Томас

Поменялась жизнь.
Сменилось тело.
Но внутри - легко и хорошо.

Это значит – время подоспело.
Это значит – Бог меня нашел.


С небом низким,
с ветром пьяным в стельку
я вернулся – Дух, Отец и Сын…

Не трещи сердито так, пустельга,
взмахами захлебываясь
в синь!


Я вернулся. И ломать, и строить.
И чинить оброк.
И раздавать.

Ведь когда тебя повсюду – Трое:
ни курган не страшен,
ни трава…


Я пришел. Как радуга - на крыши.
Что же ты так горько обомлел?

Лучший друг...

На дыбу его! На дыбу!
Щипцами ловчей подлезь!…

Меняет земля орбиту.
Но всё неизменно
здесь.


Висят на крестах поэты.
И сходит толпа на гул -
туманностью Андромеды,
блевотиной на снегу…


Ату его! Он же – белый…
он весь нам испортил строй…

твердит о Любови целой -
разбитой в куски
губой.


А звать-то его как?!.. Моцарт?…
Потужи вяжи!… Рембрандт?…

Ну, что ж ему так неймется:
с щипцами - да без ребра!…



Да я не держу обиду…
Я слышу
который век:
на дыбу...

Знаешь,
есть ежедневное чудо -
это просыпаться рядом с тобой.

Запах волос твоих пить
прямо с подушки
крупными
глотками…


И я это всё до сих пор делаю –
но только по памяти.
Дикая боль.

Две секунды назад мы расстались.
И вот уже
не видимся веками…


Но – зачем… но откуда…
звучат наши голоса…
Ангелы стараются.
Связывают в одно целое – наши вены.


И если тебе на всё это
фольксваген пассат –

то я еще верю в нас,
истово верю.


Две планеты
ложатся в одну...

Я живу
на последнем аккорде.

И под крики
«убей!» и «распни!»
в жизнь мою косяками заходят
островерхие, яркие дни.


Листопада окрас тараканий…
И безликой толпы доломит…

Я пытаюсь на сбитом дыханьи -
домолить…
добежать…
долюбить…


Я пытаюсь с Крестом повенчаться.
Я на плаху шагаю. Как псих.

Я пытаюсь спасти домочадцев -
абсолютно чужих. И своих.


И плывет середина кошмара…
И пылают столбы –
там и здесь…

Но кому-то всё мало и мало:
и терновых венков. И...

Я – Мишель Нострадамус.
Я весь из металла.
Я весь тот,
о ком плачет в Тулузе тюрьма.

И центурии
на ухо мне нашептала
в полумертвом Марселе
святая
чума.


Юго-запад Европы. Бубонный. Кровавый.
Столько душ заболело. Смердит сквозь елей.

Вам придется поверить
и в Бога,
и в травы.
Так решил – пришлый лекарь
и выкрест-еврей.


Позывные из космоса…
Гул междустрочий…
И эпоха барокко
уже на весах…

А в катренах моих
лишь сто сорок пророчеств.

Мириад откровений...

Там не всё чисто и гладко.
Души – чернее смолы.
Дождь - тяжелее припадка.


И вместо стекол… броня.
И холода ближе к маю.

И ни черта не понять:
строят вокруг - иль ломают…


Странный здесь всё-таки люд…
Странный!
А всё те же вещи:

и на Меркурии - лгут,
и на Сатурне - клевещут.


За сто парсеков мой дом.
Но как в бреду:
кровь и ладан…
Тот же кумач за окном.
Те же штыки и приклады.


Значит – дорога одна:
мимо Плеяд,
вдоль траншеи…

С посохом стертым до дна...

Мы с тобою –
единый узел.

НЕ РАЗВЯЗЫВАЙ НАС. НЕ НАДО.

Я не ссучился.
Я не струсил.

Это сердце сказало. Внятно.


Перекрыв грязный шум вокзала
и шипение лимонада -
кровной завязью нас связало…

Не развязывай нас… не надо…


Ну, не дай нас склевать по зернам!
Береги нас
и в жар, и в слякоть.

И любовь на пайке казенном
не держи. Ей и так не сладко.


Ей всегда не везло с соседством.
То тюремный двор, то психушка.

Я пытаюсь понять: что с сердцем?!…
Не кричи...

Опять - круги квадратит на паркете
всю ночь
моя бессонная душа…

И всё-то ей неймется, доннерветтер!
И всё-то ей – спасать и возвышать…


Ведь вот же:
спит в поленнице полено.
И спит валюта в банке на Тверской.

Похрапывает краешек вселенной.
Сугубо-сельский.
Явно-городской.


И многие еще не чуют вьюгу.
И подличают – в летнем наяву…

Зачем: квадраты нарезать по кругу?
И взламывать паркет…
И жечь листву…


Но кто-то ж дал мне
в мире тьмой объятом
живую...

Хочу грешить.
По-крупному грешить.

С тобой – грешить
бессмертными грехами!…

Постель
на полвселенной разложить.
И разломить себя
в тебе:
под «Amen»!…


Хочу забыть
все наши имена.

И к чертовой прабабушке
бежжубой
послать всех тех,
кто мелко портит нас -

бросая на прилавок,
аки рубль.


Хочу с тобой
сто лет пробыть в пути:
по клавишам блуждая
и по телу…

Хочу губами
столько губ найти
в моей-тебе,

ЧТОБ АНГЕЛЫ ВСПОТЕЛИ!


Чтоб воздух – в клочья...

Как живешь
на костях наших розовых…
вечный Понтий Пилат…
критик мой?…

Так и служишь молебен
бульдозером.
По всем нам. По твоей мостовой.


Но с годами - работы прибавилось
на замызганном кровью ковше…

Так что, жуй упаковками avelox:
мы, поэты, заразные все.


Умирая,
мы в небо не хмуримся,
балагурим – на Божьих весах…

И никак…
И никак…
не трамбуемся
в слой прилежно-удобных писак!


Так что жуй ингибиторы:
от тоски.
И почаще в тазу руки мой.

Как живешь на...