Домино

Время горбит куклу Горби
И отчаянно кукожит
От забвения и скорби,
То пятно, что выше рожи.

Хоть меня всегда мутило
От поэзии гражданской,
Миша – редкостный мудила.
Пусть коньяк азеБАРДЖанский

Пьет среди пенсионеров,
В домино стучит, судачит:
«Ельцин, блин, какого хера…»
Это дело только нАчать.

Не люблю его, не скрою,
И летает злая Муза
Над великою страною,
Над остатками Союза.

Давно мой сон потерян, и к Жизни интерес...
Всё меньше верю в сказки!.. И ощущаю стресс...
Давно мечта о Встрече навязчива, как бред...
Всё реже,.. тише Радость... Всё чаще,.. больше бед...

Звонки и разговоры - единственный приют…
В них откровенья, споры, но это не Салют!..
Подделкой процветает вновь виртуальный мир...
Реальность, вытесняя, господствует эфир...

Держа в ладонях Сердце, Тебе его несу!..
Твоё окаменело... - своим Тебя спасу!..
Теперь привычно бьётся оно для нас...

Повалив жену полуголую,
Он ей сёк повинную голову.
И, с засосами на груди,
Выла женщина: «Пощади!
В Доме отдыха это принято…
Сам когда-то ходил к Ирине-то!»
И, цепляясь за мать проказницу,
Тихо хныкала дочь первоклассница…

Он закончил расправу с женой,
Лишь когда играть в домино
Позван басом был со двора.
А когда разгорелась игра,
На вопрос: « Обласкал жену?» -
Машинально ответил: « Ну».
И, костяшками бодро гремя,
Отдуплился сразу двумя.

Надеть трико и тапки в якорях,
Почти все знать о пиве и пельменях.
Потертости разгладить на коленях
И стать одним из тысячей нерях.

В субботу, как обычно, домино,
Слыть средь двора сведущим в этом мире.
Затем, в сороковаттовом сортире
Втихую пить дешевое вино.

Настанет час и спрос придет в твой дом,
А слов для оправданий не найдется.
Перед судом небес предстать придется
В трико, дешевых тапках и с ведром.

Но если тебя манит горизонт
И жизнь окончить жалко на диване,
Всегда...

Жизнь свою не глядя сразу,
напишу за три рубля,
После чая, стопку вмажу,
Протрезвела голова!

Я очнулся, что случилось,
Пьяный мир, иль я, не трезв,
Как-то разом получилось,
Президентом стал, не Зевс.

В игры разные играют,
Пятьдесят на пятьдесят,
Кто в десятку попадает,
В клетке больше не сидят...

Помню игры я другие,
В домино иль карты дома,
Все смеются и не злые,
Проиграл... сыграем снова.

А теперь иная мода,
В отношения играть,
И по правилам... ни слова,
Как же тут...

Беру роман я с книжной полки,
Культуры нашей яркий свет,
Зачитанный до самой корки,
Былиной стал прошедших лет,
Прошёл проверку в поколеньях,
Внёс память в кольца на деревьях,
Они хронометры живые,
Дубы из сказки вековые.
Вёл гений Пушкина всех нас,
Формировал сознанье наше,
И с ним мы становились старше,
Из года в год, из класса в класс,
Чтоб либералам2 рассказать,
Чью и почто3 ругаем мать4.

1.Carthago delenda est – Карфаген должен быть разрушен.
2.«Русский либерализм потерпел...

Я люблю. Я люблю. Ты уже никогда не узнаешь
как недолгое счастье на дольки делю допоздна.
Первый снег закружил, суета отпускает дневная,
и бессонницу ночь замыкает в провале окна.
Продолжается жизнь. Что гадать, в чём придёт ко мне завтра -
в красном праздничном сари ли, в чёрных шелках домино.
Но всё ниже в своих реверансах поблёкшие астры,
но всё явственней в голосе ветра предзимний минор.
Я люблю, я люблю - мои нервные пальцы играют,
к немудрёной мелодии я подбираю слова.
Мы друг...

Дворик наш не слишком шумный,
Хоть немного полоумный.

Всюду тишь и благодать,
Из подвала всё видать…

Вона дворник, дядя Гриша,
Вкруг столба метлою пишет.

Закорючки больно хитры,
Знать, «прочёл» с утра поллитры.

Кукле ноги рвёт Алёнка -
Нет прилежнее ребёнка.

Громко чмокая резинкой,
Книжку вслух читает Зинка.

Выпускник вчерашний Саня
На углу «тусует» Таню.

Вася рвёт дневник на части –
Вот уж двоечнику счастье!

Колесит по клумбам Петя
На крутейшем «лисапете...

Галантный век, летят кареты
И хлестко щелкают бичи.
Заряженные пистолеты,
Огни трактирные в ночи.

Из театра поздние прогулки
И фонарей неровный свет,
И стычка в темном переулке,
И в трости спрятанный стилет.

Напыщенность любезной маски,
А в хрустале горит вино.
Обворожительные глазки
Маркизы юной в домино.

И тело гибкое в постели
Раскинулось, дрожа в в огне.
И холод утренней дуэли,
И кровь на каменной стене.

Какая изощренность вкуса,
Какая тонкость бурных чувств...

Смотрю в глаза свои пустые,
И вижу там себя давно,
Давно ушедшего в стихию,
В стихию жизни домино…

В ней первый падает влекомый,
Влекомый в омут тех страстей,
Их называют боль-истома,
И любят там простых гостей.

А пустота меня колышет,
То влево, вправо иногда.
Я падаю, мне в спину дышат
Те, кто за мной стоял всегда.

Александр Канторович
(Из "Философия поэта")