Под сонными липами у Московского вокзала, ныне этот сквер и обступающие его ветхие дома снесены под какую-то застройку, было уютно. Запыхавшегося Николая я не сразу заметил:
- Еле тебя нашел, - отдуваясь, выпалил он и продолжил, - хочешь заработать?
- Интересно как? – не придавая вопросу серьезности, спросил я.
- Там, - Николай повел рукой в сторону вокзала, - ждет чеченец. Он людей подряжает на месяц в строительную бригаду. Заработок обалденный обещает! Я в Караганде столько едва за год заработаю.
Я засомневался:
- Но я же не строитель, и паспорта у меня нет. Как он меня на работу возьмет?
Николай возбужденно махал руками:
- Да ты не понял. Он шабашников ищет, потому что сам шабашник. Харч и жилье предоставляется. Расчет по окончании работ. А сейчас выдал маленький аванс, - и Николай помахал смятой пятирублевкой.
Вид этих, пусть и небольших денег, вынудил наполовину поверить Николаю. В конце концов, я ничего не лишаюсь, а определяться в моем незавидном положении давно пора.
Человек, к которому привел Николай, оказался рослым смуглым парнем, лет двадцати пяти. Белая рубашка с залихватски распахнутым воротом контрастировала с густыми волосами цвета вороньего крыла и отливающими синевой выбритыми щеками. Рядом стояли два молодых парня и два мужчины возрастом постарше. Выглядели они, ласково говоря, потрепанными. Один из молодых был откровенно навеселе.
- Я Руслан, - представился кавказец, - что умеешь делать, дома строить приходилось?
- Не-а, я электрик. Но у меня нет паспорта, - на всякий случай сказал я, - отстал от поезда и теперь надо денег заработать на дорогу домой,
- Паспорт – пустяки… Но если будут проблемы с милицией, тогда не обессудь. А электрик нам понадобится. Работать надо полный месяц, начиная с завтрашнего дня. Если втиснемся в срок, на руки получишь 1200 рублей. Строить будем в деревне, под Псковом, это пять часов отсюда на поезде. На работе если будешь волынить, или ходить пьяным или захочешь раньше, чем через месяц, бросить работу, то получишь деньги только на билет до Ленинграда. Ну что?
Я попытался выдержать достойную паузу, но не смог.
- Согласен… - выдохнул я.
Сумма, названная Русланом выглядела немыслимо огромной. У нас на Крайнем Севере люди и не мечтают о таком заработке. Даже если его уменьшить в три раза, то учитывая предоставленное жилье и питание, плюс возможность провести месяц в псковской деревне… В любом случае, такой вариант выглядел заманчиво.
Мужики, окружавшие Руслана, оказались, как и я, искателями заработка. Но не только…
Вместе мы направились к метро. Оказалось, что ехать к месту предстоящей работы надо с Варшавского вокзала. Руслан разменял «пятаков» для прохода через турникет, и вскоре мы ехали в подземном поезде. Виктор, молодой пьяненький парень, с первых минут сфокусировал на мне свое внимание:
- Представляешь, старик, - смеясь, говорил он, - взял я у Руслана почитать книжку «Сатурн» почти не виден». Книга, конечно, интересная, шиш где такую достанешь… А в горле сушняк безобразный… Короче, книгу я отдал за пузырь. Ну, дерябнул, разумеется, – обижаешь, старик! Руслан на меня сейчас жутко злой. Но я ему посулил взамен годовой комплект «Мурзилки» отдать, ха-ха! Да нет - меня он назад не погонит, на стройку нужны люди без документов. Они права качать не станут… Нездешнему человеку трудно таких бичей сыскать, они все больше по «кутузкам», да по «бутыркам» сидят.
В Ленинграде метро не такое шикарное, как московское, но я все же с любопытством разглядывал стенные барельефы и плафоны, пока эскалатор не вытолкнул нас на площадь.
Столпясь на террасе Варшавского вокзала, мы наблюдали, как под нами экскаваторы грызут дно котлована. Похоже, что на его месте не так давно было внушительное сооружение: тысячи и тысячи отполированных временем деревянных свай, торчали со дна гигантской ямы и напоминали мрачный фантастический лес, лишенный крон.
- Почитай весь Питер на этаких сваях был построен, - подал голос один из мужичков в возрасте, - я жизнь тут проскрипел, почти шестьдесят лет, много таких раскопов видел. Петр Первый град свой строил на дубовых сваях. Кстати, меня тоже Петром зовут, - повернулся он к нам, - когда-то здесь сплошь были болота, сырость хроническая, потопы с Невы… Народ сплавляли со всей империи. Люди чахли от работы и климата, хворали и мерли, как мухи. Так что город еще и на костях людских стоит… На человечьем мусоре… А сваи дубовые от мокроты и времени лишь стойче делаются, мореный дуб получается…
- А что это за речушка? - полюбопытствовал я.
- Это не речка, а канал. Обводной канал… А вон там Варшавский мост через него. А правее – Церковь Воскресения Христова. Очень любопытная церковь. Главный храм бывшего Братства трезвости. В народе её окрестили "Церковь с бутылочкой". Видишь, одна из колоколен чудно смахивает на бутылку? Поговаривают, что ее смастерили в таком виде намеренно по просьбе членов Братства. А среди икон самой чтимой была "Неупиваемая чаша". Перед ней пьяницы давали бессчетные обеты и зарок перед Богом – «грешен я, господи, но с завтрашнего утра – ни-ни!». А после революции, уже в наше время, Довженко, дабы избежать преследований атеистов-богоборцев, слово «зарок» заменил на словечко «код». Я это все знаю - сам зарекался и кодировался не раз…
Рядом громко спорили Руслан и Виктор.
- Не дам я тебе денег, - с нажимом говорил Руслан, - я уже купил две бутылки вина. Сядем в поезд, вот тогда все вместе и выпьете.
- А ты сам не хочешь, что ли? – умоляюще спрашивал Виктор, которому явно требовалось «добавить».
- Я чеченец, нам Аллах не позволяет, - поставил точку в споре Руслан. И отметая возможный вопрос, сказал:
- Готовьтесь к посадке. Поезд уже подают к перрону.
В вагоне было малолюдно, и мы заняли два свободных купе. После выпитого портвейна время до Великих Лук промелькнуло незаметно. Мы перезнакомились. Виктор стал еще словоохотливей. Оказалось, что он скрывается от милиции из-за огромного долга по алиментам. По его словам, лишь невероятное везение бережет от тюрьмы. Другой молодой парень - молчун Сергей, не выдавил из себя ничего, кроме имени. Он был схож с битой собачонкой, вжимался в переборку купе и отводил глаза, встретившись взглядом. Пожилой мужик, Михаил из Гатчины, развелся с женой, мотал срок за кражу, после отсидки мыкался, запил, утерял документы… Меня же сразу прозвали «морячком»: видимо, мой родной город ассоциируется у всех жителей Союза именно с морем. В целом, компания была пестрой.
В Великие Луки мы приехали, когда солнце уже зашло.
= = =
Деревня Медведово – наш конечный пункт - примерно в пяти километрах от основной трассы Великие Луки – Локня. Дождавшись автобуса, около часа дремали в нем, пока не добрались до места. К тому времени короткая летняя ночь заканчивалась и по тропке, змеящейся среди скошенного поля, мы скоро шли за Русланом. Плотно стелящийся туман скрывал по колени ноги, и чудилось, будто шагаем по облаку. Спотыкаясь о кочки, я возвращался в реальность.
- Пришли… В этом доме будем жить, - сказал Руслан и распахнул незапертую дверь. Света внутри не было, и мы, пытаясь не греметь в полумраке, прошли внутрь. Дом состоял из двух комнат, большой кухни и прихожей. В одной из комнат кто-то спал, а в другой в два ряда стояли кровати с панцирными сетками. Кроме матрацев, на них ничего не было.
- Располагайтесь. Сон - до полудня, потом обед и на работу, - распорядился Руслан и удалился в соседнюю комнату.
Утомленный дорогой, я сразу заснул. И явился странный сон, схожий с галлюцинацией. Чудилась драка, какую я видел в юности на проспекте Жданова в Мончегорске. Две больших группы парней люто схлестнулись в скверике у библиотеки. В ход шли велосипедные цепи, палки и тяжелые булыжники, которыми они увечили друг друга. Только во сне я был не зритель, а участник побоища, и камни дробили мои кости… Раньше мне никогда не снилась собственная гибель. Утонув в жутком видении, и, скуля на траве с перебитым позвоночником, я не сразу понял, что меня упорно толкают парни из реального мира, а не те из сквера:
- Подъем, морячок! Хватит стонать, вылазь к обеденному столу.
Я медленно стряхивал тяжелое утреннее наваждение. Тело, как после взаправдашней драки, давила разбитость и страшная усталость.
- Так, мужики, - сказал незнакомый мужчина лет 37, в черном костюме, - меня зовут Кюро, я – бригадир. На обед вам полчаса, затем Иван Парфенов – он умеет все и потому будет у вас старший - отведет вас на объект. Трудимся ежедневно, включая и воскресенье, с семи утра и до заката. В субботу работаем до обеда, затем баня и личное время. После бани буду выдавать вам по бутылке водки на двоих. Фельдмаршал Суворов учил – «после бани продай штаны, но выпей!»… Питание трехразовое. Лентяев и пьяниц держать не стану. Работу и дисциплину будет контролировать мой брат Руслан. А за повара у нас младший брат – Аслан. Он же сможет помогать и в строительстве.
Аслан оказался долговязым подростком лет семнадцати. В отличие от старших братьев он имел зачуханный вид. С сонным лицом, с бесцветной мимикой, прыщавый и нескладный. Кроме того, речь его на высоких нотах казалась высокомерной и вызывала протест. Кюро и Руслан по-русски говорили чисто, у Аслана же сквозил кавказский акцент. Но обед он сготовил качественно, можно сказать, вкусно.
= = =
Четверть часа пешком по пыльной дороге – и мы на объекте. Собственно, объекта как такового еще не было: на ровной площадке обрисовывалась прямоугольная траншея с метр глубиной.
- Здесь мы выстроим дом для колхозных погорельцев, - сказал Иван, - супруги с детьми спаслись, а старушка-свекровь задохнулась… Начнем работу с заливки фундамента.
Рядом с траншеей стоял большой короб, под крышку заполненный цементом и тут же другой открытый короб – с низкими бортами – для замешивания раствора. Воду брали шлангом из старой рыжей цистерны, стоящей на автомобильном прицепе.
С непривычки пот лил с меня ручьем. Поначалу в малый короб ведрами ссыпали цемент, затем добавляли песок в соотношении 1:4, заливали воду и с четырех сторон принимались месить лопатами. С каждым замесом лопата казалась тяжелее и тяжелее. Раствор мешали до консистенции мягкой глины, потом ведрами сваливали в траншею, предварительно заполненную булыжниками и битым кирпичом. Во второй и третий день нескончаемо – цемент, песок, вода, раствор, траншея. И от лопаты - волдыри на руках.
= = =
В субботу был банный день. До обеда с помощью колхозного автокрана мы поставили стропила на собранный каркас дома. При монтаже я обнаружил в себе боязнь безопорной высоты. Ранее мне доводилось лазить даже по стрелам портальных кранов, но там была хоть видимость ограждений. Здесь же я вскарабкался наверх стены шириной около 15 см. И не смог встать в полный рост – не страх даже, а какая-то неведомая сила не дала мне выпрямиться. Стопа полностью не умещалась на такой узкой площадке. Подцепленные краном стропила надо было направлять и поочередно вводить в пазы верхней части каждого щита. Вместо меня это сделал Иван. По окончании работы шофер автокрана удовлетворенно запихал в карман два красных червонца.
На этот раз баня топилась по-черному. Через пять минут я на карачках выполз за порог на свежий воздух. Помещение внутри окуталось плотным обжигающим дымом. Пришлось, почти лежа, хватать ртом скопившийся у пола тощий слой пригодного для дыхания воздуха. То ли мы бестолково затопили печь, то ли дым - важное свойство такой бани.
Постирав в тазике свое облачение, мы развалились голышом в траве, ожидая, пока солнце высушит одежду. В жарком воздухе жужжали пчелы, вокруг стрекотали цикады. Ветерком доносило пряные запахи цветов, трава щекотала чистую кожу. Опрокинувшись удобнее на спину, я разглядывал небо и ватные облака на нем и проваливался в полусон. Неплохо все-таки жить, несмотря ни на что!
Из дремоты меня вырвал голос Виктора:
- Не спи, морячок, замерзнешь! Пойдем к церкви, я вчера познакомился с попом. Правда, он говорит, что не поп, а иерей. Но все равно - мужик интересный! Может быть, договоримся, с расчета Библию у него купишь.
Надо сказать, в те годы религиозная литература свободно не продавалась, да и к самой церкви многие относились как к чему-то не совсем приличному.
Я охотно согласился. Мне вовсе не хотелось послеобеденное время валяться на лежаке, ожидая сна в окружении картежников. По дороге Виктор рассказал, что его знакомый поп в одном лице сделал ремонт церкви, побелил и оштукатурил ее изнутри.
И действительно, священник, обтесывающий бревно у ограды стоявшего на пригорке деревянного храма, более походил на плотника, чем на служителя культа. Выдавала его лишь негустая темная борода. Завидев Виктора, поп с улыбкой поприветствовал нас и раскрыл пачку сигарет:
- Угощайтесь, да и я с вами немного передохну. Уже с утра устал что-то я …
Мы уселись на очищенный ствол сосны. Под ногами на траве белела душистая стружка, зной плавил смолу на стесанных кусочках коры. Рассказчиком поп оказался уникальным, - ну, прямо, Ираклий Андронников! Мы слушали, раскрыв рот. Впервые я встретил до такой степени образованного и столь страстно верующего человека. Богопочитание его выглядело естественным, и так же просто смотрелся он на фоне церкви с топором на коленях. Без его рассказа я так бы и считал эту восстанавливаемую церквушку одной из многих, что встречались мне в жизни.
- Вы, молодые люди, уже знаете, что Покровская церковь стоит почти в центре деревни. Пусть вас не смутит ее неприбранный облик. Я силюсь придать ей пристойный вид. Не спешит государство помочь, - вздохнул поп, - хотя здание отнесено к памятникам архитектуры. Из клировых ведомостей я узнал, что воздвигнута церковь на радость благих христиан два века назад, тщанием умершей помещицы Марфы Арбузовой. Тем, кто знаком с храмовым зодчеством, многое скажет тип постройки церкви – «восьмерик на четверике». Вся она из дерева, а снаружи я обшил стены доской-вагонкой. С постройки стояла колокольня с пятью колоколами, открытая галерея соединяла ее с папертью. Временем утрачена та колокольня. Забавно было, как в начале ремонта, года три назад, я под окном четверика обнаружил под обшивкой пчелиное гнездо. Ох, и сильно пчелы разгневались!…
А когда я стал снимать доски обшивки в цокольной части, то узнал, что нижние венцы рублены из мореного дуба. Интересно и как установлена церковь: на так называемых деревянных стульях - небольших стойках. Конечно, работы еще – непочатый край. У меня планов много – на несколько лет хватит. Я намерен всю постройку по периметру окружить валунами, скрепить цементом, в итоге выйдет невысокая стеночка-ограда. Резные столбы на крыльцах рубил, конечно, не я, видите, – дерево на обработанных местах потемнело от времени. Вот это крыльцо, - священник указал рукой, - западное; другое, с открытой галерейкой, - с юга… Очень много хлопот было с кровлей, сам закупал оцинкованное железо и сам, как альпинист, крепил его. Помаялся я и крест на главе на высоте пятнадцати метров ставить. Вороны, мимо пролетая, каркать прекращали от удивления. Зато здешние мальчишки зауважали…
- А теперь, юноши, я покажу вам внутреннее убранство, - и через арку крыльца паперти поп провел нас в храм.
Внутри было прохладно, что весьма порадовало после уличной жары. Стоя на дощатом полу, мы оглядывали иконостас, на котором иконы членились колонками на два яруса. Иерей восполнял наше усеченное образование:
- Перед вами - сборный иконостас одного из трех приделов церкви. Навершие его в виде полулопасти, в центре которой в овальной раме с лучами размещена "Тайная вечеря". Там же, но выше, вы можете лицезреть Распятие. Иконостас украшают царские врата, вглядитесь, - на них сквозная резьба. Такая резьба именуется фряжской. В храме еще два иконостаса в двух других приделах. Они двухъярусные тоже, но сделаны проще. М-да… После революции ко многим церквам подоспел упадок. Новая власть не посчитала их необходимостью … Но в нашем храме сохранилось немало старых икон. Любопытно, на одной из них, писанной на холсте, сохранилась надпись.
Поп приблизился и, склонившись к правому углу иконы, с удовольствием прочел:
- «Писал си святыи образа 1781 году торопецкий купец иконописец Иван Скарлыгин».
Иерей рассказывал бы еще, но Виктор прервал его:
- Батюшка, а эти иконы не продаются? Мы получим через две недели …
Но тот, не дослушав, категорично возразил:
- Разумеется, нет. Они – достояние прихожан. Святыни церкви не могут иметь цены.
Виктор не до конца понимал:
- Так там же смотреть не на что! Из-под тусклых красок рисунка не видно…
Священник утомленно и с сожалением в голосе ответил:
- Бриллиант изнутри светится.
= = =
Удаляясь от церкви, Виктор недолго молчал:
- Слушай, морячок! Поп ночует в избе, это метров 150 от церкви. Давай выставим ночью раму и «сделаем ноги» паре икон. В Питере, я знаю, есть барыги-коллекционеры…
- Да ты шизанулся, Витек, - не сдержался я, - тебе алиментов мало, так еще и иконы за колючкой сполна сможешь отработать. Ты здесь у чеченцев и так неплохую деньгу зашибешь. Лишь бы эти деньги милиция у тебя не отобрала, когда попадешься им по пьяни.
- Сплюнь, морячок! Ну и язык у тебя - острый, хоть жопу брей!
Эта потешная фраза мне понравилась, и я решил на Виктора не обижаться.
= = =
На ужин я опоздал. На кухне Аслан чистил картошку.
- Тебя отдельно кормить? – не глядя в мою сторону, полюбопытствовал он.
- Да я и сам смогу. Не в академиях воспитывался, - ответил я.
Чеченец сосредоточенно срезал шкурку с картофелины. Скручиваясь в двухцветную стружку, шкурка оторвалась и смачно шлепнулась об жестяное дно мусорного ведра.
- Еще раз опоздаешь, совсем есть не будешь, - однотонно выговорил Аслан.
- Да что ты говори-ишь! Ты хозяин тут что ли? – я начал заводиться.
- Я хозяин, и Кюро хозяин, и Руслан хозяин… Мы трое - хозяева. А вы, бичи, у нас работаете. Мы вас кормим, понял? – Аслан глядел с вызовом и заговорил не по-детски жестким голосом.
- Это я бич!? Я в твои годы уже диплом техникума получил. А сейчас я в отпуске и работаю здесь потому, что в Ленинграде от поезда отстал. С поездом и мой паспорт уехал. А ты, не будь Кюро, всю жизнь бичам картошку будешь чистить… - я замолк, так как чеченец вскочил со стула и вытянул ко мне руку с зажатым кухонным ножом.
- Иды ты нах..! – Аслан сделал шаг в мою сторону.
Я отскочил за угол стола. И не думая, схватил с клеенки другой нож. Мы стояли в двух шагах, выставив навстречу руки с оружием. Неведомо, что стряслось бы далее, но в кухню вошли Иван и Кюро. Иван, вмиг оценив ситуацию, саданул кулачищем мне в плечо. Не успел я отлететь к окну, как нож оказался в его руке. Кюро просто пальцами за лезвие извлек нож из руки младшего брата.
- Сесть обоим, - приказал Иван.
- Спасибо, Иван. Выйди, пожалуйста, я с этими дуэлянтами сам поговорю, - и Кюро сел на скамье между нами.
= = =
Вечер я коротал в одиночестве, валяясь на штабеле досок у стены дома. Под головой сложенный вдвое матрас создавал комфорт. Прочтя тревожное письмо от родителей, я крутил в памяти события, приведшие меня в эту деревушку, и изумлялся причудам судьбы.
- Недурно ты устроился, - раздался голос Ивана. – Двинься чуток. И письмо прибери.
Я повернулся на бок, уступая ему место. Иван рукой оттолкнулся и упруго взметнул свое тело на край штабеля. Сидя рядом, закурил, не скрывая озабоченности. Я не стал ни о чем спрашивать, но он заговорил не о кухонном инциденте.
- Слушай, морячок, - вполголоса начал Иван, - мы только что с Петром уговорили бутылку, ту, что выдал Кюро после бани. Результат - ни в голове, ни в жопе. Ты сам-то как?
Вопрос был риторический, и я флегматично пожал плечами. То уже выпито, больше водки Кюро не даст, так о чем тогда говорить? Иван не дал тишине зависнуть:
- Видишь, вон крыша дома ржавая. Да нет, правее, где антенна набок завалена… Вот там живет с матерью-старушкой моя знакомая, молодая вдова. Кажется, я нравлюсь ей. Да и старуха хорошо ко мне расположена: я им дрова поколол, печь починил.
Мое молчание огорчило Ивана:
- Ты что, не секешь? У них можно самогонки купить!
- А где ж мы деньги возьмем? – удивился я.
Иван наклонился ко мне и зашептал:
- Я прикинул площади стен в доме, который строим. Выходит, что для их обшивки завезли два лишних листа ДСП. Если мы один умыкнем и отдадим вдове, никто и не заметит. И не ссы, - запротестовал Иван, - я уже не раз так делал. Ведь объем нужных материалов я сам просчитываю… С запасом… Требуется твое согласие, одному мне лист не дотащить.
Я смотрел на здоровенного Ивана и думал. Этот мастер на все руки располагал к себе. Несмотря на устрашающую комплекцию, он со всеми был одинаково добродушен, без издевки подтрунивал, подлянок не делал и всегда держал слово. Вкалывая последние дни в паре, я пребывал у него в помощниках, как бы на подхвате, и многому полезному научился. В перекурах он рассказывал о себе, о своей донецкой родине, о своих похождениях. Несколько лет назад он в удручающей ситуации оказался в бригаде Кюро и исколесил с ним приличную часть России. За годы шабашек и без того способный Иван стал матерым профессионалом-строителем. Без малого все заработанные деньги он отсылал на Украину родителям.
- А если Кюро с братьями узнают? – на всякий случай усомнился я.
- Кюро хоть и отработал двенадцать лет в грозненской милиции – но и я не пальцем зачат. Никто не узнает! Я тебя, морячок, хоть раз обманывал?
Иван ни разу меня не обманывал, и мне пришлось в подтверждение мотнуть головой.
- Вот видишь, - обрадовался Иван, - стемнеет – и за работу!
К недостроенному дому мы шли почти на ощупь. Изредка из-за облаков мелькала луна, но тут же пряталась. Было душно, на невидимых огородах переругивались собаки, комары липли на уши и шею.
Вначале мы ухватили лист ДСП, как берут носилки. Идти пришлось уже не по дороге, а прямиком, через поле за огородами. Метров через сто я понял, что вот-вот не удержу и выроню свой край листа. Жилы из запястий вытягивало к земле, нарастала тягучая боль, и кисти рук быстро занемели.
- Иван, давай попробуем нести вертикально, - я тяжело отдувался, стряхивая комаров.
При новом способе средняя часть ДСП опиралась на плечо, и стало проще нести. Но много сил уходило на удержании листа в равновесии и уставало все тело. Вдобавок из-за рытвин и кочек мы часто спотыкались в темноте и чудом не падали. Пришлось испробовать взять лист по-другому. Мы опустили его торцом широкой стороны на землю и потащили волоком. Лист скользил по траве и было легче. Натыкаясь на кочку, мы чуть приподымали его и тянули дальше. Пугала мысль о стерегущих в темноте змеях, но все обошлось.
- Морячок, а зачем ты за нож схватился сегодня? – в голосе Ивана не было осуждения.
- По-другому нельзя было, - и я вновь ощутил противный холодок в животе.
Еще минут двадцать, спотыкаясь и матерясь, мы волокли тяжеленный груз.
- Приперли, слава богу, - Иван оставил меня у калитки и постучал в дверь.
Ждал я недолго. Мы быстро втащили лист в сени и через две минуты бодро шли назад с бутылкой самогона, завернутой в газету.
= = =
Открылась бездна звезд полна:
Звездам числа нет, бездне – дна, - вполголоса, но отчетливо продекламировал я.
Выпивка состоялась на том же штабеле. В щели между рядами досок стояла початая бутылка, с одетым на горлышко стаканом. Незачем ее видеть Кюро.
Августовское небо прояснилось полностью, раскрыв во всем величии пропасть, а в ней хвостище Млечного пути. Дома, на Севере, звезд видно мало, наверное, из-за особенностей атмосферы. Беспредельная глубь неба не отпускала взгляд. Звезды завораживающе мерцали. В душе нарастал восторг. Тянуло говорить о чем-то возвышенном, вечном. Настроение Ивана было сродни моему.
- Скажи, морячок, - начал он, - неужели этому космосу конца нет? Или наоборот: неужто есть край? А если есть край, то где край того, что за краем? О, глянь-ка, звезда упала! Еще одна… Загадывай желание!
Желаний было много. Метеоры, падая один за другим, чиркали мелом мглу неба, не оставляя следа. Глаз поспевал отметить, но не проследить падение.
- Я начинаю понимать, что и душа наша вечная, - продолжал Иван, – тебя не будет, меня не будет, а души будут вечно скитаться во Вселенной.
- Почему скитаться, - не согласился я, - найдут другое тело и будут жить в нем.
- А если новорожденных будет мало, то куда деваться лишним душам? Очередь на тело занимать? По карточкам, точно! – захохотал Иван.
- Но вовсе не хочется, чтоб моя душа жила в новом теле. Я ведь тогда ничего не буду помнить и знать об этой жизни, о родителях, об этой ночи…
- Мне, морячок, идея стучит в голову, давай за нее по стопочке, - Иван спрыгнул с досок и разлил по четверти в граненые стаканы. Выудив спичкой погибшего в самогоне комара, улыбнулся:
- Вот и его душа начала скитания… Ну и ладно… Через много лет, сто или двести, ученые научатся оживлять умерших людей. Как? Да просто! Ведь после смерти от человека что-то остается. Кости, волосы… Вот из них, из генов и хромосом, и будут оживлять.
- Восставших из мертвых называют зом-би, - последнее слово я сказал по слогам, - живые куклы… Копии без души. А сознание, опыт, воспоминания, чувства… Их как воскресить? – сомневался я.
- Немного не так… У зомби душа есть, но отрицательная. С установкой на уничтожение живых, - не сдавался Иван.
Мы дружно задымили сигаретами, отгоняя комаров, путающих философский диспут.
- Да, с душой труднее будет, – Иван задумался, вдувая в темноту окрашенные лунным светом клубы дыма. – Наверное, в чистый мозг оживших людей будут вкладывать сохранившуюся о них информацию. Вот Пушкин, например… Все его стихи, рассказы, письма, воспоминания о нем, черновики, его рисунки, ну все-все – каким-то способом закачают в голову. Туда же - сведения о родителях, друзьях, няне, опять же воспоминания о них других людей. Ага, длинная цепочка - но в принципе это возможно.
Пафос Ивана нарастал:
- И у нового Пушкина вспыхнут былые чувства, - Ведь он, когда строчил «..я помню чудное мгновенье…», испытывал любовь или влечение к женщине. Описывал мороз и солнце – радовался, эмоции выплескивал. А информация об этих чувствах хранится в его стихах. Так и душа возродится. И накатает он еще лучше стихи… Только уже не гусиным перышком…
- Занятно, - тема меня захватила, - а как будет с теми людьми, кто ничего не сочинил, не нарисовал, вообще ничего не создал?
- А их и не станут оживлять! Кому они нужны такие бесталанные? Да и как воссоздать душу человека, о котором ничего не известно, даже имени его? Будут оживлять лишь тех, о ком память не пропала. Ты думал, почему каждый мужчина должен вырастить сына, посадить дерево и построить дом? Нет? Да потому, что сын передаст воспоминания о тебе внукам, а потом, уже на генном уровне, правнукам и так далее. Дерево также помнит того, кто его сажал. И дом сохранит память о своем создателе. Вот я, - Иван постучал себе в грудь, - около пятнадцати домов построил! А почему самоубийц и умерших зеков хоронят или за чертой кладбища, или с номером на табличке? Да чтобы их поскорее забыли, ведь своими грехами они не угодны Богу. А с чего бы такой интерес во всех странах к искусству? Да потому что в нем, как в зеркале, души создателей! Вот у Бога есть другие имена – Создатель, Творец… Так же называют и людей искусства. Не зря, наверное… Похоже, эти люди своим творчеством и мостят дорогу к вечности. В бессмертие!
Иван печально вздохнул, разлив остатки самогона:
- Разговорился я… Пора спать! Утром на работу. И вот еще… Даром, что ли музеи создают, памятники ставят, архивы хранят? Это сбереженная память об умерших людях. Поэтому морячок, никогда не выбрасывай писем. Если, конечно, хочешь, чтобы тебя через триста лет оживили… Шучу, конечно!
- Еле тебя нашел, - отдуваясь, выпалил он и продолжил, - хочешь заработать?
- Интересно как? – не придавая вопросу серьезности, спросил я.
- Там, - Николай повел рукой в сторону вокзала, - ждет чеченец. Он людей подряжает на месяц в строительную бригаду. Заработок обалденный обещает! Я в Караганде столько едва за год заработаю.
Я засомневался:
- Но я же не строитель, и паспорта у меня нет. Как он меня на работу возьмет?
Николай возбужденно махал руками:
- Да ты не понял. Он шабашников ищет, потому что сам шабашник. Харч и жилье предоставляется. Расчет по окончании работ. А сейчас выдал маленький аванс, - и Николай помахал смятой пятирублевкой.
Вид этих, пусть и небольших денег, вынудил наполовину поверить Николаю. В конце концов, я ничего не лишаюсь, а определяться в моем незавидном положении давно пора.
Человек, к которому привел Николай, оказался рослым смуглым парнем, лет двадцати пяти. Белая рубашка с залихватски распахнутым воротом контрастировала с густыми волосами цвета вороньего крыла и отливающими синевой выбритыми щеками. Рядом стояли два молодых парня и два мужчины возрастом постарше. Выглядели они, ласково говоря, потрепанными. Один из молодых был откровенно навеселе.
- Я Руслан, - представился кавказец, - что умеешь делать, дома строить приходилось?
- Не-а, я электрик. Но у меня нет паспорта, - на всякий случай сказал я, - отстал от поезда и теперь надо денег заработать на дорогу домой,
- Паспорт – пустяки… Но если будут проблемы с милицией, тогда не обессудь. А электрик нам понадобится. Работать надо полный месяц, начиная с завтрашнего дня. Если втиснемся в срок, на руки получишь 1200 рублей. Строить будем в деревне, под Псковом, это пять часов отсюда на поезде. На работе если будешь волынить, или ходить пьяным или захочешь раньше, чем через месяц, бросить работу, то получишь деньги только на билет до Ленинграда. Ну что?
Я попытался выдержать достойную паузу, но не смог.
- Согласен… - выдохнул я.
Сумма, названная Русланом выглядела немыслимо огромной. У нас на Крайнем Севере люди и не мечтают о таком заработке. Даже если его уменьшить в три раза, то учитывая предоставленное жилье и питание, плюс возможность провести месяц в псковской деревне… В любом случае, такой вариант выглядел заманчиво.
Мужики, окружавшие Руслана, оказались, как и я, искателями заработка. Но не только…
Вместе мы направились к метро. Оказалось, что ехать к месту предстоящей работы надо с Варшавского вокзала. Руслан разменял «пятаков» для прохода через турникет, и вскоре мы ехали в подземном поезде. Виктор, молодой пьяненький парень, с первых минут сфокусировал на мне свое внимание:
- Представляешь, старик, - смеясь, говорил он, - взял я у Руслана почитать книжку «Сатурн» почти не виден». Книга, конечно, интересная, шиш где такую достанешь… А в горле сушняк безобразный… Короче, книгу я отдал за пузырь. Ну, дерябнул, разумеется, – обижаешь, старик! Руслан на меня сейчас жутко злой. Но я ему посулил взамен годовой комплект «Мурзилки» отдать, ха-ха! Да нет - меня он назад не погонит, на стройку нужны люди без документов. Они права качать не станут… Нездешнему человеку трудно таких бичей сыскать, они все больше по «кутузкам», да по «бутыркам» сидят.
В Ленинграде метро не такое шикарное, как московское, но я все же с любопытством разглядывал стенные барельефы и плафоны, пока эскалатор не вытолкнул нас на площадь.
Столпясь на террасе Варшавского вокзала, мы наблюдали, как под нами экскаваторы грызут дно котлована. Похоже, что на его месте не так давно было внушительное сооружение: тысячи и тысячи отполированных временем деревянных свай, торчали со дна гигантской ямы и напоминали мрачный фантастический лес, лишенный крон.
- Почитай весь Питер на этаких сваях был построен, - подал голос один из мужичков в возрасте, - я жизнь тут проскрипел, почти шестьдесят лет, много таких раскопов видел. Петр Первый град свой строил на дубовых сваях. Кстати, меня тоже Петром зовут, - повернулся он к нам, - когда-то здесь сплошь были болота, сырость хроническая, потопы с Невы… Народ сплавляли со всей империи. Люди чахли от работы и климата, хворали и мерли, как мухи. Так что город еще и на костях людских стоит… На человечьем мусоре… А сваи дубовые от мокроты и времени лишь стойче делаются, мореный дуб получается…
- А что это за речушка? - полюбопытствовал я.
- Это не речка, а канал. Обводной канал… А вон там Варшавский мост через него. А правее – Церковь Воскресения Христова. Очень любопытная церковь. Главный храм бывшего Братства трезвости. В народе её окрестили "Церковь с бутылочкой". Видишь, одна из колоколен чудно смахивает на бутылку? Поговаривают, что ее смастерили в таком виде намеренно по просьбе членов Братства. А среди икон самой чтимой была "Неупиваемая чаша". Перед ней пьяницы давали бессчетные обеты и зарок перед Богом – «грешен я, господи, но с завтрашнего утра – ни-ни!». А после революции, уже в наше время, Довженко, дабы избежать преследований атеистов-богоборцев, слово «зарок» заменил на словечко «код». Я это все знаю - сам зарекался и кодировался не раз…
Рядом громко спорили Руслан и Виктор.
- Не дам я тебе денег, - с нажимом говорил Руслан, - я уже купил две бутылки вина. Сядем в поезд, вот тогда все вместе и выпьете.
- А ты сам не хочешь, что ли? – умоляюще спрашивал Виктор, которому явно требовалось «добавить».
- Я чеченец, нам Аллах не позволяет, - поставил точку в споре Руслан. И отметая возможный вопрос, сказал:
- Готовьтесь к посадке. Поезд уже подают к перрону.
В вагоне было малолюдно, и мы заняли два свободных купе. После выпитого портвейна время до Великих Лук промелькнуло незаметно. Мы перезнакомились. Виктор стал еще словоохотливей. Оказалось, что он скрывается от милиции из-за огромного долга по алиментам. По его словам, лишь невероятное везение бережет от тюрьмы. Другой молодой парень - молчун Сергей, не выдавил из себя ничего, кроме имени. Он был схож с битой собачонкой, вжимался в переборку купе и отводил глаза, встретившись взглядом. Пожилой мужик, Михаил из Гатчины, развелся с женой, мотал срок за кражу, после отсидки мыкался, запил, утерял документы… Меня же сразу прозвали «морячком»: видимо, мой родной город ассоциируется у всех жителей Союза именно с морем. В целом, компания была пестрой.
В Великие Луки мы приехали, когда солнце уже зашло.
= = =
Деревня Медведово – наш конечный пункт - примерно в пяти километрах от основной трассы Великие Луки – Локня. Дождавшись автобуса, около часа дремали в нем, пока не добрались до места. К тому времени короткая летняя ночь заканчивалась и по тропке, змеящейся среди скошенного поля, мы скоро шли за Русланом. Плотно стелящийся туман скрывал по колени ноги, и чудилось, будто шагаем по облаку. Спотыкаясь о кочки, я возвращался в реальность.
- Пришли… В этом доме будем жить, - сказал Руслан и распахнул незапертую дверь. Света внутри не было, и мы, пытаясь не греметь в полумраке, прошли внутрь. Дом состоял из двух комнат, большой кухни и прихожей. В одной из комнат кто-то спал, а в другой в два ряда стояли кровати с панцирными сетками. Кроме матрацев, на них ничего не было.
- Располагайтесь. Сон - до полудня, потом обед и на работу, - распорядился Руслан и удалился в соседнюю комнату.
Утомленный дорогой, я сразу заснул. И явился странный сон, схожий с галлюцинацией. Чудилась драка, какую я видел в юности на проспекте Жданова в Мончегорске. Две больших группы парней люто схлестнулись в скверике у библиотеки. В ход шли велосипедные цепи, палки и тяжелые булыжники, которыми они увечили друг друга. Только во сне я был не зритель, а участник побоища, и камни дробили мои кости… Раньше мне никогда не снилась собственная гибель. Утонув в жутком видении, и, скуля на траве с перебитым позвоночником, я не сразу понял, что меня упорно толкают парни из реального мира, а не те из сквера:
- Подъем, морячок! Хватит стонать, вылазь к обеденному столу.
Я медленно стряхивал тяжелое утреннее наваждение. Тело, как после взаправдашней драки, давила разбитость и страшная усталость.
- Так, мужики, - сказал незнакомый мужчина лет 37, в черном костюме, - меня зовут Кюро, я – бригадир. На обед вам полчаса, затем Иван Парфенов – он умеет все и потому будет у вас старший - отведет вас на объект. Трудимся ежедневно, включая и воскресенье, с семи утра и до заката. В субботу работаем до обеда, затем баня и личное время. После бани буду выдавать вам по бутылке водки на двоих. Фельдмаршал Суворов учил – «после бани продай штаны, но выпей!»… Питание трехразовое. Лентяев и пьяниц держать не стану. Работу и дисциплину будет контролировать мой брат Руслан. А за повара у нас младший брат – Аслан. Он же сможет помогать и в строительстве.
Аслан оказался долговязым подростком лет семнадцати. В отличие от старших братьев он имел зачуханный вид. С сонным лицом, с бесцветной мимикой, прыщавый и нескладный. Кроме того, речь его на высоких нотах казалась высокомерной и вызывала протест. Кюро и Руслан по-русски говорили чисто, у Аслана же сквозил кавказский акцент. Но обед он сготовил качественно, можно сказать, вкусно.
= = =
Четверть часа пешком по пыльной дороге – и мы на объекте. Собственно, объекта как такового еще не было: на ровной площадке обрисовывалась прямоугольная траншея с метр глубиной.
- Здесь мы выстроим дом для колхозных погорельцев, - сказал Иван, - супруги с детьми спаслись, а старушка-свекровь задохнулась… Начнем работу с заливки фундамента.
Рядом с траншеей стоял большой короб, под крышку заполненный цементом и тут же другой открытый короб – с низкими бортами – для замешивания раствора. Воду брали шлангом из старой рыжей цистерны, стоящей на автомобильном прицепе.
С непривычки пот лил с меня ручьем. Поначалу в малый короб ведрами ссыпали цемент, затем добавляли песок в соотношении 1:4, заливали воду и с четырех сторон принимались месить лопатами. С каждым замесом лопата казалась тяжелее и тяжелее. Раствор мешали до консистенции мягкой глины, потом ведрами сваливали в траншею, предварительно заполненную булыжниками и битым кирпичом. Во второй и третий день нескончаемо – цемент, песок, вода, раствор, траншея. И от лопаты - волдыри на руках.
= = =
В субботу был банный день. До обеда с помощью колхозного автокрана мы поставили стропила на собранный каркас дома. При монтаже я обнаружил в себе боязнь безопорной высоты. Ранее мне доводилось лазить даже по стрелам портальных кранов, но там была хоть видимость ограждений. Здесь же я вскарабкался наверх стены шириной около 15 см. И не смог встать в полный рост – не страх даже, а какая-то неведомая сила не дала мне выпрямиться. Стопа полностью не умещалась на такой узкой площадке. Подцепленные краном стропила надо было направлять и поочередно вводить в пазы верхней части каждого щита. Вместо меня это сделал Иван. По окончании работы шофер автокрана удовлетворенно запихал в карман два красных червонца.
На этот раз баня топилась по-черному. Через пять минут я на карачках выполз за порог на свежий воздух. Помещение внутри окуталось плотным обжигающим дымом. Пришлось, почти лежа, хватать ртом скопившийся у пола тощий слой пригодного для дыхания воздуха. То ли мы бестолково затопили печь, то ли дым - важное свойство такой бани.
Постирав в тазике свое облачение, мы развалились голышом в траве, ожидая, пока солнце высушит одежду. В жарком воздухе жужжали пчелы, вокруг стрекотали цикады. Ветерком доносило пряные запахи цветов, трава щекотала чистую кожу. Опрокинувшись удобнее на спину, я разглядывал небо и ватные облака на нем и проваливался в полусон. Неплохо все-таки жить, несмотря ни на что!
Из дремоты меня вырвал голос Виктора:
- Не спи, морячок, замерзнешь! Пойдем к церкви, я вчера познакомился с попом. Правда, он говорит, что не поп, а иерей. Но все равно - мужик интересный! Может быть, договоримся, с расчета Библию у него купишь.
Надо сказать, в те годы религиозная литература свободно не продавалась, да и к самой церкви многие относились как к чему-то не совсем приличному.
Я охотно согласился. Мне вовсе не хотелось послеобеденное время валяться на лежаке, ожидая сна в окружении картежников. По дороге Виктор рассказал, что его знакомый поп в одном лице сделал ремонт церкви, побелил и оштукатурил ее изнутри.
И действительно, священник, обтесывающий бревно у ограды стоявшего на пригорке деревянного храма, более походил на плотника, чем на служителя культа. Выдавала его лишь негустая темная борода. Завидев Виктора, поп с улыбкой поприветствовал нас и раскрыл пачку сигарет:
- Угощайтесь, да и я с вами немного передохну. Уже с утра устал что-то я …
Мы уселись на очищенный ствол сосны. Под ногами на траве белела душистая стружка, зной плавил смолу на стесанных кусочках коры. Рассказчиком поп оказался уникальным, - ну, прямо, Ираклий Андронников! Мы слушали, раскрыв рот. Впервые я встретил до такой степени образованного и столь страстно верующего человека. Богопочитание его выглядело естественным, и так же просто смотрелся он на фоне церкви с топором на коленях. Без его рассказа я так бы и считал эту восстанавливаемую церквушку одной из многих, что встречались мне в жизни.
- Вы, молодые люди, уже знаете, что Покровская церковь стоит почти в центре деревни. Пусть вас не смутит ее неприбранный облик. Я силюсь придать ей пристойный вид. Не спешит государство помочь, - вздохнул поп, - хотя здание отнесено к памятникам архитектуры. Из клировых ведомостей я узнал, что воздвигнута церковь на радость благих христиан два века назад, тщанием умершей помещицы Марфы Арбузовой. Тем, кто знаком с храмовым зодчеством, многое скажет тип постройки церкви – «восьмерик на четверике». Вся она из дерева, а снаружи я обшил стены доской-вагонкой. С постройки стояла колокольня с пятью колоколами, открытая галерея соединяла ее с папертью. Временем утрачена та колокольня. Забавно было, как в начале ремонта, года три назад, я под окном четверика обнаружил под обшивкой пчелиное гнездо. Ох, и сильно пчелы разгневались!…
А когда я стал снимать доски обшивки в цокольной части, то узнал, что нижние венцы рублены из мореного дуба. Интересно и как установлена церковь: на так называемых деревянных стульях - небольших стойках. Конечно, работы еще – непочатый край. У меня планов много – на несколько лет хватит. Я намерен всю постройку по периметру окружить валунами, скрепить цементом, в итоге выйдет невысокая стеночка-ограда. Резные столбы на крыльцах рубил, конечно, не я, видите, – дерево на обработанных местах потемнело от времени. Вот это крыльцо, - священник указал рукой, - западное; другое, с открытой галерейкой, - с юга… Очень много хлопот было с кровлей, сам закупал оцинкованное железо и сам, как альпинист, крепил его. Помаялся я и крест на главе на высоте пятнадцати метров ставить. Вороны, мимо пролетая, каркать прекращали от удивления. Зато здешние мальчишки зауважали…
- А теперь, юноши, я покажу вам внутреннее убранство, - и через арку крыльца паперти поп провел нас в храм.
Внутри было прохладно, что весьма порадовало после уличной жары. Стоя на дощатом полу, мы оглядывали иконостас, на котором иконы членились колонками на два яруса. Иерей восполнял наше усеченное образование:
- Перед вами - сборный иконостас одного из трех приделов церкви. Навершие его в виде полулопасти, в центре которой в овальной раме с лучами размещена "Тайная вечеря". Там же, но выше, вы можете лицезреть Распятие. Иконостас украшают царские врата, вглядитесь, - на них сквозная резьба. Такая резьба именуется фряжской. В храме еще два иконостаса в двух других приделах. Они двухъярусные тоже, но сделаны проще. М-да… После революции ко многим церквам подоспел упадок. Новая власть не посчитала их необходимостью … Но в нашем храме сохранилось немало старых икон. Любопытно, на одной из них, писанной на холсте, сохранилась надпись.
Поп приблизился и, склонившись к правому углу иконы, с удовольствием прочел:
- «Писал си святыи образа 1781 году торопецкий купец иконописец Иван Скарлыгин».
Иерей рассказывал бы еще, но Виктор прервал его:
- Батюшка, а эти иконы не продаются? Мы получим через две недели …
Но тот, не дослушав, категорично возразил:
- Разумеется, нет. Они – достояние прихожан. Святыни церкви не могут иметь цены.
Виктор не до конца понимал:
- Так там же смотреть не на что! Из-под тусклых красок рисунка не видно…
Священник утомленно и с сожалением в голосе ответил:
- Бриллиант изнутри светится.
= = =
Удаляясь от церкви, Виктор недолго молчал:
- Слушай, морячок! Поп ночует в избе, это метров 150 от церкви. Давай выставим ночью раму и «сделаем ноги» паре икон. В Питере, я знаю, есть барыги-коллекционеры…
- Да ты шизанулся, Витек, - не сдержался я, - тебе алиментов мало, так еще и иконы за колючкой сполна сможешь отработать. Ты здесь у чеченцев и так неплохую деньгу зашибешь. Лишь бы эти деньги милиция у тебя не отобрала, когда попадешься им по пьяни.
- Сплюнь, морячок! Ну и язык у тебя - острый, хоть жопу брей!
Эта потешная фраза мне понравилась, и я решил на Виктора не обижаться.
= = =
На ужин я опоздал. На кухне Аслан чистил картошку.
- Тебя отдельно кормить? – не глядя в мою сторону, полюбопытствовал он.
- Да я и сам смогу. Не в академиях воспитывался, - ответил я.
Чеченец сосредоточенно срезал шкурку с картофелины. Скручиваясь в двухцветную стружку, шкурка оторвалась и смачно шлепнулась об жестяное дно мусорного ведра.
- Еще раз опоздаешь, совсем есть не будешь, - однотонно выговорил Аслан.
- Да что ты говори-ишь! Ты хозяин тут что ли? – я начал заводиться.
- Я хозяин, и Кюро хозяин, и Руслан хозяин… Мы трое - хозяева. А вы, бичи, у нас работаете. Мы вас кормим, понял? – Аслан глядел с вызовом и заговорил не по-детски жестким голосом.
- Это я бич!? Я в твои годы уже диплом техникума получил. А сейчас я в отпуске и работаю здесь потому, что в Ленинграде от поезда отстал. С поездом и мой паспорт уехал. А ты, не будь Кюро, всю жизнь бичам картошку будешь чистить… - я замолк, так как чеченец вскочил со стула и вытянул ко мне руку с зажатым кухонным ножом.
- Иды ты нах..! – Аслан сделал шаг в мою сторону.
Я отскочил за угол стола. И не думая, схватил с клеенки другой нож. Мы стояли в двух шагах, выставив навстречу руки с оружием. Неведомо, что стряслось бы далее, но в кухню вошли Иван и Кюро. Иван, вмиг оценив ситуацию, саданул кулачищем мне в плечо. Не успел я отлететь к окну, как нож оказался в его руке. Кюро просто пальцами за лезвие извлек нож из руки младшего брата.
- Сесть обоим, - приказал Иван.
- Спасибо, Иван. Выйди, пожалуйста, я с этими дуэлянтами сам поговорю, - и Кюро сел на скамье между нами.
= = =
Вечер я коротал в одиночестве, валяясь на штабеле досок у стены дома. Под головой сложенный вдвое матрас создавал комфорт. Прочтя тревожное письмо от родителей, я крутил в памяти события, приведшие меня в эту деревушку, и изумлялся причудам судьбы.
- Недурно ты устроился, - раздался голос Ивана. – Двинься чуток. И письмо прибери.
Я повернулся на бок, уступая ему место. Иван рукой оттолкнулся и упруго взметнул свое тело на край штабеля. Сидя рядом, закурил, не скрывая озабоченности. Я не стал ни о чем спрашивать, но он заговорил не о кухонном инциденте.
- Слушай, морячок, - вполголоса начал Иван, - мы только что с Петром уговорили бутылку, ту, что выдал Кюро после бани. Результат - ни в голове, ни в жопе. Ты сам-то как?
Вопрос был риторический, и я флегматично пожал плечами. То уже выпито, больше водки Кюро не даст, так о чем тогда говорить? Иван не дал тишине зависнуть:
- Видишь, вон крыша дома ржавая. Да нет, правее, где антенна набок завалена… Вот там живет с матерью-старушкой моя знакомая, молодая вдова. Кажется, я нравлюсь ей. Да и старуха хорошо ко мне расположена: я им дрова поколол, печь починил.
Мое молчание огорчило Ивана:
- Ты что, не секешь? У них можно самогонки купить!
- А где ж мы деньги возьмем? – удивился я.
Иван наклонился ко мне и зашептал:
- Я прикинул площади стен в доме, который строим. Выходит, что для их обшивки завезли два лишних листа ДСП. Если мы один умыкнем и отдадим вдове, никто и не заметит. И не ссы, - запротестовал Иван, - я уже не раз так делал. Ведь объем нужных материалов я сам просчитываю… С запасом… Требуется твое согласие, одному мне лист не дотащить.
Я смотрел на здоровенного Ивана и думал. Этот мастер на все руки располагал к себе. Несмотря на устрашающую комплекцию, он со всеми был одинаково добродушен, без издевки подтрунивал, подлянок не делал и всегда держал слово. Вкалывая последние дни в паре, я пребывал у него в помощниках, как бы на подхвате, и многому полезному научился. В перекурах он рассказывал о себе, о своей донецкой родине, о своих похождениях. Несколько лет назад он в удручающей ситуации оказался в бригаде Кюро и исколесил с ним приличную часть России. За годы шабашек и без того способный Иван стал матерым профессионалом-строителем. Без малого все заработанные деньги он отсылал на Украину родителям.
- А если Кюро с братьями узнают? – на всякий случай усомнился я.
- Кюро хоть и отработал двенадцать лет в грозненской милиции – но и я не пальцем зачат. Никто не узнает! Я тебя, морячок, хоть раз обманывал?
Иван ни разу меня не обманывал, и мне пришлось в подтверждение мотнуть головой.
- Вот видишь, - обрадовался Иван, - стемнеет – и за работу!
К недостроенному дому мы шли почти на ощупь. Изредка из-за облаков мелькала луна, но тут же пряталась. Было душно, на невидимых огородах переругивались собаки, комары липли на уши и шею.
Вначале мы ухватили лист ДСП, как берут носилки. Идти пришлось уже не по дороге, а прямиком, через поле за огородами. Метров через сто я понял, что вот-вот не удержу и выроню свой край листа. Жилы из запястий вытягивало к земле, нарастала тягучая боль, и кисти рук быстро занемели.
- Иван, давай попробуем нести вертикально, - я тяжело отдувался, стряхивая комаров.
При новом способе средняя часть ДСП опиралась на плечо, и стало проще нести. Но много сил уходило на удержании листа в равновесии и уставало все тело. Вдобавок из-за рытвин и кочек мы часто спотыкались в темноте и чудом не падали. Пришлось испробовать взять лист по-другому. Мы опустили его торцом широкой стороны на землю и потащили волоком. Лист скользил по траве и было легче. Натыкаясь на кочку, мы чуть приподымали его и тянули дальше. Пугала мысль о стерегущих в темноте змеях, но все обошлось.
- Морячок, а зачем ты за нож схватился сегодня? – в голосе Ивана не было осуждения.
- По-другому нельзя было, - и я вновь ощутил противный холодок в животе.
Еще минут двадцать, спотыкаясь и матерясь, мы волокли тяжеленный груз.
- Приперли, слава богу, - Иван оставил меня у калитки и постучал в дверь.
Ждал я недолго. Мы быстро втащили лист в сени и через две минуты бодро шли назад с бутылкой самогона, завернутой в газету.
= = =
Открылась бездна звезд полна:
Звездам числа нет, бездне – дна, - вполголоса, но отчетливо продекламировал я.
Выпивка состоялась на том же штабеле. В щели между рядами досок стояла початая бутылка, с одетым на горлышко стаканом. Незачем ее видеть Кюро.
Августовское небо прояснилось полностью, раскрыв во всем величии пропасть, а в ней хвостище Млечного пути. Дома, на Севере, звезд видно мало, наверное, из-за особенностей атмосферы. Беспредельная глубь неба не отпускала взгляд. Звезды завораживающе мерцали. В душе нарастал восторг. Тянуло говорить о чем-то возвышенном, вечном. Настроение Ивана было сродни моему.
- Скажи, морячок, - начал он, - неужели этому космосу конца нет? Или наоборот: неужто есть край? А если есть край, то где край того, что за краем? О, глянь-ка, звезда упала! Еще одна… Загадывай желание!
Желаний было много. Метеоры, падая один за другим, чиркали мелом мглу неба, не оставляя следа. Глаз поспевал отметить, но не проследить падение.
- Я начинаю понимать, что и душа наша вечная, - продолжал Иван, – тебя не будет, меня не будет, а души будут вечно скитаться во Вселенной.
- Почему скитаться, - не согласился я, - найдут другое тело и будут жить в нем.
- А если новорожденных будет мало, то куда деваться лишним душам? Очередь на тело занимать? По карточкам, точно! – захохотал Иван.
- Но вовсе не хочется, чтоб моя душа жила в новом теле. Я ведь тогда ничего не буду помнить и знать об этой жизни, о родителях, об этой ночи…
- Мне, морячок, идея стучит в голову, давай за нее по стопочке, - Иван спрыгнул с досок и разлил по четверти в граненые стаканы. Выудив спичкой погибшего в самогоне комара, улыбнулся:
- Вот и его душа начала скитания… Ну и ладно… Через много лет, сто или двести, ученые научатся оживлять умерших людей. Как? Да просто! Ведь после смерти от человека что-то остается. Кости, волосы… Вот из них, из генов и хромосом, и будут оживлять.
- Восставших из мертвых называют зом-би, - последнее слово я сказал по слогам, - живые куклы… Копии без души. А сознание, опыт, воспоминания, чувства… Их как воскресить? – сомневался я.
- Немного не так… У зомби душа есть, но отрицательная. С установкой на уничтожение живых, - не сдавался Иван.
Мы дружно задымили сигаретами, отгоняя комаров, путающих философский диспут.
- Да, с душой труднее будет, – Иван задумался, вдувая в темноту окрашенные лунным светом клубы дыма. – Наверное, в чистый мозг оживших людей будут вкладывать сохранившуюся о них информацию. Вот Пушкин, например… Все его стихи, рассказы, письма, воспоминания о нем, черновики, его рисунки, ну все-все – каким-то способом закачают в голову. Туда же - сведения о родителях, друзьях, няне, опять же воспоминания о них других людей. Ага, длинная цепочка - но в принципе это возможно.
Пафос Ивана нарастал:
- И у нового Пушкина вспыхнут былые чувства, - Ведь он, когда строчил «..я помню чудное мгновенье…», испытывал любовь или влечение к женщине. Описывал мороз и солнце – радовался, эмоции выплескивал. А информация об этих чувствах хранится в его стихах. Так и душа возродится. И накатает он еще лучше стихи… Только уже не гусиным перышком…
- Занятно, - тема меня захватила, - а как будет с теми людьми, кто ничего не сочинил, не нарисовал, вообще ничего не создал?
- А их и не станут оживлять! Кому они нужны такие бесталанные? Да и как воссоздать душу человека, о котором ничего не известно, даже имени его? Будут оживлять лишь тех, о ком память не пропала. Ты думал, почему каждый мужчина должен вырастить сына, посадить дерево и построить дом? Нет? Да потому, что сын передаст воспоминания о тебе внукам, а потом, уже на генном уровне, правнукам и так далее. Дерево также помнит того, кто его сажал. И дом сохранит память о своем создателе. Вот я, - Иван постучал себе в грудь, - около пятнадцати домов построил! А почему самоубийц и умерших зеков хоронят или за чертой кладбища, или с номером на табличке? Да чтобы их поскорее забыли, ведь своими грехами они не угодны Богу. А с чего бы такой интерес во всех странах к искусству? Да потому что в нем, как в зеркале, души создателей! Вот у Бога есть другие имена – Создатель, Творец… Так же называют и людей искусства. Не зря, наверное… Похоже, эти люди своим творчеством и мостят дорогу к вечности. В бессмертие!
Иван печально вздохнул, разлив остатки самогона:
- Разговорился я… Пора спать! Утром на работу. И вот еще… Даром, что ли музеи создают, памятники ставят, архивы хранят? Это сбереженная память об умерших людях. Поэтому морячок, никогда не выбрасывай писем. Если, конечно, хочешь, чтобы тебя через триста лет оживили… Шучу, конечно!
Обсуждения Шабашка с чеченцами. Часть 1