Окрашенны

Я вижу разрешение хаоса ночи
в черном индийском агате глаз твоих,
успокоение черной воды,
связки теплых течений
у берегов долгосрочных
обетов.

Я чувствую дыхание горных нимф
с высоты твоей мягкости,
с уюта шелков твоих прикосновений.

В готовности положить на алтарь любви
все, что тебе причастно,
ты не знаешь запретов.

Я вижу свое завтра,
наконец-то исполненным радугой летних костров,
окрашенным
ароматным
миндалем лунного блеска,
осыпанным солнечной мятой.

Я знаю твою...

Орел взмахнул крылом,
Поднялся выше снежных гор,
Он землю сверху оглядел, прикрыв глаза,
Там, как обычно, та же суета:

Вот, мчится заяц от куста к кусту,
Наверно ищет он еду,
Бельченок - с дерева скатился,
Два желудя поднял и тут же вверх, в дупло пустился,

Орел еще махнул крылом,
Взгляд мощной птицы, как изумруд искрился,
Путь долгий вдоль реки тянулся,
Парит уж два часа, не виден все еще кордон.

Дня два назад орлицу молодую видел там,
Как хороша она была,
Ее он должен...

Оставленный в стенах сомненья вещий глас,
Как колокол церковный бьёт над головой.
И сам ли потерял себя на час
Иль в вечности бредёшь угрюмый, как изгой?

Твои следы остались на траве,
Взошедшей в светлый миг, окрашенный росой,
Твои старания лежат в сырой земле,
А время забирает их с собой.

Наверное, ты думаешь, что жизнь
Есть надпись духа сильного на мраморной плите.
Но дух стремится рьяно только ввысь,
А что внизу – то грязь на прачечном белье.

Конечно, твои силы веру подадут...

Чёрные лебеди, гордые птицы,
В озеро смотрят, любуясь собой.
Рыба плеская водою резвится,
А на воде лист зелёный, большой.

Как хорошо, на душе так спокойно,
Счастье подарит нам мир красотой.
Дышится воздухом чистым привольно,
Мир всё ж прекрасен собою земной.

Сморщит рябь вдруг, собой озера гладь,
Это мальков у поверхности стая.
Утки плывут — надоело нырять,
В озеро им, словно в прятки играя.

Краше всех сказок и их всех чудесней,
Мира земного, природа прекрасная.
Радует птица...

На наши игры давно не смотрят бессмертные боги Олимпа.
Холодный голос
бьется в стальных проводах мелодией утерянной ночи цвет-
ных карнавалов
древних. Магия теряет пространство воздействия снов.
Сухие числа
скользят по тоннелям и направлениям каменных изва-
яний судьбы.
Мое пьяное исповедальное искореженное слово прав-
дивее сотни
учебных пособий истины благополучной жизни, ис-
тины благо-
получной смерти с клеймом продолжения рода. Вещи
портятся
вкусом, когда вкус наводнен...

Дай мне шанс списать с тебя
красоту снежных лилий,
золотистый дурман полевых цветов.
Дай мне повод надеяться,
верить и ждать.
Дай мне силы
пройти этот путь средь горящих костров
и танцев холодных теней.
Мы укроемся в бархат метели,
мы сведем все мосты и дороги
в созвездие наших сердец.
Ночь нежна.
Рассвет тих.
Ты проснешься от ласковой трели
попутных ручьев,
ты напьешься прозрачной воды
из ладоней моих,
а дождливый свинец
нас проводит в леса,
где есть время и место любить...

Не боюсь ли я однажды осознать, что выдумал тебя?
Ответы кроются в вопросах. Но не всё так просто...
Тот План, что воплотился в начале сентября -
Ворвался в жизнь мою без спроса.

Нет идеалов, уж записанных судьбой.
Мы выбираем, что хотим, но мог ли Я
Вообразить, такую вот, Тебя,
Пришедшей под особою Звездой?..

Сначала Образ виден мне, затем и воплощен.
Уже реальный и живой, приходит он во сне.
Нельзя придумать и увидеть Вселенную извне:
Сейчас я жизненным уроком поглощён.

Я...

Но фарисеи уж прислали
К Нему своих учеников.
И те Иисуса вопрошали:
"Скажи нам без обиняков,

Должны ль на Римлян мы работать,
Чтоб им оружие ковать,
И позволительно ли подать
Царю нам Римскому давать?"

Он превосходно им ответил,
Их души взглядом отворя:
"Чей лик на пошлинной монете?"
Те молвят: "Римского царя".

Тут Он сказал: "Запоминайте
Теперь на многие года:
Царю царёво отдавайте,
А Богу - Божие всегда".

Тогда законник, искушая,
Спросил, в надежде на успех:
"Учитель...

Летний дождик радугой венчает
рощу с лесом,
с жарким полднем рожь.
Человек внезапно ощущает
таинства волнительную дрожь…

Выйду, словно в детстве,
на крылечко,
только что гроза договорит,
и уже венчальное колечко
вновь небесным образом
горит.

У колечка разноцветный отжиг,
капелек окрашенная взвесь.
Там, где солнце встретится
и дождик,
таинство волнительное есть.

Чтобы я мог сказать, если б предел языка растаял мглою осенней,
если б слова всецело вобрали горящий бульон души,
не расплескав ни грамма, ни капли, ни звука, снятого с ветки цветущей чувства?
В бордовой вечерней корзине перезрелое солнце, темно-синие вздутые вены
неба, слизь травяная и мой голос – чем бы он жил,
свободный, ветреный, полный кровавой пыли рябины, густо

окрашенный в тяжесть лесной смолы? Мой голос, под снежной крошкой,
под ледниками дорог, под таяньем звезд, в тени...