свисают щеточкой. О колдовстве напрочь позабыл, одним прыжком у ствола оказался. Рядом с озером прохладно. Мох охапками с веток свисает, и остро пахнет сыростью. Лианы по корявым стволам собрались в настоящие заросли ниспадают нитями в мелкий листик. Красиво, как в сказке.
Смотрю, течение посредине озера играет бликами света. Понял, что там отмель, а озеро – вовсе не озеро, а разлив лесного ручья. Засобирался перелететь глубину с зубастыми мешками, чтобы искупаться на мелководье. О том, что умею колдовать и могу запросто укротить все рыбное царство, подумал с запозданием. Не привык еще. Сандалии на корнях пристроил, разделся. Но, видно, освежиться мне была не судьба. Раздался легкий посвист, и я оказался пойманным в сеть из тонких зеленых волокон.
Из-за стволов появились рыжие бесхвостые обезьяны. Носятся вокруг, рычат, балаганят. Скрутили крепко, волокна местами рассекли кожу, аж кровь!..
– Так дело не пойдет, ребята, – вежливо замечаю захватчикам, тотчас вспомнив о своих новых возможностях. Сотворил вместо себя оловянную куклу, раскрасил. Правда, грубовато расписал, я не художник. Но руки, ноги, волосы.… Все по уму устроил. Со страху мысли четко заработали, с перезвоном. Летаю вкруг обезьяньей толкучки невидимкой и наблюдаю за "своей" участью.
Обезьяны пригнали животину, наподобие черепахи, и куклу прикрутили к ее панцирю. Панцирь у черепахи зеленый с кремовыми пятнами, просторный и ровный, как ладошка. Кремовые же края лепестками изогнуты кверху. Ноги и шея этого вездехода выдвигаются трубочками метра на три. Черепаха все время жует мох. А обезьяна, что сидит на ней, палкой с рогулькой на конце поворачивает своему такси голову. Куда повернет, туда и ползет, вернее, шагает черепаха. Корни ей нипочем. Она перебрасывает ноги и шустро ими перебирает…
– Твои ребята на обезьянолюдей похожи, – вставил биолог.
– Согласен! – Криккрак благодарно кивнул и неторопливо продолжил: – Обезьянолюди бежали следом, причем младшие, забираясь меж корней, подставляли плечи под ноги старших. Со стороны перекатывающаяся через корни группа смахивала на рыжую сороконожку небывалых размеров.
Наконец, прибыли на поляну. Трава по пояс, сучковатое дерево посередине. С дерева спустился рыжий верзила. Шерсть длинная, местами бурая с симпатичной белой опушкой по концам волос. Пасть в оскале, остекленевшие глаза навыкат. Сразу видно – Хозяин! Мои, рыжие, присели на корточки: черные костяшки пальцев упираются в землю, мохнатые коленки дрожат. Едят глазами шефа. Трусятся, что дети перед чужой собакой. Помните фильм про пса людоеда?
Слушатели вразнобой закивали головами. Историю знали все.
– А шеф лениво перевалился к черепахе и цап куклу. Содрал беднягу с платформы в одно касание. От веревок и сетки ошметки полетели.
Ах, думаю, мразь волосатая. Рыжим то, при их убогой технологии, вторую такую сеть за два месяца не сплести. Пошевелил колдовством куклу: двойник высунул язык и показал клыки. Я их удлинил нарочно... Хозяин цап куклу за ноги и тянет в разные стороны, хочет разорвать. Ноги у куклы вытягиваются, а он ручищи перехватил и снова тянет. С тем же успехом верзила мог бы тянуть резиновый канат. Зарычал зверюга, и хрясть куклу башкой об дерево.
Двойник изогнул шею дугой, но зубы скалит, не сдается. Людоед взревел, глаза из орбит полезли. Вцепился моему творению в горло зубами. И замер. Зубы в олове увязли. Сидит, хрипит и смотрит на всех, выпучив бельма. Соплеменники врассыпную, кто куда. Как они потом разбирались между собой? Не знаю.
– Знать, придется узнать. – Саттва позадумалась, не расшифровывая.
– Меня к тому времени мысль озарила! Лечу к разливу, и прямо на отмель: воды по щиколотку, мешков не видно. Облетел резной оклад зеркала и отыскал под корнями водосток. Сушняк, мох, листья заполонили русло в несметном количестве. Хлам образовал такую дамбу, что в ней ручеек терялся средь корней.
Не беда. Вспоминаю рассказы отца, о его походах на Земле: как они углубляли русло сифона в пещере, чтобы выбраться на поверхность и, не медля, принимаюсь за работу. Время – золото! Да и за Костю с Алешей душа болела. Расчищал завал несколько часов подряд. После рабства у многоногов работа не казалась тяжелой. А колдовать боялся. Вдруг лесовик меня на слабину проверяет? Повозился, конечно, от души, с местными духами советовался, откуда носить землю. Горстями собирал по всему лесу, и островок получился на славу. Выкопал руками ямку, посадил семечко, распрощался с духом озера и дунул к старому перцу дерева алило. Хороший мужик оказался, душевный.
– Ты выполнил мою просьбу, – говорит. – Понравился трудолюбием духу озера, другим духам леса. Молод, конешно.
– Так и сказал "конешно". Я улыбнулся, а он посмотрел на меня, долго-долго так посмотрел, потом отвернулся, помолчал, почесывая заскорузлыми пальцами бороду возле шеи, и сказал, загадочно усмехнувшись:
– Один у детства недостаток – быстро проходит. А иные молодыми до конца дней остаются. Им труднее всего. Глупый людь застрявших в молодости чудаками нарекает. "Людь" – не мое, духа алило слово.
– На нашей зеленой земле, – продолжает вещать дед, – лесной народ всегда тебе поможет. Древняя у нас земля, былыми делами интересная. А во-о-он ту гору хорошенько запомни. Туда и лети вдругорядь. – Мы сидели среди листьев алило, и плоская вершина с белым облаком над ней просматривалась как на ладони.
Мудрый старичок оказался дотошным. Мысли читает. Костю отправил на Землю, просветив мои мозги. Выудил приметы Земли, те самые, что показала в зеркале Яга, и точнехонько залепил в цель. Прости за Ягу, фея!
Саттва расхохоталась и переворошила золотые кудри рассказчика озорным глазом. Криккраку на мгновение показалось, что ветерок сорвался с белой гривы Утеса змееголовов и пробежался по волосам доброй и прохладной струйкой.
– Правильно научил лесовик. В колдовстве главное сосредоточиться надо, отрешиться на миг от всего, увидеть и послать точную мысль. Оглянитесь вокруг. Дерево похоже на дерево, травинка – на травинку, камень – на камень. Похожи, а одинакового не бывает. Во всем своя изюминка! Любой, самый крошечный кусочек распроединственный на всю Вселенную... Да и само формирование точной мысли – целая наука. Заклинания, мантры, молитвы не дураками составлены. В них не то, что слово, каждая буковка смыслом наделена.
– А когда изюминку не нашел? – хитро прищурился Витязь.
– Совокупность двух-трех … или последовательным приближением…
По небу на востоке разлилась изумрудная зелень, оттеснив лимонную желтизну далеко на запад. Свидание грозило затянуться. С общего согласия продолжение рассказа перенесли на сутки. Гости и зачарованный витязь с Электры князь Эррор улетели в Хрустальный. Саттва Криккрак и Костя перебрались в избушку, где слово за слово воспоминания снова захватили всех...
ПРОДОЛЖЕНИЕ “ОДИССЕИ” (пересказ)
Дух алило предположил, что Алешу на паутине заменил Костя. Выполняя просьбу, он отправил в подвал паука брата начинающего путь волшебника. Сделанного не воротишь!
Чтобы осмотреться, по его совету Криккрак избрал раскидистый дуб, в трехстах метрах от резиденции Паучелло. В причастности черного колдуна к приключениям на Зеленой планете дух не сомневался и минуты. Густая листва мешала наблюдению за особняком с мезонином на окраине большого города, плоские крыши которого угадывались в мираже испарений. Зеленые клинья лесопарков разделяли жилые зоны окраин на уютные дачные поселки, рассеченные лентой загородного шоссе. За час, что провел Криккрак на дереве, по шоссе не прошло ни одного транспортного средства или прохожего.
Соскучившись бездействием, Криккрак (подражая Микки) прыжком перелетел на нижнюю ветвь и повис, раскачиваясь на одной руке над грудой песка в окантовке из неокрашенных бревен. Осмотревшись, мальчик спрыгнул вниз, ломая ногами податливые стены и башенки, незамеченных сверху осыпающихся замков детской фантазии. Исправив повреждения, Криккрак переступил барьер песочницы и вышел на асфальтированную дорожку вдоль одноэтажных коттеджей, не задумываясь, насколько нелепо может выглядеть посередине дремлющей улицы городского предместья в серебристой чешуе костюма (он сам выбрал его из предложенных бабушкой Время вариантов) с тяжелой кобурой бластера на боку, подарком Командира.
– Кого ищешь, артист?
В глубине палисадника, в кресле-каталке сидела девчонка одних с Криккраком лет и, положив закрытую книгу в красном переплете на колени, с удивлением разглядывала незнакомца в сверкающем театральном наряде.
У Криккрака перехватило дыхание. Живую девичью красу мальчишка из космоса видел впервые. Солнце трепетало на ресницах зеленых глаз, крохотный носик, в насмешливом сочетании с приподнятыми уголками полных губ, словно задавал ехидный вопрос: – Мели, Емеля, выворачивайся наизнанку, а мы посмотрим, кто ты таков и стоишь ли нашего драгоценного внимания?
– Йя, – икнул Криккрак. – Я пришел узнать о друзьях Алеше Булавине и Когтеве Косте.
– О Булавине? – девчонка презрительно отвернулась, а Криккрак удивился странной неподвижности ног, обтянутых прозрачными складками голубого летнего сарафана. Вспыхнувший на щеках незнакомки румянец заслонили упавшие на лицо светлые пряди простой, без ухищрений, прически. Но и, не видя лица, он заметил, как тонкие пальцы девочки впились ногтями в подлокотники каталки, побелев от напряжения. Не понимая причин гнева умопомрачительной красоты, Криккрак все же решился на продолжение разговора:
– И про Алешу, и про брата Костю. Костя прилетел сегодня, – Криккрак замялся, потом решил представить брата несколько подробнее. – Он выше меня, высокий такой, черноволосый...
Солнечный свет падал Криккраку в лицо, не давая прорваться волшебному сиянию. Из пронзенной лучами тени, где под яблоней стояла каталка, глаза незнакомого мальчишки, казались девочке мерцающими бирюзовыми каплями.
– Многое в тебе странностей, мальчик. Не знаешь, где искать, разгуливаешь по улицам в костюме сбежавшего из цирка актера. Если это очередная дурацкая шутка, так неужели вам мало вот этого! – Девочка в сердцах ударила ладонями по пугающим неподвижностью коленкам, и книжка, мелькнув маковым переплетом, отлетела в траву.
– Прости, если обидел! – Криккрак поднял книжку, оторопело отступая от вспышки изумрудного презрения к бутонам роз, что росли вдоль тротуара аккуратно подстриженной линией.
– Ты нездешний?
– Совсем нездешний. Я с пла... – мальчик прикусил язычок и, постеснявшись предложить для пожатия руку, протянул девочке поднятую книгу. Я – Криккрак!
– Меня зовут Мика! Микаэла. А твое имя как у того мальчика из космоса? – Красный прямоугольник книги исчез в кармашке кресла.
Криккрак поторопился изменить скользкую тему. Он понимал, что не может ни врать, ни посвящать незнакомку в подробности. Она в равной степени не поверила бы ни тому, ни другому.
– Прости, меня очень волнует судьба Алеши и Кости. Они не плохие! Алешу, честно говоря, почти не знаю. Он в беде, Мика!
Волшебный свет прорвал солнечную блокаду и ударил темной синей волной. Мика не заметила перемены в лице незнакомца. Зло, сощурив глаза, она смотрела много левее за стену стриженых роз:
– Вон выгуливается его беда! Гадюка, Хлыщ и Хлюст. Иди к друзьям, артист, играющий глупую роль благородного мальчика из космоса! Иди к своему чернявому Косте и к гадюкиной шестерке Алеше!
Нежные черты неприятно исказились. Скромная калека из каталки превратилась в разъяренную фурию. Вытянутый стрелой перст проткнул солнечный лучик в сторону улицы. Вишневым лаком блеснул отточенный наконечник ногтя. Криккрак обернулся.
За низкими кустами по асфальту дороги лениво брела группа ребят. Впереди, с руками в карманах вельветовых штанов, шел угрюмый широкоплечий парень. Особенный загар и высокий горбатый нос выдавали в незнакомце южанина, и Криккраку почему-то подумалось, что перед ним выходец из Италии. Глубоко запавшие глаза переростка под смоляной шапкой кудрей плавили асфальт неприкрытой злостью. Два его спутника – долговязые оболтусы своими черными майками со скалящимся “Роджером” над шортами ниже колен напоминали представителей инкубатора идиотов. Оба невыгодно отличались от вожака невероятной худобой и обилием прыщей на бледных мятых физиономиях.
Троица, плюясь хиляла по Бродуэю, стараясь поразить любого встречного развязанностью манер и презрением к окружающему миру. Четвертый, с копной не стриженных каштановых волос, отстав от товарищей, неторопливо гнал перед собой плоский овал гальки, старательно избегая попасть скользким камешком в бесчисленные мазки слюней на асфальте и, как показалось Криккраку, тяготился своим положением изгоя.
– Алешка!
У Криккрака замерло сердце. “Сбылось!”. В отличие от разрисованных черепами маек, на Алеше пестрела легкая летняя рубашка в крупную клетку, застегнутая на все пуговицы.
"Шрамы после паутины прячет ", – подумал Криккрак, перепрыгивая линию зеленого ограждения коттеджа и направляясь к цели волшебного перелета.
– Привет, Алеша!
– Еще один пижон!
Услышал Криккрак краем уха, но не обернулся, пораженный стылым отчаянием в карих глазах несостоявшегося друга:
– Что с тобой, Алеша?
Глаза Алеши сделались круглыми от испуга, полные губы приоткрылись, а в следующее мгновение резкая боль у виска бросила пришельца на землю.
"Приятные сюрпризы нежной встречи с несостоявшимися в телячьей юности друзьями, – сказал бы Костя. – Кстати, пока не ясно, где он?" – размышлял Криккрак, изгоняя боль заклинанием и осматриваясь через неприметный прищур, отрепетированный долгими тренировками на "Пионере".
Асфальт дороги был пуст. По красному песку аллеи, со стороны коттеджа, натужено переступая исцарапанными в кровь руками, ползла Мика. Грязные слезы расползались по лицу некрасивыми бурыми кляксами, а больные ноги волочились за извивающимся от напряжения телом двумя тряпичными придатками куклы. Коляска валялась на боку у выезда с газона на аллею, уставившись блестящим хромом втулки на череду белоперых облаков.
– Я сейчас... Я помогу... – суетилась девочка, интуитивно отгадав боевой тактический прием пришельца. – Тебя ударил Гадюка. Алеша заступился. Хлюст его кулаком в живот и… поволокли. – Частые всхлипы мешали говорить и, собираясь с силами, Мика остановилась в полуметре от мальчика, протирая лицо новой порцией бурой грязи с ладоней…
– Мне уже не больно. Сядь, успокойся и говори по порядку! Ты совсем ходить не можешь? – Криккрак окончательно пришел в себя.
– Из-за них! Мне четыре года было. Они везделетом напугали. Думала, сшибут. Я упала спиной. – Мика рыдала, спрятав размалеванное лицо в ладошки, подставив для обозрения милые синие прожилки вен под прозрачной золотистой от загара кожей. Бурые ручейки текли сквозь пальцы к округлым в ссадинах локтям.
– А ты? Ты настоящий... из космоса...
– Да! – выдохнул Криккрак, удивленный догадливостью девчонки и непривычным чувством острой жалости к несчастному существу.
– Расскажу потом. Вначале успокойся! Все хорошо... – Криккрак обнял Мику и поцеловал мокрый от пота висок вспомнившейся маминой лаской.
Мика вздрогнула и замерла, не понимая, как реагировать на непозволительную простоту в обращении. Просыпающимся женским чутьем она уловила искренность поступка нежданного гостя. Но что скажут? Девочка отстранилась, однако, не протестуя. Криккрак положил руку на голову Микки. “Боже, помоги в добром деле!”
– Не бойся! Я прямо сейчас вылечу тебя. Я умею! Смотри мне в глаза! Сосредоточься и слушай меня! Слушай мой голос и подчиняйся ему! Раз. Два. Три! – Тихий голос полосонул сознание Мики причудливым повелительным звоном. – ВСТАВАЙ и ИДИ!
Ее, готовое сорваться с губ возмущение приказным тоном замерло на полпути. Бирюзовые глаза мальчишки распахнулись неземным маревом света.
– Я приказываю тебе словами и именем Спасителя! ВСТАНЬ и ИДИ!
Небесный огонь ожег тело. Мика напряглась, ноги сами подтянулись к подбородку, распрямились толчком, и по ним пробежала обжигающая волна силы.
– Ой! – пискнула Мика, прислушиваясь к сладкой и колющей боли внутри, совершенно сбитая с толку новизной неподвластных ее воле ощущений. А тепло продолжало накатывать могучими волнами, пока не затопило все тело до приятного зуда в кончиках пальцев.
– ВСТАТЬ! – Скрытая мощь золотоволосого демона подбросила Мику словно пружина. – А теперь иди, милая, – мягко пропел Криккрак голосом Яги. Но тотчас, резко меняя тембр и тон, снова заговорил жестко и приказно. – ИДИ! ТЫ ЗДОРОВА! ТЫ АБСОЛЮТНО ЗДОРОВА! ТЕБЕ НИ КТО И НИЧЕГО НЕ МЕШАЕТ ХОДИТЬ! ТЫ ДВИГАЕШЬСЯ СВОБОДНО И УВЕРЕННО!
И Мика пошла. Робко, враскачку, неуклюже вихляя бедрами. А голос мага исправлял ошибки, подхватывал, заставлял приседать, стряхивать налипший песок, потирая одной ступней о другую, бежать и снова ходить, ходить и ходить.
– Хватит! Не помогай! Я сама! – Мика плакала и радостно смеялась. Потом подбежала к мальчику и расцеловала того в обе щеки.
– Ой! – Ком подкатил к горлу Криккрака, вызвав фиолетовый взрыв света.
– Вставай и иди! – Девочка отстранилась, а лисьи глаза продолжали целовать лицо и кудри мага, переполняя румяные щеки целителя алой краской восхитительного смущения.
– А куда пошли ребята с Алешей? – Язык и губы повиновались волшебнику с видимым усилием.
– Не надо тебе туда! – Пронизанные солнцем изумруды излучали счастье. Насмешливая складка губ исчезла, а голос выдал настороженную смесь тревоги и отчаяния.
– Не бойся за меня! Гад научил доверию!
– Ты не справишься в одиночку. Пойдем вместе. Ой, как это здорово сказать пойдем! Пойдем! При мне они не посмеют расправиться с тобой. Серый дом в конце улицы – дом скрипача. Странный дом. Темный.
– Кто такой скрипач и почему мне в его доме грозит смерть?
Криккрак давно понял, с кем он имеет дело, и благодарил провидение за своевременное напоминание об опасности. Гадюка – не Паучелло, но схватки с колдуном нужно ждать в любую минуту. Черные тучи под ломающимися крыльями чайки стремительно сгущались. Мика отвела взгляд. От доброй силы, поднявшей ее на ноги, не осталось и следа. Ее бог укрылся в незримом облаке сверхъестественной мощи. Повеяло холодом мертвых, и девочка поспешила отделаться от наваждения за скороговоркой необходимой чужаку информации.
– Люди про них говорят, что такие на все способны! А скрипач? Считается, что он их перевоспитывает. А сам по долгу не бывает дома. Они без него вытворяют, что хотят! Скрипач талантливый, и много ездит. Я слушала его игру и плакала. Без слез никто слушать не может, а на душе становиться светло и чисто. Хочется слушать еще и еще. Воспоминание о прекрасном озарило девочку внутренним светом. Криккрак любовался обнажившейся глубиной неподдельной чистоты чувств, и волнение от собственной неопытности перед жестким испытанием отступило, уступив место спокойной и расчетливой уверенности в благополучном окончании задуманного смертельно опасного дела. Врагов прибавилось. Но среди них по настоящему страшен был лишь тот оборотень, о коварной сущности которого предупреждала Яга и не подозревала Мика. А Костя? О страшном исходе думать не хотелось. Разведка превратилась в битву, из которой он просто обязан выйти победителем. Или?.. Криккрак улыбался. Перед Микой вновь стоял синеглазый золотоволосый бог ее счастья, одолевший страшный недуг, и за которым она была готова лететь за край Вселенной.
– Они опасны! Говорят, в их доме пропадают люди! А доказать нельзя.
– Неудивительно. Гадюка хороший боец, плюс подлые приемы. Хлыст и Хлюст – наемные могильщики. Работают быстро и чисто.
– У них еще девчонка есть, одноглазая Ябеда. – Голос Мики дрожал от тревоги, но золотоволосый бог казалось, не слушал ее. Он продолжал улыбаться, бормоча, почти что про себя, нечто невразумительное.
– Не понимаю, почему Лешка до сих пор живой? А Косте срочно нужна поддержка… "Через кочку и сугроб, мимо глаза... – Пальцы мальчишки сложились в две детских козы и стали строго по горизонту. – Отведи его беду... "
К серому строению с мезонином и широкой, во всю стену, верандой Криккрак подошел не таясь. Играть в прятки не имело смысла. Паучелло, на все сто, знал о его присутствии. А драки с Гадюкой Криккрак не боялся и где-то в глубине души хотел провести ее для разминки. Бой с оборотнем не в плюс, но его брат и Алеша здесь, в сером доме с верандой, и этим сказано все!
Дверь зевнула черным провалом. Гадюка вышел, лениво переваливаясь с ноги на ногу и засунув кулаки в карманы. По смуглому бугристому лицу блуждала ядовитая улыбочка. Глубоко упрятанные глаза светились безразличной злобой пресмыкающегося. Для полного сходства с гадом недоставало раздвоенного язычка из растянутого до ушей безгубого рта.
"Так это он мою походку передразнивает..." – взял на заметку Криккрак, уверенно шагая на сближение с противником. – Где Алеша и Костя, ублюдок?
– Красавчик явился, слегка припылился! За добавкой пришел?.. – манерно гнусавя, затянул Гадюка.
Отвлекая внимание от главаря, на веранду выкатились Хлыст и Хлюст.
"Мы такое проходили. Нас папочка многому научил". – Приклеенная улыбка волшебника, в свою очередь, не предвещала противнику ничего хорошего. Улыбка часть боя. Отец мог бы подтвердить ее скрытое назначение. Для него она была знаком глубокого духовного сосредоточения и расслабления мышц готового к схватке бойца. Криккрак остановился, не доходя до противника трех шагов, и твердо посмотрел прямо в гадючий прищур, приближающегося к нему парня. Положение рук и ног врага зрение отмечало автоматически. "Его правая, нырок под кулак, ответ в пах (Гадюка сложился) апперкот левой в зубы!" Гадюка отделился от земли и, не разгибаясь, рухнул ничком:
– Оуой! – Сыпались искры из запавших под уродливые бугры глаз.
Хлыст и Хлюст прилегли рядышком, согнувшись и "на бочок", не успев сообразить, что с ними произошло. Стальные кулаки красавчика пробуравили дряблые животы до позвоночника.
– Где мои друзья? Вы, рептилии?! – Сверкающий луч вспенил песок у тощих коленок подонков, и те, сохраняя позу зародышей, поползли по песку, выпучив от ужаса глаза и сопливо втягивая воздух прыщавыми носами.
– В под... в под... ва... ле... – застонали вразнобой канальи, продолжая являть взору зародышей обезьян на сковородке. – Ой, больно! Аааа!
Одним прыжком Криккрак оказался на веранде. Дневной свет едва проникал в черную пасть туннеля, высвечивая кладку стен из колотого гранита с круто уходящей кверху деревянной лестницей в глубине. Подробности волшебник рассмотреть не успел. Одноглазая ведьма заслонила двери, исхудавшим до серого налета телом. Небрежно наброшенное короткое платье свободного покроя свисало с заголившихся плеч лохмотьями, хорошо продуманного дизайна.
– Не спеши, яхонтовый! – Острые когти метнулись к лицу незваного гостя, но остановились перед непроницаемо черной завесой волшебного подарка стариков. Пепельные волосы ведьмы поднялись дыбом.
– Зззашшш! – прошипел бластер, вспенивая камень стены. Ведьма испарилась.
“Я узнал тебя по метке князя Эррора, Паучелло!” Криккрак не ждал легкой победы. Рыжий паук метнулся по туннелю коридора и мохнатым шаром прокатился вверх по ступеням мезонина. Короткая вспышка света от распахнувшейся под потолком двери, приглушенный бетонным перекрытием дикий хохот оборотня и настороженная тишина. – Защита! – вслух проговорил Криккрак, сотворяя несокрушимый кокон вокруг тела. Бластер не мог причинить бишау существенного вреда. Для победы над колдунами на оружие налагается специальное заклятие более сильным волшебником. Юный маг готовился к продолжению боя, полагаясь исключительно на свои силы.
– Где же вход в подвал? – Напряженный взгляд метался по граниту, высекая из камня фиолетовые искры.
– Шшшр-шшааа! – Двери над лестницей распахнулись, и серые змеи, разворачиваясь в полете, метнулись к мальчику. Вспышка иглы луча, и кровавые ошметья гадов затрепетали у ног. – Шрр-шшааа! – Гадов стало больше!
– Ззз-зумш, ззз-зумш, ззз-зумш... – деловито пело оружие.
Гады и кровавые ошметки облепили волшебный кокон со всех сторон. Представить, даже приблизительно, их число мальчик уже не мог.
"Нельзя стрелять! – обожгла догадка, и бластер влетел в кобуру. Защита выдерживала натиск извивающегося воинства Паучелло. Живые и мертвые змеи заполнили короткий коридор до потолка. Обстановка требовала решительных действий, а Криккрак не имел возможности сделать и шага. – Надо срочно выпутываться. – Строгое лицо мамы возникло в рамке из синего тумана: – Муравьи санитары леса, сынок..."
Да, он помнил рассказ о муравьях в уютной каюте звездолета. В тот день биолога Ивана Григорьевича отвлекли дела, и мама взялась провести за него очередной урок.
"Муравьи санитары, муравьи санитары... Санитары! Есть решение! Заклинание-призыв, и появится миллион друзей!"
Черные и рыжие ручейки потекли к серому особняку Паучелло.
– Ай! Аяяяй! Ой! Аааа... – с новой силой взвыл истерический хор голосов за дверью и растворился в неизвестности.
Санитары не умели медлить и приступали к работе сходу.
А в пятом доме от особняка зеленоглазая девчонка в саду вдруг вздохнула вольготнее: " Криккрак жив и он побеждает!" К сожалению Микаэла не понимала сердцем сурового закона: В ЛЮБОЙ ВОЙНЕ ЕСТЬ ЖЕРТВЫ, И НЕТ ПОБЕДИТЕЛЕЙ. Ее отважному другу только предстояло испытать мрачную его справедливость полной мерой.
Муравьи расчистили коридор и продолжали копошиться по углам, зачищая до синевы груды гибких скелетов, похожих со стороны на свалку белых пружин. Гранитные стены с двух сторон от мальчика дымились вспененными шрамами жутковатого красного свечения. Слева наискосок от мальчика в кладке стены чернело прямоугольное отверстие с оплавленным краем.
Тьма исторгала стоны. Отчаянный прыжок и волшебник достиг дыры. Предчувствие непоправимой беды больно резануло по сердцу. Сотворенный наспех свет получился тусклым и ядовито-желтым. Заклинание на освещение явно забуксовало на полпути. Угрюмая камера оказалась точно такой, какой представлял ее Криккрак по скудным ухищрениям Яги с волшебным зеркалом. Осклизлые сырые стены, утрамбованный земляной пол и канаты расходящейся веером паутины со свисающими клочьями окровавленной человеческой плоти.
В центре каземата что-то зашевелилось, и Криккрак вздрогнул, узнавая в красно-бело-коричневой мешанине лицо брата.
– Он разрезал его бластером, Кри! – хрипело лицо, уплывая в темноту угла.
Сердце Криккрака заныло от нестерпимой боли. Алеша Булавин лежал навзничь, широко разбросав руки, а его обнаженную грудь пересекала косая красная полоса с черными обугленными краями. Белое лицо несостоявшегося друга заст
Мимо глаза прямо в лоб.
Отведи мою беду,
Но не к другу, а к врагу".
(Ворожба.)
Зеленый луч восходящего солнца брызнул на искореженное жерло Громилы изумрудными искрами света и в миг рассеял сонное безмолвие Медвежьего. Взорвались птичьим щебетом лесные чащобы, ударили трескучие бубны цикад... А на сахарной голове Утеса белое облако вдруг ожило и развернулось за плечами стройного синеглазого мальчишки шлейфом искрящейся снежной метели. Челюсть козлиной морды над избушкой Яги отвисла и задергалась в ознобе.
– Не суетись, – мягко посоветовал Криккрак растерявшемуся охраннику. – Пусть тебя не смущает наряд. Метель за спиной – мой плащ волшебника. Покажусь в нем, потом спрячу в гроте на Утесе.
Под объяснения мальчика избушка сбросила остатки дремы и, пораженная снежным вихрем у своего крыльца, с перепугу обрела дар рифмы.
– Ой! – вздрогнуло престарелое творение бишау. – Да это никак, Криккрак!
Куриные ножки подломились. Криккраку показалось, что избушка всплеснула ими, как это делаем мы, выражая крайнюю степень изумления. Стоит ли говорить, что намеченная волшебником торжественная церемония тотчас полетела в тартарары. Избушка плюхнулась "на брюхо" старой вороной, обнаружившей серебряный блеск на мусорной свалке.
В результате посадки целого “еродрома” сквозь покосившийся проем дверей на Криккрака посыпались: жестяная печная заслонка, кованый сундук с ведовской Книгой судеб, ящик под вразумляющую дубину, осиновый кол и Костя, скользнувший в объятия волшебника, по направляющей дубовой скамейки. На этой скамье за неимением лучшего недавний хаттон придремнул, не дождавшись названного брата из последнего испытания.
Когда возбуждение поутихло, Яга мысленно вознесла хвалу Фее Время, за её совет задержаться в костяном облике, что избавило Саттву от неизбежных синяков и шишек в момент "приземления" на новые (под дуб) доски пола.
Закончив акафист в честь прозорливицы, колдунья нацелилась на камеру хранения где, как известно, лежала скатерть самобранка. Братья запротестовали.
– Родители ждут, – урезонил Криккрак ведьму, а синий свет окатил бабку с головы до пят, высветив из обличья ходячего мертвяка светлый образ феи Саттвы.
– И друзья волнуются! – Костя порозовел от осознания скорой встречи с экипажем и отвел глаза, скрывая накативший мандраж перед неизбежностью.
– А, ить ваша правда, яхонтовые мои. А ты не тушуйся, голубь! – Лиловый нос-огурец источал назидание. – Все рады тебе: и друзья твои, и мать с отцом. Ить и нам, с витязем, пора готовиться гостей встречать, да страхом повечать. Не убоятся люди живых мертвяков, сокол?
– Сдается, сама ты дрейфишь, старая песочница, – засмеялся Криккрак. Тысячи зайчиков радугой порскнули по стенам. – Прости фея Саттва, песочница к тебе не относится, мы все сейчас волнуемся, да отступать поздно. Вперед!
– Твоя, правда! – Яга пожевала дряблыми губами и спохватилась, собираясь сплюнуть в траву. – Простите, верхние люди, от дури враз не отмазаться. – Словарный запас старухи, после посещения библиотеки "Пионера" нет-нет, да и "взбрыкивал" перлами тюремной огранки устаревших детективов. – Хоть круть верть, хоть верть круть, а в прятки наигрались досыта. Хватит! – Колдунья расплылась в улыбке "веселого Роджера" и уставилась на Костю подозрительным взором. – Сказала, прекрати дурью маяться, голубь! Встряхнись, желтому с зеленым солнышкам поклонись, и… – вперед, как сокол повелел! – Костлявая лапа лучшего изобретения бишау неловко коснулась черных кудрей. Краска смущения на лице новоиспеченного человека при слове вперед уступила место бледной синеве под глазами. Яга всплеснула руками от неподдельного возмущения. – Окстись, неблагодарный свин! Настоящие отец и мать не токмо те, что жизнь дают, они и те, что по ней ведут! Ждут, не дождутся обоих, волнуются за обоих. Так то, родимые! – Бабка в сердцах затолкнула словесную помесь голубя с поросенком в играющую за плечами сокола снежную бурю абсолютно не вежливым пинком. – До встречи на поляне под Утесом!
После "Монографии" Яги Иван Григорьевич, старшие Когтевы и Командир стали неразлучной четверкой. Раздираемые тревогой, муторные часы неизвестности, собравшись в библиотеке, они вместе пережидали ночь, изредка обмениваясь ничего не значащими замечаниями о пресной развлекательной программе БИБУ. К восходу зеленого солнца сюжет о двух пройдохах сорванцах, машине времени да средневековом рыцаре не стоил бы грана внимания, не воспользуйся им начинающий волшебник, чтобы смягчить появление перед родителями в обществе брата. Самое располагающее предупреждение – не лекарство от предубеждения. Волнение родителей Криккрак уловил на Утесе змееголовов. Оно висело над Хрустальным сиреневым облаком с черной оторочкой по северо-западу. Юный маг торопился погасить его.
"Герои" экрана, следуя замыслу авторов фильма, барахтались в стальном захвате перехитрившего детские козни хозяина замка. Они вразнобой дрыгали ногами в тяжелых “космических” ботинках, поочередно делали одинаково круглые от ужаса глаза и, периодически картинно обмякнув, изображали мокрые комбинезоны на бельевой веревке...
Вдруг прекратив возню, мальчишки выскользнули из железных тисков и дружно повернулись лицами к зрителям. К неописуемому удивлению, компания неразлучных взрослых разглядела на экране синеглазого Криккрака и Железяку в обществе стройного незнакомого паренька с пурпурным румянцем от кончика носа до смоляной шапки волнистых волос! Оранжевая футболка с глубоким вырезом, короткие синие шорты и сандалии на толстой подошве с ремешками до колен лишь подчеркивали грациозную упругость молодого гибкого тела.
"Дикая кошка перед прыжком, – оценила машинально мама неизвестного мальчишку, никак не связывая незнакомца с отсутствием на экране хаттона. Брат Криккрака (по их с отцом убеждению) должен был напоминать медвежонка. Ее похудевший и возмужавший за ночь сын стоял несколько впереди в серебряной чешуе незнакомого одеяния, частью укрытого ниспадающим с угловатых плеч снежным бураном. Ее дите смотрело на компанию взрослых бирюзовым взором, полным невысказанной нежности и беспокойства. – Ты совсем мальчик и совсем-совсем взрослый. – Тихие слезы радости, тревоги и гордости навернулись на глаза, и мама часто-часто заморгала ими, прикладывая тонкие пальцы к вискам и едва заметно покачивая головой. – Ты стал взрослым, мой сын".
Тем временем Железяка поднял руку, и музыкальное сопровождение фильма выключилось. Нянь сделал шаг вперед, показавшийся совершенно бесшумным после бравурного звяканья стальных доспехов хозяина замка по сюжету.
– Люди, вы поступаете мудро, вслушиваясь в глас Природы, но оказываетесь неразумными ханжами, проходя мимо очевидного. – Широкий жест робота в сторону незнакомого мальчика был изящным, величественным и еще каким угодно с точки зрения ораторского искусства. Однако вкупе с замысловатой мыслью он не пролил и корпускулы света на происходящее.
– Начало многообещающее, – иронично заметил командир шепотом, наклонившись к уху старшего Когтева. Но критическое замечание Главы экспедиции услыхали все.
– Вы уподобляетесь библейским иудеям, взирающим на божественные чудеса и, раз за разом, оскорбляющим Творца неверием в его мощь. – Железяка монументально переместился еще на шаг, игнорируя критику по другую сторону экрана. Могучий торс развернулся в сторону мальчишек, однако красивая голова юного Аполлона осталась обращенной к залу. – Примите Мир таким, каков он есть! Не отталкивайте протянутую руку родственного разума. Объедините с ним усилия, сотрите ложные границы и вместе пользуйтесь счастьем созидания!..
От железякиного "вместе" зазвенело в ушах, а БИБУ сделал робкую попытку отключиться на полуслове. Криккрак, вдруг, разглядел слезы матери:
– Стоп, Железяка! Нам верят без лишних слов! Экран долой, пора домой!
Знакомый синий сполох вырвался наружу и на мгновение ослепил растерявшихся зрителей. В следующую секунду вся троица оказалась на расчерченном "а ля паркет" стеклолите пола. Экран БИБУ заговорщески подмигнул и погас.
– Экран мы придумали, чтобы вы нас не сразу задушили в объятиях. А Волшебство Ночи получилось, лучше не бывает! Перед вами Костя, наш недавний медвежонок или последний хаттон Хета. Скажи им побыстрее, что-нибудь свое, Константин, пока тебя не приняли за галлюцинацию или куклу!
Астронавты замерли, пораженные обыденностью происходящего чуда. Мальчишка на экране мог быть продолжением фильма, световым эффектом, дополнительной тренировкой мозга... Слова Железяки и Криккрака медленно выпрямляли извилины и еще медленнее доходили до перегруженного бессонной ночью сознания.
Костя приоткрыл рот…
– Эп-эп-эп-эп-эп...
Разволновавшийся Иван Григорьевич заторопился не то с вопросом, не то с приветственной речью. Черноволосый мальчик прервал ученого "на полуслове".
– Извини-ти-ти-те пипо-па-пожалуйста...
Знакомое до слез вступление моментально разрушило у четверки взрослых эффект господина Столбняка. Губы Ивана Григорьевича сомкнулись со стальным лязгом вставных челюстей. Командир саданул БИБУ взглядом и тот, испуганно скрипнув роликами шасси, "приклеился" к стеклянным стеллажам фильмотеки.
– Хорошие вы мои! – рванулась мама к мальчишкам, обнимая обоих. – Вы были и остаетесь нашими! Как мы вас ждали! Какой ты неожиданный, Костя!
– Не зацелуй, дай поздороваться. Привет сыновья! – Отец обхватил всех стальными ручищами и закружил по библиотеке.
– Кости поломаешь, медведь! – вскрикнула мама, смеясь и вытирая слезы одновременно. – Ой, голова закружилась!
Летчица шутила, смеялась. Ее непроницаемо-строгое лицо светилось неземным счастьем мадонны кисти божественного Рафаэля. А Костя вдруг расплакался. Нечаянный мамин каламбур Костя, кости и медведь окатил сердце бывшего хаттона горячей волной беспредельной любви, признательности и... утраты. Костя вдруг почувствовал, что он давным-давно родной, желанный и полноправный член этого славного семейного экипажа. Прошлое отступало, навсегда превращаясь в долгий, невероятно близкий к правде, сон. Застарелые переживания не отпуская, перестали, тем не менее, отягощать сердце томлением тоски и неизвестности. И уверенно накатило будущее Человека, возможно, репортера и разведчика космических глубин, которое представлялось заманчивым однотонно-розовым. Только о нем он, сегодняшний Костя, просто не успел поразмыслить хорошенько.
– Семейство, хватит в дождики играть! – Звонкие шлепки ниже поясницы закрепили отцовские права, стандарты и равное отношение со стороны одного из самых ближайших родственников. – Сейчас бы пир закатить на весь мир!
– Нет проблем, Николай! Для начала дайте хотя бы поздравить и поздороваться с экспедиционным "ни весть с чем"! – Командир тяжеловесно вклинился в семейную кутерьму Когтевых. Мускулистые руки гориллы хорошенько встряхнули пришельцев и задержались на волшебной ткани плаща. – По виду, внутри жуткий морозяка?
– Он теплый. Правильнее сказать комфортный. Он путь... – Мальчик закусил губу. Никто не должен знать о волшебных дорогах плаща. – ...Плащ подарили дедушка Космос и бабушка Время.
– Наш пострел везде поспел. – Биолог пробился к мальчикам и, в свою очередь принялся ощупывать и даже обнюхивать снежные вихри. – Исследование ткани в лаборатории Хрустального, надо полагать, отпадают?
– Простите, что перебиваю! – Криккрак напружинился. Золотой локон упал на глаза, и мальчик мыслью торопливо убрал его за ухо. – Я сейчас...
Криккраку вдруг захотелось толики внимания старших к его личной изменившейся сущности. Он провел указательным пальцем по своему лбу. Вихры расправились, и кожаный ремешок мастера стянул гриву изящной коричневой чертой. Однако в ажиотаже встречи, скромные попытки проявить волшебные свойства прошли совершенно без внимания. Взрослые ждали продолжения, наивно полагая, что он просто призадумался и (в который раз) пропуская чудо.
– Вы хотели познакомиться с Ягой? – Тень огорчения от невнимательности старших затерялась в снопе аметистового света, озарившего полумрак библиотеки праздничным салютом. Криккрак встряхнулся, отгоняя личное на потом и, без перехода, выложил козырь широким приглашающим жестом. – Яга готова и ждет на праздник весь экипаж. Выход через зал связи, Командир.
– ?!
Не выдержав напора командирских очей, Криккрак покачнулся.
– Прости, малыш! – Командир заметил оплошность, – Прости, но я боюсь понять тебя неправильно.
– Яга приглашает всех, всех, всех! Она и витязь ждут к столу на своей поляне под Утесом. А волшебный туннель-переход у феи получился из нашего зала связи. Везделеты не потребуются.
Командир задумался. Наличие волшебства никак не укладывалось на нужную полочку в голове. Её просто не существовало такой полочки, и размышления Главы колонии носили чисто умозрительный характер:
"Выходы из зала связи ведут в кольцевой коридор Хрустального. Какой туннель мальчик имеет в виду?" Память нарисовала зал, кресла просторным амфитеатром под потолок, экраны с универсальным пультом управления, светящиеся стрелы-указатели шести выходов. С обратной стороны, тоже световые, стандартные надписи: “Зал связи. Вход”. Мысленно обшарив прилегающее к залу пространство, командир изобразил на лице недоумение, подкрепив его соединением шарниров плеч с ушами, после чего нажал кнопку вызова. – Дежурный, свободных от вахты, в зал связи! У нас праздник!
На заумные волшебные свойства перехода Яги мозг главы экспедиции откликнуться так и не сумел. А поскольку дополнительных разъяснений от начальства не поступило, дежурный, бросив короткое “Есть, шеф!” – исчез с экрана. "Чистым пилотам" не возбранялась фамильярность в обращении.
– Вы идите, а мы с Иваном посекретничаем о программе наблюдений, прихватим подарок Яге и вас догоним. – Библиотечное кресло уныло скрипнуло, принимая внушительный вес Главного пилота экспедиции.
– Яга не терпит подношений! – персиковые щеки Кости вспыхнули алым.
– Он весь в тебя своей стеснительностью, – шепнула мама мужу.
– Ненадолго, учитывая природную проказливость хаттона, – громко ответил геолог, преодолевая неловкость в разговоре из-за "секретного" замечания жены. Кому захочется, чтобы при нем шептались?
– Костя просто предупреждает, что Яга не совсем человек. – Криккрак задумался, подбирая слова. Яга могла появиться в облике Саттвы, и мальчик пытался сообразить, каким образом подготовить взрослых к возможным перевоплощениям феи, не выдавая личной тайны колдуньи. – Она живая, в запасе у нее много личных сюрпризов, и говорить о них, мы не имеем права. Во всяком случае, сейчас, пока вы не разобрались что к чему.
Костя округлил глаза, сморщив лоб в веселом недоумении, потом хитро подмигнул брату и, не скрывая коварства, громко зашипел:
– Ты думаешь, она?..
– Тсс! – Криккрак, изображая на лице лукавую таинственность, прижал пальцы к губам брата. – Эх, жаль клюв у тебя пропал, болтун, а у меня как на грех нет иголки с нитками. Пошли на поляну, пока всех не перепугали секретами... К столу! – просмеявшись, позвал он громко и первым направился к залу связи.
2
Железяка записал репортаж бывшего хаттона о Дне Великого Контакта и запись можно увидеть в архивах "Пионера Вселенной" в удобное для Вас время.
– Ой! – дружно вздрогнули отец и мать самой большой семьи колонистов, прикрывая глаза ладонями от набравшего силу утра над сахарной головой Утеса змееголовов. Полумрак Хрустального исчез. Геолог и летчица, вытирая мокрые от слез щеки (из-за резкой перемены освещения) стояли на поляне у длинных шпалер белоснежных скатертей, уставленных пузатыми узкогорлыми графинами искусной восточной работы. Широкие серебряные подносы гнулись под горками фруктов, золотые кубки пенились напитками, а букеты цветов в хрустальных вазах переливались капельками холодной росы. Для любителей неги, напротив каждого прибора на скатерти бугрились атласные бока бесчисленного количества расшитых золотом подушек, возле которых прямо в воздухе шелестели веера из пальмовых листьев, навевая прохладу.
Множество скрипок, гуслей, дудок, рожков, гитар и прочих барабанчиков оркестра (репортер Костя) с грациозной непринужденностью висело в воздухе над широкими прогалинами курчавой травы-муравы, предназначенными под пляски. Прием гостей оказался продуманным Ягой до мелочей.
Со стороны поляны двери зала связи не просматривались совершенно. Гости возникали, как бы сами по себе. Каждый неизменно ойкал, протирал пальцами глаза и с шумным весельем переживал испуг. Братья при Железяке добровольно возложили на себя обязанности швейцаров при невидимых дверях и порядком подустали от восторженных приветствий и бесконечных вопросов.
Столы манили. Колонисты быстро приходили в себя, располагаясь у скатертей пестрыми галдящими компаниями, без лишних предисловий, наполняя кубки шипучим медом, не забывая славить гостеприимную хозяйку, и искренне досадуя на ее отсутствие, в ожидании еще больших чудес. Яга не спешила, давая гостям возможность несколько освоиться с обстановкой.
В лесу, со стороны Мертвого болота, вдруг глухо заурчали бубны, завопили в голос визгливые флейты. Гости настороженно примолкли, обращая взоры к опушке. Мясистые фиолетовые стебли раздвинулась и к столам направилась процессия невиданных существ в венках из цветов в радуге искр, срывающейся с листвы капели. Листья сказочные существа несли в руках, размахивая ими и приветствуя астронавтов на говорливом языке задорных горных потоков. Неказистые первобытные инструменты, в крошечных руках лилипутов пели сами, издавая ритмичную череду, берущих за сердце звуков.
– Кто это?
– Что это?
– Это гномы?
– Ведьмы?
– Лесовики?
– Здравствуйте люди дорогие да духи лесные! – голос громкий непередаваемо нежный. Гости закрутили головами до рези в животе. – Знакомьтесь, не стесняйтесь, чем богаты, угощайтесь, – пело над поляной высоким чистым контральто, но фея не спешила показать свою волшебную красу.
– Мать честная! – рявкнуло вдруг командирским тембром.
Его хозяин, в сопровождении стандартно ойкнувшего биолога, прорисовался в невидимых дверях одетый в боевой скафандр при гермошлеме. Усилители, рассчитанные на команды в грохоте планетарных битв, заглушили шум разгорающегося застолья. Спасая барабанные перепонки, биолог едва успел стиснуть голову ладонями с бесподобной реакцией шимпанзе Микки.
– Пора бы Яге появиться, – шепнул Криккрак Косте, сопровождая командира и биолога к самой шумной компании колонистов во главе с собственными милыми родственниками.
Колонисты давно повскакали, приветствуя и духов, и невидимку-хозяйку, и главу отважной экспедиции землян. Напряженности как не бывало. Духи острова с неторопливым достоинством рассаживались среди пришельцев, походя знакомясь с ними, разливая шипучие меды, поднимая заздравные чаши и воздавая хвалу Творцу, витиевато благословляя Его за день открытых дверей к человеческим сердцам.
– Искупаться бы, – мечтательно вздохнул Костя, устало ковыляя за командиром на полусогнутых. – Потом бы и допраздновать.
–Терпи, ленивый хаттон! – смеялся Криккрак, обнимая брата за талию и прижимаясь щекой к его горячему плечу. – Будешь падать, я тебя поддержу.
В небе по реактивному ухнуло, треснуло грозовым разрядом и засвистело разбойничьим посвистом: Яга в ступе, метла и осиновый кол торчком с ревом истребителя на форсаже промелькнули над праздником и растворились в лазурном мареве моря.
– Колония "Пионер Вселенной", я Яга 31-я захожу на посадку, прошу условия! – Громыхнуло раскатами.
– Штиль. Видимость более десяти. Посадку с любого направления разрешаю, – мгновенно нашелся командир, вырастая над гостями статуей в рыцарских доспехах, обеспечивая себе видимость воздушных подходов и вытирая широченной ладонью враз увлажнившееся лицо.
– Спасибо, родимый! Условия приняла, сажусь. И-и-и-и-и-и-эх!
Красный платочек, нос огурцом, сыч-ворон на правом плече, седые патлы в разные стороны. Ступа пришлепнулась перед братьями, замерла… только пыль столбом!
Фея Саттва рука об руку с князем Эррором с поясным поклоном вышли из растворившегося в воздухе смерча к гостям...
Праздник разворачивался чин по чину. Хоровая капелла болотных лягушек исполнила полифоническую кантату великого Тосказаелы "Раздумья на Лысой горе" и переключилась на припевки бородавчатых народностей Мертвого болота.
Музыкальные инструменты, что висели в воздухе над скатертями, выполняли заявки гостей одновременно и, совершенно не мешая, друг другу. Каждый слушал, что хотел, непостижимым образом, не перебивая заказов и меломанского настроения соседей. Коварные гусли-самогуды (и кто бы мог заподозрить в заштатных гуслях эдакое вероломство) незаметно подкрадывались сзади, заставляя плясать до упаду, не дай бог гостю праздника замечтаться или, на свою беду, увлечься серьезным разговором. Музыка, смех и веселый гомон толпы.
Среди пирующих гостей
Ходили чаши круговые
И духи острова хмельные
Искали братьев средь людей...
(репортаж "О Великом Контакте".)
Мелодии лесной братии на самодельных рожках, флейтах, бубнах и барабанах беззастенчиво терзали уши самобытной первородной, простотой. Они вели, заставляя трепетать в сладкой истоме, безжалостно отдавая беззащитную плоть на растерзание безудержному веселью и бросая ее в омут самых диких и бесшабашных плясок. Передохнув, они неторопливо, с показной неохотой, возвращали к жизни лишь только для того, чтобы через короткий промежуток времени повторить все сначала.
– Ой, умру!
– Ах, колдовство!
– Нет, это безумие, безумие, безумие!
– Я в жизни так не плясал!
– Спасите, люди, на ушах стою!
– Ах, так, тири так, а вот так умеешь, брат?
Духи и пришельцы хохотали, дурачились, пели и плясали, падая от усталости и вереща на все голоса.
– Кто они?
Командир в скафандре возлежал с гермошлемом подмышкой и машинально испытывал сверлящими зрачками фею Саттву на прочность. Зарвавшиеся самогуды после встречи с командирским взором валялись неподалеку с лопнувшими струнами. Пышная русая копна над головой феи трепетала под напором незримого ветра. Саттва сидела невозмутимая и задумчивая в скромном венке из земных ромашек и васильков, поражая четверку друзей безыскусным изяществом манер и хрустальной чистотой речи.
– Духи, разумеется. Духи трав, цветов, деревьев и горных ручьев.
– А где упыри и прочая... хм... гм... – Биолог порозовел, стушевавшись от деликатности.
– Нечисть, хотите сказать. С ней не дружим. Я правильно говорю, витязь?
– Они опасны для тех, кто ее боится. А бороться с ней нет смысла. С ней нетрудно поладить, уважив ее. Подарив, например, игральные кости или карты. Нечисть нахальна и страшна для непосвященных. Так на то она и сотворена.
Князь с Электры не потрудился снять плащ и возлежал на красном бархате, любуясь по ходу беседы чеканкой золотого кубка, изредка наполняя его густым шипящим бальзамом. Тяжелый меч Эррора прятался в складках, а боевые перчатки и стальной шлем-шишак лежали рядом, создавая вокруг витязя жутковатый ореол готовности к немедленному и суровому действу.
– Согласна с тобой, витязь, а и мы не без греха. Чуть что на осиновый кол неслуха! Потом жалеем, эскейп (возврат) делаем.
Саттва вздохнула, перебирая тонкими пальцами кисти расшитого зеленым бисером пояса. Ее высокие гости с Земли хохотали. Знакомство колдуньи с компьютером заметно наследило в простонародной речи.
– На кол сажали ради порядка, чтобы не зазнавались, и в назидание. – Густая с проседью борода от седеющих висков и плотные усы скрывали тонкие губы князя. Даже вблизи, было непонятно, говорит витязь всерьез или продолжает смеяться над "эскейпом" феи вместе с астронавтами. – Безнаказанность родит беспредел, беспредел – катастрофу.
– В которой беспредельщику крышка, – резюмировал командир. – Не виноватым, правда, от того не легче. Вы правы, получается со своим колом. Всепрощение – яд!
– Духам хорошо с людьми. Смотрите, как веселятся! На седьмом небе! – Саттва улыбалась, не обратив внимания на неучтивую веселость собеседников от ее эскейпа, разве что глаза оставались задумчивыми, не сказать печальными.
– По-моему, частенько походя, мы обижаем духов, – заметил папа.
А мама, соглашаясь с мужем, утвердительно кивнула растрепавшейся прической. При повороте головы в ее черных волосах вспыхнула прозрачная радуга, придав строгим чертам лица иконописную кротость и смирение перед неизбежностью. С минуту Саттва любовалась новой подругой:
– Духи понимают, что в мире без колдовства люди их не видят. Им и в голову не придет ответить обидой. Они привыкли прощать слепоту человека.
– Прощать слепоту.… На больных не сердятся…
Командир хотел поделиться размышлениями о сложности в определении грани между болезнью и пороком. Однако, посмотрев на фею, перебивать ее незаконченной мысли не стал. Из-под самобранки робко выглянул желтый цветок травы-разлуки. Саттва пощекотала венчик со стороны упругих бархатистых листьев, цветок благодарно прижмурил глазок и заблагоухал.
– Духи не помнят Зла. Погибают, а сердца на обидчика не держат. Любят человека больше себя! И жалеют.
– Простите, я не понял? – Иван Григорьевич навострил уши и стал похож на Большого Гончего Пса в памятные вечера сказок дедушки Космоса.
– Мир так устроен: Зло вернется к своему источнику. Полетает по свету, в семь, в десять раз усилится и бьет! Правило резонанса, а мысль материальна! – На прекрасные глаза феи набежали слезы сострадания, и она сердито смахнула их узкой ладонью. – Простите, я некстати вспомнила, как духи помогали нам с витязем спасать птиц и зверей во время буйства Громилы. Гибли тысячами, не подпуская огонь к гнездовьям. За чьи грехи страдали, не ведаю.
– Духи возрождаются? – Командир потупил глаза, и фея поняла, ответ серьезно волнует этого переполненного энергией мужчину с тяжелым взглядом.
– В природе возрождается все, а умирать все одно не охота.
– Но как жить человеку? – задумчиво вмешалась в разговор мама.
– В том то и суть! – казачком вскочил из-за стола Иван Григорьевич. – Нужно строить, нужны бумага, пластмассы, металлы, в конце концов! – Щекочущая боль под коленками потянула биолога к земле с такой силой, что он не удержался на ногах. За разговором ученый муж не заметил, как отсидел ноги.
– Все прошло, – улыбнулась фея, проводя ладонью вдоль ног биолога. – Поверьте, поиски ответов на подобные вопросы много важней, чем бесконечное придумывание орудий убийства. Тысячи лет изобретаете...
К беседующим подбежали виновники торжества.
Костя: Мама, папа! Можно мы улетим?
Криккрак: Мы устали и не успеваем наговориться друг с другом.
Костя: Нам интересно и смешно, но мы просто валимся с ног!
Криккрак: Нас затеребили расспросами!
Костя: Растерзали вусмерть!
Братья шлепнулись на траву и засучили в воздухе ногами.
– Ап! – Сцепившись руками, ребята сделали стойки на голове и замерли нос к носу, балансируя на не стриженых макушках, плутовски подмигивая друг другу.
Отвлекающую внимание гимнастику придумал недавний хаттон. Братья не хотели вдаваться в подробности задуманного плана освобождения Алеши Булавина. Кто в суматохе сообразит, что лететь ребята собрались на Землю и быстренько вернуться к исходу праздника втроем! Со стороны, стойка на макушках выглядела забавной, и взрослые хохотали от души.
– "Летите, голуби, летите!" – пропел фальцетом Иван Григорьевич, и отцу с матерью только и оставалось, что согласно кивнуть головой.
Саттва в упор посмотрела на князя Эррора
"Не рано, витязь?"
"Клетка тесна соколу, фея".
Мальчишки вверх ногами поднялись в воздух, разошлись красивым сальто-мортале и скрылись за вершиной Утеса.
3
РАССКАЗ КРИККРАКА О ПЕРВОЙ “ОДИССЕЕ” ВОЛШЕБНИКА.
Дурак с самомнением – самый опасный дурак, – учили нас астропилоты. Не доучили, к сожалению. Наше необдуманное путешествие началось из грота, который мой будущий брат не заметил, когда искал меня, сидя в ступе. А мне тогда перед прыжком в воду было не до того, чтобы осмотреть пещеру. Помните моё испытание на смелость? Нападение Паучелло, колдовство, кормежка медвежат, поиски Яги перед Волшебной ночью отвлекли мою память от находки. А после ночных приключений праздник утомил нас в два счета. Замечталось о передышке, и я вспомнил о пещере.
Мы прошли узкий лаз и остановились. Темнота после света двух солнц, хоть глаз коли. Плащ стариков на моих плечах слабо мерцал, окутывая нас зеленым сиянием, и вдруг потянулся вверх, распахнувшись под потолком алмазами звездного неба.
– Ура! – крикнул Костя и сразу же перешел на шепот. Эхо пещеры многократно усилило голос, и в ушах пренеприятно заломило. – Смотри, видишь звезду в левом углу? Нам туда, она мигает!
– Откуда ты знаешь, что нам? – спрашиваю, а сам сообразить не могу, что и с чем плохо вяжется в Костином наблюдении?
– Следи за Звездой, – отвечает.
Решение искать Алешу нам подсказали духи. Хитрый такой лесовичок долго и нудно подковыривал нас на темы истиной дружбы. Не разгадали мы в нем посланца Паучелло. Увлеклись и забыли наставления Яги. Могло и со стороны наваждение быть? Сейчас нет смысла гадать. Кулаками после драки даже дураки не машут.
Красивый грот, обязательно посмотрите! Резьба натеков настолько глубока и изящна, что выглядит творением скульптора. Сосульки сталактитов местами достигают пола, образуя причудливые колонны, а сам пол ровный глиняный с узором из обломков отвалившихся от потолка камушков кварцита... И глубокая расщелина у дальней стены. Красоту грота мы замечали, разве что, краем глаза.
А тут еще прилепилось ощущение хорошо позабытого. Мне казалось, я раньше приходил в грот: вокруг смуглые люди в золотистых юбках. И отец... Другой, папа. Борода седым клином разделена посередине.… Вышел наружу – внизу море, белый город на берегу... Признаться, я подрастерялся, и голова пошла кругом. Звезда мигает и мигает! Не насторожился, не разгадал и не обратил я тогда внимания, что далеко за крылом плаща сверкает звездочка.
– Записывай, – шепчу Косте, – похоже на азбуку Морзе.
Костя схватил обломок камня, утоптал глину и уселся на корточки:
– Я готов, Кри, – сам тоже шепчет.
– Пиши! Точка, тире... тире... точка. Подожди, пауза... Стоп! Вот оно начало!
"П"... Дальше "Р"... «И"... «Л"... «Е"... «Т", «А"... Длинное что-то. Вспомнил "И"- краткий. "Т"... "Е". Все! Молчат. Пауза. Что получилось?
– ПРИЛЕТАЙТЕ, – прошипел Костя, осевшим от волнения голосом. – Пробуем еще, это послание, Кри!
– Предупредим наших и полетим, – еле языком шевелю, а самого зуд цыганский до печенок пробирает.
– Пока будем предупреждать, звезда погаснет! Ты слово дал...
– Я и хочу лететь! Сказал, что мое первое волшебное дело – выручить Алешу, так и будет. Я посоветоваться хотел с Ягой.
– О чем советоваться? Проведем разведку, тогда разговор будет. Без Саттвы Паучелло не победить! А что ты ей сейчас скажешь или расскажешь?
– Пожалуй ты прав, Костя. Разведка нужна.
Паучелло нас переиграл. Знать бы про обман, да "бы" мешает. Взялись за руки. Я произнес заклинание. Откуда слова взялись? Дым! Невесомость! Темнота! Блеск дня, упругий удар воздуха и очертания незнакомых материков под нами. Парим орлами.
– Это не Земля! – вопит Костя. – География другая!
– Вижу! Отступать поздно, – отвечаю. – Сориентируемся и взлетим после посадки вон у того леса.
Деревья с широкими листьями промелькнули и скрылись за частоколом зеленых и желтых стволов. Шлепнулись в траву, стебли метров пять высоты, толщиной в руку. Стоим, увязая по щиколотку в рыхлой земле. Над головой, на фоне синего неба качаются метелки сиреневых цветов. Под ногами суглинок да шапки серого мха при стволах...
– Предлагай выход! – Костя вертел головой, комично играя бровями, смешно приоткрывая рот не то от восторга, не то от изумления. – А в другой раз тормози надежней, Кри. Я думал, мы провалились под землю. Как представлю усыпанный розами куст таких вот размерчиков, который мог запросто оказаться под нами – шкура чешется! – Костя развел пальцы, изображая розовый куст.
– С воздуха мне показалось, метелки растут прямо из земли. Стволов не видно! Ошибся, в другой раз буду зависать, чтобы осмотреться.
– А я? – спрашивает Костя.
– Как захочешь, – подковыриваю брата за дурацкий вопрос, стартуя с ним из зарослей гигантской травы, куда нас занесла моя невнимательность, на высоченный "эвкалипт" с отражающими свет листьями и серебристой корой. Пятидесятиметровые гиганты возвышались над равниной зелеными башнями. – Смотри, почему я ошибся! С высоты поляна выглядела лужайкой в цветочках.
Усаживаясь среди веток, стряхнули на землю несколько перезрелых плодов- коробочек величиной с кулак, обтянутых белесой волосатой кожицей с коричневыми треугольными отворотами у основания. Сидим, изучаем пейзаж методом репортажа.
– Желтое солнце – как на Земле, одно. Птиц в небе не видно, но слышно: верещат, и в большом количестве. Вдали по сизой дымке плывут невысокие горы. Над вершинами грибом с размытой по небу шляпкой висит белое облако.
Костя спрашивает: – Хватит описаний, чего делать будем?
– Выкручиваться! Попрошу помощи у духа дерева.
Отвечаю без уверенности в успехе и сотворяю заклинание вызова. Внизу закопошилось и зашоркало:
– Шорк-шорк-шорк.
Смотрим, серое нечто копошится в развилках корней. Корни высокие и горбатые, рисунком переплетений напоминают стены грота.
– И ругается нечто, только ветки трещат да глина под лаптями плавится! – не выдержал полноты воспоминаний и позволил себе перебить брата Костя.
Волшебная поляна. Небо в тонах незрелых лимонов. Зеленовато-серебристый ковер травы-муравы, избушка с изумрудным отсветом окошка и рогатой тенью над острым коньком соломенной крыши. Изломы гривы Утеса змееголовов и таинственная чернь отходящего ко сну леса.
Фея Саттва принимает гостей. Широкий в три обхвата пень укрыт перламутром скатерти самобранки. Когтевы, Булавины, Командир, биолог Иван Григорьевич, князь Эррор и хозяйка, разместившись в пилотских креслах, слушают Криккрака, сопереживая захватывающие дух приключения братьев со смешанным чувством страха, гордости и покорности судьбе, избравшей их детей для исполнения своих неведомых целей.
– Я даже свалился от неожиданности. – Костя нелепо взмахнул руками, изображая падение...
– Мы не падали, мне пришлось резво опуститься к духу. Просящий обязан быть вежливым и не заставлять себя ждать!
Эдакий старичок, ростом не достает до наших колен, а ругается, правильно сказал Костя, – глина под лаптями плавится. Стоим, молчим, да сопим в четыре дырочки, изображая уважение к возрасту. Дождались-таки. Устал дух сотрясать словесами воздух, выслушал нас очень внимательно и вдруг завыл по-звериному.
Прислушался я к вою, ничего не понимаю. Озверел, думаю, сейчас кидаться начнет. Хотел, было взять Костю за руку, чтобы поискать духа посговорчивее, а брата след простыл. Тогда я понял: лесовик заклинание на свой манер выводил.
– Куда брата отправил? – спрашиваю.
– На Землю, как просили. К другу вашему, Алеше, – отвечает. – А тебе, колдун-несмышленыш, мою помощь отработать придется! Выполнишь дело, потом и потолкуем о правилах волшебства. Не выполнишь наказа, твои печали! – Лесовик подобрал с земли коробочку упавшего плода и протянул мне: – Возьми семя священного древа алило и посади, где сумеешь.
– Посадить дерево! И только то? – засомневался я.
Дед чертыхнулся, махнул рукой и пропал. Вокруг деревьев алило голая земля – ни листочка, ни ягодки. А корни высоченные!.. Горбатятся стенами. Я таких не видал даже в фильмах… Корни выше человека! Взял я коробочку и отправился на поляну, где трава в руку толщиной. Метров сто отлетел и остановился. Ну, думаю, на таком расстоянии моему алило свободно будет...
– Так тебе и позволили, – усмехнулась Саттва.
– Они и не позволили, – засмеялся Криккрак, разбросав по лицам слушателей сполохи голубых зайчиков. – Духи травы такой тарарам устроили, едва успокоил. Заодно узнал, что совсем не просто найти место для семечка на Зеленой планете. Плоды, когда созревают, раскрываются и разносятся ветром. Кожура превращается в подобие пропеллера. Сезон ветров длиться около месяца, и семена, бывает, летают неделями, пока не упадут. Падают, а чужие духи их губят, укрывая от света.
Лечу низко, чтобы не пропустить прогалин без растительности, а планета, и вправду, зеленее некуда. Море издалека от суши не отличить: вода, что трава-мурава, целые острова водорослей плавают, стаи птиц незнакомых на них отдыхают. Клювы у птиц пеликаньи, окрас сизый, а над острыми плечами кремовые наросты, точно сжатые в кулаки руки. На островах, как и на суше, сплошные заросли не травы, так кустарника. А луж и озер – видимо невидимо. Сплошная болотина! Пищит кто-то внизу, верещит. Не видно!
Летал, покуда не устал и опустился на берег лесного озера. Берега, в смысле почвы, нет как такового. Резная рама из толстенных бурых корней уходит глубоко под воду, а вода хрустальной чистоты! Озеро в деревянном переплете смотрится аквариумом: под водой нерукотворные джунгли в миниатюре. У рыб плавники веером, сами рыбы пестрые, юркие, спинки в цвет корней, но потемнее. А около самого дна мешки глазастые плавают. Глазищи – с кулачище, рот – метровая щель от глаза до глаза.
Разулся, опускаю ноги в воду. Мешок глазами луп-луп на меня. Пасть открыл, а там зубищи!.. И на языке растут, и сверху свисают щеточкой. О колдовстве напрочь позабыл, одним прыжком у ствола оказался. Рядом с озером прохладно. Мох охапками с веток свисает, и остро пахнет сыростью. Лианы по корявым стволам собрались в настоящие заросли ниспадают нитями в мелкий листик. Красиво, как в сказке.
Смотрю, течение посредине озера играет бликами света. Понял, что там отмель, а озеро – вовсе не озеро, а разлив лесного ручья. Засобирался перелететь глубину с зубастыми мешками, чтобы искупаться на мелководье. О том, что умею колдовать и могу запросто укротить все рыбное царство, подумал с запозданием. Не привык еще. Сандалии на корнях пристроил, разделся. Но, видно, освежиться мне была не судьба. Раздался легкий посвист, и я оказался пойманным в сеть из тонких зеленых волокон.
Из-за стволов появились рыжие бесхвостые обезьяны. Носятся вокруг, рычат, балаганят. Скрутили крепко, волокна местами рассекли кожу, аж кровь!..
– Так дело не пойдет, ребята, – вежливо замечаю захватчикам, тотчас вспомнив о своих новых возможностях. Сотворил вместо себя оловянную куклу, раскрасил. Правда, грубовато расписал, я не художник. Но руки, ноги, волосы.… Все по уму устроил. Со страху мысли четко заработали, с перезвоном. Летаю вкруг обезьяньей толкучки невидимкой и наблюдаю за "своей" участью.
Обезьяны пригнали животину, наподобие черепахи, и куклу прикрутили к ее панцирю. Панцирь у черепахи зеленый с кремовыми пятнами, просторный и ровный, как ладошка. Кремовые же края лепестками изогнуты кверху. Ноги и шея этого вездехода выдвигаются трубочками метра на три. Черепаха все время жует мох. А обезьяна, что сидит на ней, палкой с рогулькой на конце поворачивает своему такси голову. Куда повернет, туда и ползет, вернее, шагает черепаха. Корни ей нипочем. Она перебрасывает ноги и шустро ими перебирает…
– Твои ребята на обезьянолюдей похожи, – вставил биолог.
– Согласен! – Криккрак благодарно кивнул и неторопливо продолжил: – Обезьянолюди бежали следом, причем младшие, забираясь меж корней, подставляли плечи под ноги старших. Со стороны перекатывающаяся через корни группа смахивала на рыжую сороконожку небывалых размеров.
Наконец, прибыли на поляну. Трава по пояс, сучковатое дерево посередине. С дерева спустился рыжий верзила. Шерсть длинная, местами бурая с симпатичной белой опушкой по концам волос. Пасть в оскале, остекленевшие глаза навыкат. Сразу видно – Хозяин! Мои, рыжие, присели на корточки: черные костяшки пальцев упираются в землю, мохнатые коленки дрожат. Едят глазами шефа. Трусятся, что дети перед чужой собакой. Помните фильм про пса людоеда?
Слушатели вразнобой закивали головами. Историю знали все.
– А шеф лениво перевалился к черепахе и цап куклу. Содрал беднягу с платформы в одно касание. От веревок и сетки ошметки полетели.
Ах, думаю, мразь волосатая. Рыжим то, при их убогой технологии, вторую такую сеть за два месяца не сплести. Пошевелил колдовством куклу: двойник высунул язык и показал клыки. Я их удлинил нарочно... Хозяин цап куклу за ноги и тянет в разные стороны, хочет разорвать. Ноги у куклы вытягиваются, а он ручищи перехватил и снова тянет. С тем же успехом верзила мог бы тянуть резиновый канат. Зарычал зверюга, и хрясть куклу башкой об дерево.
Двойник изогнул шею дугой, но зубы скалит, не сдается. Людоед взревел, глаза из орбит полезли. Вцепился моему творению в горло зубами. И замер. Зубы в олове увязли. Сидит, хрипит и смотрит на всех, выпучив бельма. Соплеменники врассыпную, кто куда. Как они потом разбирались между собой? Не знаю.
– Знать, придется узнать. – Саттва позадумалась, не расшифровывая.
– Меня к тому времени мысль озарила! Лечу к разливу, и прямо на отмель: воды по щиколотку, мешков не видно. Облетел резной оклад зеркала и отыскал под корнями водосток. Сушняк, мох, листья заполонили русло в несметном количестве. Хлам образовал такую дамбу, что в ней ручеек терялся средь корней.
Не беда. Вспоминаю рассказы отца, о его походах на Земле: как они углубляли русло сифона в пещере, чтобы выбраться на поверхность и, не медля, принимаюсь за работу. Время – золото! Да и за Костю с Алешей душа болела. Расчищал завал несколько часов подряд. После рабства у многоногов работа не казалась тяжелой. А колдовать боялся. Вдруг лесовик меня на слабину проверяет? Повозился, конечно, от души, с местными духами советовался, откуда носить землю. Горстями собирал по всему лесу, и островок получился на славу. Выкопал руками ямку, посадил семечко, распрощался с духом озера и дунул к старому перцу дерева алило. Хороший мужик оказался, душевный.
– Ты выполнил мою просьбу, – говорит. – Понравился трудолюбием духу озера, другим духам леса. Молод, конешно.
– Так и сказал "конешно". Я улыбнулся, а он посмотрел на меня, долго-долго так посмотрел, потом отвернулся, помолчал, почесывая заскорузлыми пальцами бороду возле шеи, и сказал, загадочно усмехнувшись:
– Один у детства недостаток – быстро проходит. А иные молодыми до конца дней остаются. Им труднее всего. Глупый людь застрявших в молодости чудаками нарекает. "Людь" – не мое, духа алило слово.
– На нашей зеленой земле, – продолжает вещать дед, – лесной народ всегда тебе поможет. Древняя у нас земля, былыми делами интересная. А во-о-он ту гору хорошенько запомни. Туда и лети вдругорядь. – Мы сидели среди листьев алило, и плоская вершина с белым облаком над ней просматривалась как на ладони.
Мудрый старичок оказался дотошным. Мысли читает. Костю отправил на Землю, просветив мои мозги. Выудил приметы Земли, те самые, что показала в зеркале Яга, и точнехонько залепил в цель. Прости за Ягу, фея!
Саттва расхохоталась и переворошила золотые кудри рассказчика озорным глазом. Криккраку на мгновение показалось, что ветерок сорвался с белой гривы Утеса змееголовов и пробежался по волосам доброй и прохладной струйкой.
– Правильно научил лесовик. В колдовстве главное сосредоточиться надо, отрешиться на миг от всего, увидеть и послать точную мысль. Оглянитесь вокруг. Дерево похоже на дерево, травинка – на травинку, камень – на камень. Похожи, а одинакового не бывает. Во всем своя изюминка! Любой, самый крошечный кусочек распроединственный на всю Вселенную... Да и само формирование точной мысли – целая наука. Заклинания, мантры, молитвы не дураками составлены. В них не то, что слово, каждая буковка смыслом наделена.
– А когда изюминку не нашел? – хитро прищурился Витязь.
– Совокупность двух-трех … или последовательным приближением…
По небу на востоке разлилась изумрудная зелень, оттеснив лимонную желтизну далеко на запад. Свидание грозило затянуться. С общего согласия продолжение рассказа перенесли на сутки. Гости и зачарованный витязь с Электры князь Эррор улетели в Хрустальный. Саттва Криккрак и Костя перебрались в избушку, где слово за слово воспоминания снова захватили всех...
ПРОДОЛЖЕНИЕ “ОДИССЕИ” (пересказ)
Дух алило предположил, что Алешу на паутине заменил Костя. Выполняя просьбу, он отправил в подвал паука брата начинающего путь волшебника. Сделанного не воротишь!
Чтобы осмотреться, по его совету Криккрак избрал раскидистый дуб, в трехстах метрах от резиденции Паучелло. В причастности черного колдуна к приключениям на Зеленой планете дух не сомневался и минуты. Густая листва мешала наблюдению за особняком с мезонином на окраине большого города, плоские крыши которого угадывались в мираже испарений. Зеленые клинья лесопарков разделяли жилые зоны окраин на уютные дачные поселки, рассеченные лентой загородного шоссе. За час, что провел Криккрак на дереве, по шоссе не прошло ни одного транспортного средства или прохожего.
Соскучившись бездействием, Криккрак (подражая Микки) прыжком перелетел на нижнюю ветвь и повис, раскачиваясь на одной руке над грудой песка в окантовке из неокрашенных бревен. Осмотревшись, мальчик спрыгнул вниз, ломая ногами податливые стены и башенки, незамеченных сверху осыпающихся замков детской фантазии. Исправив повреждения, Криккрак переступил барьер песочницы и вышел на асфальтированную дорожку вдоль одноэтажных коттеджей, не задумываясь, насколько нелепо может выглядеть посередине дремлющей улицы городского предместья в серебристой чешуе костюма (он сам выбрал его из предложенных бабушкой Время вариантов) с тяжелой кобурой бластера на боку, подарком Командира.
– Кого ищешь, артист?
В глубине палисадника, в кресле-каталке сидела девчонка одних с Криккраком лет и, положив закрытую книгу в красном переплете на колени, с удивлением разглядывала незнакомца в сверкающем театральном наряде.
У Криккрака перехватило дыхание. Живую девичью красу мальчишка из космоса видел впервые. Солнце трепетало на ресницах зеленых глаз, крохотный носик, в насмешливом сочетании с приподнятыми уголками полных губ, словно задавал ехидный вопрос: – Мели, Емеля, выворачивайся наизнанку, а мы посмотрим, кто ты таков и стоишь ли нашего драгоценного внимания?
– Йя, – икнул Криккрак. – Я пришел узнать о друзьях Алеше Булавине и Когтеве Косте.
– О Булавине? – девчонка презрительно отвернулась, а Криккрак удивился странной неподвижности ног, обтянутых прозрачными складками голубого летнего сарафана. Вспыхнувший на щеках незнакомки румянец заслонили упавшие на лицо светлые пряди простой, без ухищрений, прически. Но и, не видя лица, он заметил, как тонкие пальцы девочки впились ногтями в подлокотники каталки, побелев от напряжения. Не понимая причин гнева умопомрачительной красоты, Криккрак все же решился на продолжение разговора:
– И про Алешу, и про брата Костю. Костя прилетел сегодня, – Криккрак замялся, потом решил представить брата несколько подробнее. – Он выше меня, высокий такой, черноволосый...
Солнечный свет падал Криккраку в лицо, не давая прорваться волшебному сиянию. Из пронзенной лучами тени, где под яблоней стояла каталка, глаза незнакомого мальчишки, казались девочке мерцающими бирюзовыми каплями.
– Многое в тебе странностей, мальчик. Не знаешь, где искать, разгуливаешь по улицам в костюме сбежавшего из цирка актера. Если это очередная дурацкая шутка, так неужели вам мало вот этого! – Девочка в сердцах ударила ладонями по пугающим неподвижностью коленкам, и книжка, мелькнув маковым переплетом, отлетела в траву.
– Прости, если обидел! – Криккрак поднял книжку, оторопело отступая от вспышки изумрудного презрения к бутонам роз, что росли вдоль тротуара аккуратно подстриженной линией.
– Ты нездешний?
– Совсем нездешний. Я с пла... – мальчик прикусил язычок и, постеснявшись предложить для пожатия руку, протянул девочке поднятую книгу. Я – Криккрак!
– Меня зовут Мика! Микаэла. А твое имя как у того мальчика из космоса? – Красный прямоугольник книги исчез в кармашке кресла.
Криккрак поторопился изменить скользкую тему. Он понимал, что не может ни врать, ни посвящать незнакомку в подробности. Она в равной степени не поверила бы ни тому, ни другому.
– Прости, меня очень волнует судьба Алеши и Кости. Они не плохие! Алешу, честно говоря, почти не знаю. Он в беде, Мика!
Волшебный свет прорвал солнечную блокаду и ударил темной синей волной. Мика не заметила перемены в лице незнакомца. Зло, сощурив глаза, она смотрела много левее за стену стриженых роз:
– Вон выгуливается его беда! Гадюка, Хлыщ и Хлюст. Иди к друзьям, артист, играющий глупую роль благородного мальчика из космоса! Иди к своему чернявому Косте и к гадюкиной шестерке Алеше!
Нежные черты неприятно исказились. Скромная калека из каталки превратилась в разъяренную фурию. Вытянутый стрелой перст проткнул солнечный лучик в сторону улицы. Вишневым лаком блеснул отточенный наконечник ногтя. Криккрак обернулся.
За низкими кустами по асфальту дороги лениво брела группа ребят. Впереди, с руками в карманах вельветовых штанов, шел угрюмый широкоплечий парень. Особенный загар и высокий горбатый нос выдавали в незнакомце южанина, и Криккраку почему-то подумалось, что перед ним выходец из Италии. Глубоко запавшие глаза переростка под смоляной шапкой кудрей плавили асфальт неприкрытой злостью. Два его спутника – долговязые оболтусы своими черными майками со скалящимся “Роджером” над шортами ниже колен напоминали представителей инкубатора идиотов. Оба невыгодно отличались от вожака невероятной худобой и обилием прыщей на бледных мятых физиономиях.
Троица, плюясь хиляла по Бродуэю, стараясь поразить любого встречного развязанностью манер и презрением к окружающему миру. Четвертый, с копной не стриженных каштановых волос, отстав от товарищей, неторопливо гнал перед собой плоский овал гальки, старательно избегая попасть скользким камешком в бесчисленные мазки слюней на асфальте и, как показалось Криккраку, тяготился своим положением изгоя.
– Алешка!
У Криккрака замерло сердце. “Сбылось!”. В отличие от разрисованных черепами маек, на Алеше пестрела легкая летняя рубашка в крупную клетку, застегнутая на все пуговицы.
"Шрамы после паутины прячет ", – подумал Криккрак, перепрыгивая линию зеленого ограждения коттеджа и направляясь к цели волшебного перелета.
– Привет, Алеша!
– Еще один пижон!
Услышал Криккрак краем уха, но не обернулся, пораженный стылым отчаянием в карих глазах несостоявшегося друга:
– Что с тобой, Алеша?
Глаза Алеши сделались круглыми от испуга, полные губы приоткрылись, а в следующее мгновение резкая боль у виска бросила пришельца на землю.
"Приятные сюрпризы нежной встречи с несостоявшимися в телячьей юности друзьями, – сказал бы Костя. – Кстати, пока не ясно, где он?" – размышлял Криккрак, изгоняя боль заклинанием и осматриваясь через неприметный прищур, отрепетированный долгими тренировками на "Пионере".
Асфальт дороги был пуст. По красному песку аллеи, со стороны коттеджа, натужено переступая исцарапанными в кровь руками, ползла Мика. Грязные слезы расползались по лицу некрасивыми бурыми кляксами, а больные ноги волочились за извивающимся от напряжения телом двумя тряпичными придатками куклы. Коляска валялась на боку у выезда с газона на аллею, уставившись блестящим хромом втулки на череду белоперых облаков.
– Я сейчас... Я помогу... – суетилась девочка, интуитивно отгадав боевой тактический прием пришельца. – Тебя ударил Гадюка. Алеша заступился. Хлюст его кулаком в живот и… поволокли. – Частые всхлипы мешали говорить и, собираясь с силами, Мика остановилась в полуметре от мальчика, протирая лицо новой порцией бурой грязи с ладоней…
– Мне уже не больно. Сядь, успокойся и говори по порядку! Ты совсем ходить не можешь? – Криккрак окончательно пришел в себя.
– Из-за них! Мне четыре года было. Они везделетом напугали. Думала, сшибут. Я упала спиной. – Мика рыдала, спрятав размалеванное лицо в ладошки, подставив для обозрения милые синие прожилки вен под прозрачной золотистой от загара кожей. Бурые ручейки текли сквозь пальцы к округлым в ссадинах локтям.
– А ты? Ты настоящий... из космоса...
– Да! – выдохнул Криккрак, удивленный догадливостью девчонки и непривычным чувством острой жалости к несчастному существу.
– Расскажу потом. Вначале успокойся! Все хорошо... – Криккрак обнял Мику и поцеловал мокрый от пота висок вспомнившейся маминой лаской.
Мика вздрогнула и замерла, не понимая, как реагировать на непозволительную простоту в обращении. Просыпающимся женским чутьем она уловила искренность поступка нежданного гостя. Но что скажут? Девочка отстранилась, однако, не протестуя. Криккрак положил руку на голову Микки. “Боже, помоги в добром деле!”
– Не бойся! Я прямо сейчас вылечу тебя. Я умею! Смотри мне в глаза! Сосредоточься и слушай меня! Слушай мой голос и подчиняйся ему! Раз. Два. Три! – Тихий голос полосонул сознание Мики причудливым повелительным звоном. – ВСТАВАЙ и ИДИ!
Ее, готовое сорваться с губ возмущение приказным тоном замерло на полпути. Бирюзовые глаза мальчишки распахнулись неземным маревом света.
– Я приказываю тебе словами и именем Спасителя! ВСТАНЬ и ИДИ!
Небесный огонь ожег тело. Мика напряглась, ноги сами подтянулись к подбородку, распрямились толчком, и по ним пробежала обжигающая волна силы.
– Ой! – пискнула Мика, прислушиваясь к сладкой и колющей боли внутри, совершенно сбитая с толку новизной неподвластных ее воле ощущений. А тепло продолжало накатывать могучими волнами, пока не затопило все тело до приятного зуда в кончиках пальцев.
– ВСТАТЬ! – Скрытая мощь золотоволосого демона подбросила Мику словно пружина. – А теперь иди, милая, – мягко пропел Криккрак голосом Яги. Но тотчас, резко меняя тембр и тон, снова заговорил жестко и приказно. – ИДИ! ТЫ ЗДОРОВА! ТЫ АБСОЛЮТНО ЗДОРОВА! ТЕБЕ НИ КТО И НИЧЕГО НЕ МЕШАЕТ ХОДИТЬ! ТЫ ДВИГАЕШЬСЯ СВОБОДНО И УВЕРЕННО!
И Мика пошла. Робко, враскачку, неуклюже вихляя бедрами. А голос мага исправлял ошибки, подхватывал, заставлял приседать, стряхивать налипший песок, потирая одной ступней о другую, бежать и снова ходить, ходить и ходить.
– Хватит! Не помогай! Я сама! – Мика плакала и радостно смеялась. Потом подбежала к мальчику и расцеловала того в обе щеки.
– Ой! – Ком подкатил к горлу Криккрака, вызвав фиолетовый взрыв света.
– Вставай и иди! – Девочка отстранилась, а лисьи глаза продолжали целовать лицо и кудри мага, переполняя румяные щеки целителя алой краской восхитительного смущения.
– А куда пошли ребята с Алешей? – Язык и губы повиновались волшебнику с видимым усилием.
– Не надо тебе туда! – Пронизанные солнцем изумруды излучали счастье. Насмешливая складка губ исчезла, а голос выдал настороженную смесь тревоги и отчаяния.
– Не бойся за меня! Гад научил доверию!
– Ты не справишься в одиночку. Пойдем вместе. Ой, как это здорово сказать пойдем! Пойдем! При мне они не посмеют расправиться с тобой. Серый дом в конце улицы – дом скрипача. Странный дом. Темный.
– Кто такой скрипач и почему мне в его доме грозит смерть?
Криккрак давно понял, с кем он имеет дело, и благодарил провидение за своевременное напоминание об опасности. Гадюка – не Паучелло, но схватки с колдуном нужно ждать в любую минуту. Черные тучи под ломающимися крыльями чайки стремительно сгущались. Мика отвела взгляд. От доброй силы, поднявшей ее на ноги, не осталось и следа. Ее бог укрылся в незримом облаке сверхъестественной мощи. Повеяло холодом мертвых, и девочка поспешила отделаться от наваждения за скороговоркой необходимой чужаку информации.
– Люди про них говорят, что такие на все способны! А скрипач? Считается, что он их перевоспитывает. А сам по долгу не бывает дома. Они без него вытворяют, что хотят! Скрипач талантливый, и много ездит. Я слушала его игру и плакала. Без слез никто слушать не может, а на душе становиться светло и чисто. Хочется слушать еще и еще. Воспоминание о прекрасном озарило девочку внутренним светом. Криккрак любовался обнажившейся глубиной неподдельной чистоты чувств, и волнение от собственной неопытности перед жестким испытанием отступило, уступив место спокойной и расчетливой уверенности в благополучном окончании задуманного смертельно опасного дела. Врагов прибавилось. Но среди них по настоящему страшен был лишь тот оборотень, о коварной сущности которого предупреждала Яга и не подозревала Мика. А Костя? О страшном исходе думать не хотелось. Разведка превратилась в битву, из которой он просто обязан выйти победителем. Или?.. Криккрак улыбался. Перед Микой вновь стоял синеглазый золотоволосый бог ее счастья, одолевший страшный недуг, и за которым она была готова лететь за край Вселенной.
– Они опасны! Говорят, в их доме пропадают люди! А доказать нельзя.
– Неудивительно. Гадюка хороший боец, плюс подлые приемы. Хлыст и Хлюст – наемные могильщики. Работают быстро и чисто.
– У них еще девчонка есть, одноглазая Ябеда. – Голос Мики дрожал от тревоги, но золотоволосый бог казалось, не слушал ее. Он продолжал улыбаться, бормоча, почти что про себя, нечто невразумительное.
– Не понимаю, почему Лешка до сих пор живой? А Косте срочно нужна поддержка… "Через кочку и сугроб, мимо глаза... – Пальцы мальчишки сложились в две детских козы и стали строго по горизонту. – Отведи его беду... "
К серому строению с мезонином и широкой, во всю стену, верандой Криккрак подошел не таясь. Играть в прятки не имело смысла. Паучелло, на все сто, знал о его присутствии. А драки с Гадюкой Криккрак не боялся и где-то в глубине души хотел провести ее для разминки. Бой с оборотнем не в плюс, но его брат и Алеша здесь, в сером доме с верандой, и этим сказано все!
Дверь зевнула черным провалом. Гадюка вышел, лениво переваливаясь с ноги на ногу и засунув кулаки в карманы. По смуглому бугристому лицу блуждала ядовитая улыбочка. Глубоко упрятанные глаза светились безразличной злобой пресмыкающегося. Для полного сходства с гадом недоставало раздвоенного язычка из растянутого до ушей безгубого рта.
"Так это он мою походку передразнивает..." – взял на заметку Криккрак, уверенно шагая на сближение с противником. – Где Алеша и Костя, ублюдок?
– Красавчик явился, слегка припылился! За добавкой пришел?.. – манерно гнусавя, затянул Гадюка.
Отвлекая внимание от главаря, на веранду выкатились Хлыст и Хлюст.
"Мы такое проходили. Нас папочка многому научил". – Приклеенная улыбка волшебника, в свою очередь, не предвещала противнику ничего хорошего. Улыбка часть боя. Отец мог бы подтвердить ее скрытое назначение. Для него она была знаком глубокого духовного сосредоточения и расслабления мышц готового к схватке бойца. Криккрак остановился, не доходя до противника трех шагов, и твердо посмотрел прямо в гадючий прищур, приближающегося к нему парня. Положение рук и ног врага зрение отмечало автоматически. "Его правая, нырок под кулак, ответ в пах (Гадюка сложился) апперкот левой в зубы!" Гадюка отделился от земли и, не разгибаясь, рухнул ничком:
– Оуой! – Сыпались искры из запавших под уродливые бугры глаз.
Хлыст и Хлюст прилегли рядышком, согнувшись и "на бочок", не успев сообразить, что с ними произошло. Стальные кулаки красавчика пробуравили дряблые животы до позвоночника.
– Где мои друзья? Вы, рептилии?! – Сверкающий луч вспенил песок у тощих коленок подонков, и те, сохраняя позу зародышей, поползли по песку, выпучив от ужаса глаза и сопливо втягивая воздух прыщавыми носами.
– В под... в под... ва... ле... – застонали вразнобой канальи, продолжая являть взору зародышей обезьян на сковородке. – Ой, больно! Аааа!
Одним прыжком Криккрак оказался на веранде. Дневной свет едва проникал в черную пасть туннеля, высвечивая кладку стен из колотого гранита с круто уходящей кверху деревянной лестницей в глубине. Подробности волшебник рассмотреть не успел. Одноглазая ведьма заслонила двери, исхудавшим до серого налета телом. Небрежно наброшенное короткое платье свободного покроя свисало с заголившихся плеч лохмотьями, хорошо продуманного дизайна.
– Не спеши, яхонтовый! – Острые когти метнулись к лицу незваного гостя, но остановились перед непроницаемо черной завесой волшебного подарка стариков. Пепельные волосы ведьмы поднялись дыбом.
– Зззашшш! – прошипел бластер, вспенивая камень стены. Ведьма испарилась.
“Я узнал тебя по метке князя Эррора, Паучелло!” Криккрак не ждал легкой победы. Рыжий паук метнулся по туннелю коридора и мохнатым шаром прокатился вверх по ступеням мезонина. Короткая вспышка света от распахнувшейся под потолком двери, приглушенный бетонным перекрытием дикий хохот оборотня и настороженная тишина. – Защита! – вслух проговорил Криккрак, сотворяя несокрушимый кокон вокруг тела. Бластер не мог причинить бишау существенного вреда. Для победы над колдунами на оружие налагается специальное заклятие более сильным волшебником. Юный маг готовился к продолжению боя, полагаясь исключительно на свои силы.
– Где же вход в подвал? – Напряженный взгляд метался по граниту, высекая из камня фиолетовые искры.
– Шшшр-шшааа! – Двери над лестницей распахнулись, и серые змеи, разворачиваясь в полете, метнулись к мальчику. Вспышка иглы луча, и кровавые ошметья гадов затрепетали у ног. – Шрр-шшааа! – Гадов стало больше!
– Ззз-зумш, ззз-зумш, ззз-зумш... – деловито пело оружие.
Гады и кровавые ошметки облепили волшебный кокон со всех сторон. Представить, даже приблизительно, их число мальчик уже не мог.
"Нельзя стрелять! – обожгла догадка, и бластер влетел в кобуру. Защита выдерживала натиск извивающегося воинства Паучелло. Живые и мертвые змеи заполнили короткий коридор до потолка. Обстановка требовала решительных действий, а Криккрак не имел возможности сделать и шага. – Надо срочно выпутываться. – Строгое лицо мамы возникло в рамке из синего тумана: – Муравьи санитары леса, сынок..."
Да, он помнил рассказ о муравьях в уютной каюте звездолета. В тот день биолога Ивана Григорьевича отвлекли дела, и мама взялась провести за него очередной урок.
"Муравьи санитары, муравьи санитары... Санитары! Есть решение! Заклинание-призыв, и появится миллион друзей!"
Черные и рыжие ручейки потекли к серому особняку Паучелло.
– Ай! Аяяяй! Ой! Аааа... – с новой силой взвыл истерический хор голосов за дверью и растворился в неизвестности.
Санитары не умели медлить и приступали к работе сходу.
А в пятом доме от особняка зеленоглазая девчонка в саду вдруг вздохнула вольготнее: " Криккрак жив и он побеждает!" К сожалению Микаэла не понимала сердцем сурового закона: В ЛЮБОЙ ВОЙНЕ ЕСТЬ ЖЕРТВЫ, И НЕТ ПОБЕДИТЕЛЕЙ. Ее отважному другу только предстояло испытать мрачную его справедливость полной мерой.
Муравьи расчистили коридор и продолжали копошиться по углам, зачищая до синевы груды гибких скелетов, похожих со стороны на свалку белых пружин. Гранитные стены с двух сторон от мальчика дымились вспененными шрамами жутковатого красного свечения. Слева наискосок от мальчика в кладке стены чернело прямоугольное отверстие с оплавленным краем.
Тьма исторгала стоны. Отчаянный прыжок и волшебник достиг дыры. Предчувствие непоправимой беды больно резануло по сердцу. Сотворенный наспех свет получился тусклым и ядовито-желтым. Заклинание на освещение явно забуксовало на полпути. Угрюмая камера оказалась точно такой, какой представлял ее Криккрак по скудным ухищрениям Яги с волшебным зеркалом. Осклизлые сырые стены, утрамбованный земляной пол и канаты расходящейся веером паутины со свисающими клочьями окровавленной человеческой плоти.
В центре каземата что-то зашевелилось, и Криккрак вздрогнул, узнавая в красно-бело-коричневой мешанине лицо брата.
– Он разрезал его бластером, Кри! – хрипело лицо, уплывая в темноту угла.
Сердце Криккрака заныло от нестерпимой боли. Алеша Булавин лежал навзничь, широко разбросав руки, а его обнаженную грудь пересекала косая красная полоса с черными обугленными краями. Белое лицо несостоявшегося друга заст
Обсуждения Волшебники