Es sheint mir, dass gefallene Soldaten,
Die man sehr lange noch erwarten wird,
Grabstaette nicht im Feld gefunden hatten –
Sie ziehen, als die Kraniche im Wind.
Bis heute noch seit den blutroten tagen
Hoert man von oben irhen shrillun Ruf…
Vielliecht darum kann niemand etwas sagen
Als dieser Zug sich oben langsam ruert…
Ich sah sie abends oft forueberziehen,
Sie schnuerten meine Seele schmerzenvoll…
Dort unter ihnen ist ein Platz geblieben,
Ein kleiner Platz, den ich einnnehmen soll…
Bald kommt der Tag… Im langsamen Geschwader
Verlasse ich die alte Welt geheim…
Dann rufe ich zusammen mit dem Fater
Euch, teure und gebliebene daheim…
Гамзатовские «Журавли» в немецком переводе Семена Венцимерова под редакцией Ганны Павловны Миньковской
Весна... Зачетная кадриль...
Свецгруппа... Ну, орлы, глядите!
-- Семен, не «априль», а «априль»!
Уж вы меня не подводите...
Был убедительным ответ –
И на тебе – такая бяка!
-- «Пятерка» вам, но – мой совет...
-- Учить получше?
-- Да! С журфака
Погонят из-за этих бяк...
Спецгруппа – эталон, элита...
И без того-то на журфак
Такой отбор! Сюда же слита
Верхушка, кто упорней всех...
Непросто подбиралась группа...
И вот – «пятерки»... Мой успех?
Конечно! Но, тем паче, -- глупо
Испортить мненье о себе
Одним нелепым удареньем –
Выговорешник! В этом «лбе»
Я вижу детское смущенье...
Дни торопливые летят...
Я – столько лет в стенах журфака
Среди талантливых ребят...
Мне пятьдесят уже... Однако!
Нечасто выпадает час
Повспоминать былые годы...
Трудшы и горестны для нас
Порою в прошлое заходы...
Отец и мама у меня
Эстляндские, но не бароны...
Происхождение ценя,
Я помню, что семейства корни
Местечко Вильянди хранит...
Кто запретит воображенью
Взмыть над Европою в зенит
И оказаться в окруженье
Великолепной старины
И аккуратного уюта,
Невозмутимой тишины?...
Здесь ощущаем бег минуты,
В минувшее бросая взгляд...
Вксь город точно врос в природу...
Семь сотен быстрых лет назад
Здесь эсты бились за свободу...
С кем? С немцами... Был бой кровав --
И онемечились эстонцы,
К несчастью, битву проиграв...
И там ливонцы и тевтонцы,
Что значит – немцы – семь веков
Рулили – и невзвидев солнца,
Не в силах эсты снять оков...
«Приют убогого чухонца» --
И вправду жалок и убог –
Бароны держат в черном теле.
Похоже, их оставил Бог –
Так, выживают еле-еле...
Язык немецкий... Без него
В том городке не обойдешься,
Нигде не купишь ничего,
Домишком не обзаведешься...
И ашкеназы в городке,
Перемежают дойчем идиш...
Матроны ходят в парике,
А в пейсах – старики.. Но видишь,
Что постепенно молодежь,
Заветы предков уважая,
Храм покидает... Мир, зовешь
Из гетто молодых, внушая
Желанье преодолевать,
Маня в дорогу миражами...
Вот так отца и маму звать
Стал мир – и их не удержали
Ни «Мальчик с рыбою» -- фонтан
Ни орденское городище...
Поклонимся родным местам –
И в путь... Всегда чего-то ищем...
Еще им вспоминать потом
И ратушу и старый замок,
Ступени к озеру и дом –
Сокровища из самых, самых...
Сокровищ драгоценней нет,
Тех, что в душе по миру носим...
И детства отдаленный свет
Мы на детей и внуков бросим,
Как некогда его на нас
Бросали наши папы, мамы...
C родителей начну рассказ...
Свилетели кровавой драмы,
Что первой мировой звалась...
Отец мой – Пейса, мама – Глике...
Судьба Европы взорвалась –
И тысячи людей на пике
Событий с мест, где им жилось
Привычно и благопристойно,
Снялись... Вот и моим пришлось:
Когда гремел заупокойно
Орудий крупповских набат,
В Москву из Ревеля примчались...
Уже в империи разлад
И голод... Вряд ли обвенчались,
Как встарь водилось, под хупой --
Благословенным балдахином...
И, применяясь к жизни, мой
Стал папа Павлом: как хинином
Здесь выворачивало рты,
Когда он представлялся «Пейса»...
Вот мы уже у той черты,
Когда нас стало трое... Грейся,
Душа, теплом родимых душ...
В Москве фамилия Биале
Известна, ведь не бил баклуш
Отец -- не просто выживали
В столице папа с мамой – нет:
Отец здесь -- представитель фирмы
Из Кракова... Ее расцвет
На весь мануфактурный мир мы
По праву отнесем на счет
Ее московского агента...
Московский филиал растет,
Усилий к продвиженью «бренда»
Немало приложил отец...
Военные перипетии
Не помешали. Он – купец
Весьма успешный... Воротилы
Торговли дружат с ним -- «вась-вась»...
В изготовлении протезов
Зубных и мама поднялась...
Росла хоть не в семействе крезов,
Но был благоустроен быт...
В Кривоколенном переулке –
Шестиэтажный, под гранит –
Дом... Мама с папой, две дочурки
И няня Дуня, что вошла
В семейство семнадцатилетней –
И с нами до сих пор... Жила –
В семействе, как своя – в отдельной
Девичьей... Комнат было семь...
Нам и просторно и удобно:
Уединиться можно всем,
Собраться для общенья... Скромно
Живут родители, в трудах...
Вы знаете,какой для мамы
Принес подарок папа?...
-- Ах!
Неужто «Зингер»?...
-- Да, он самый...
Тот «Зингер» с нами и сейчас –
Подарок для трудолюбивых.
А повод для него –как раз
Мое рождение... Красивых
Принес им аист дочерей...
Что характерно: в папу -- обе...
Высок, изящен он, скорей
В актеры гож... Его подобье –
Я отмечала, мы с сестрой
Аннеттой... Не скажу, что мама
Не отличалась красотой...
Отец все ж ярче... Панорама
Безоблачно счастливых дней –
Осколочна калейдоскопно...
Вот мама... Часики на ней –
Подарок папин тоже... Словно –
Слепящее сверканье звезд –
Браслет в сапфирах, бриллиантах...
Я, бросив через время мост,
Замечу: дочь моя в тех камнях
Сегодня ходит по Москве...
Она, представьте, египтолог...
Вот засверкал в моей главе –
Воспоминаньй яркий сполох
О том, как с мамой и сестрой
Отец нас отправляет в Таллинн --
(Год двадцать пятый иль шестой,
В Кремле еще несмело Сталин
Тяжелый проявляет нрав) –
Эстонские воспоминанья
Нечетки... Здравый смысл поправ,
«Кремлевский горец упованья
Людей наотмашь в клочья рвет...
И под «закручиванье гаек»
Семейство наше попадет...
Вампирствующий злобный карлик
Вначале отменяет нэп,
Стране принесший краткий роздых...
Куда-то пропадает хлеб,
Когда крестьян в силках колхозных
Удерживают... И отец
Свой магазин мануфактурный
Закрыл на Сретенке... Конец!
Тот таракан карикатурный,
Что вечно в страхе пребывал,
Страну от мала до велика
Пещерным ужасом сковал...
В ответ – ни возгласа ни вскрика...
Нас уплотнили... Только три
Нам оставляют комнатушки...
Тоскливей жизнь, скудней котлы –
И ужас, ужас до макушки...
В попытке противостоять
Гнобящей лютости системы,
Отец решается опять
Купить квартиру, чтобы стены
Семейный маленький мирок
От злого мира отделяли...
И вот – купил – из четырех
Клетушек... Но не оставляли
И здесь, на Сретенке семью
Парт-шариковы... Вновь съезжаем
Уже в двухкомнатешную...
Так и для всех в стране сужаем
Умышленно простор души –
Удавка туже, туже, туже...
Не улыбайся, не дыши...
Спаси, Всевышний, наши души!
Жизнь превратилась в мрачный ад –
Стране не вырваться из клети...
Но дни идут, года летят –
Я подрастаю... Здесь, на Третьей
Мещанской в школу я пошла:
От дома где живем – напротив...
Читать, писать, считать – могла –
--Так, во второй меня берете?
Берут – и «мадемуазель»
Справляется с учебным планом...
Простыла... Педиатр Кисель
Отпаивал меня бальзамом...
Вот он, авторитетный врач,
Узнав, что через класс шагала,
Был сильно возмущен:
-- Забрать!
Вернули в первый класс... Рыдала:
Неинтересно повторять,
Что мне давным-давно известно,
Жаль было целый год терять –
И неумно и неуместно
Вмешательство того врача
В судьбу успешной ученицы,
Чем Киселю и посейчас
Пеняю... Быстро время мчится
По коридорам школьных лет...
Как все, была я пионеркой...
-- А в комсомол вступали?
-- Нет!
Ты, комсомол, мозги коверкай
И душу – только не мои...
Мне жалко большевистским ядом
Туманить ясные мозги,
Жизнь восславлять, что стала адом...
Шел тридцать третий год... Отца –
(За что?) – при мне арестовали...
В квартире – обыск... До кольца
Все украшенья с мамы сняли...
Браслетик дутый – у меня –
Содрали и его с ребенка...
Чекиста алчная клешня
Мне долго снилась... Работенка
Такая для подлейших душ...
По счастью, папу не убили,
Вчинив отъявленную чушь,
В ГУЛАГ’е страшном не сгноили,
Лишь запретили проживать
В столице... А к Москве впридачу
И в Ленинграде... Было пять
В запрете... Все и не означу...
Москву любил он... Но журавль,
Что в небе, хуже, чем синица
В руках... Он выбрал Ярославль...
А там, представьте, подружиться
С архиепископом сумел,
Что было к папиной удаче...
Владыка честен был и смел –
На собственной богатой даче
Отца бесстрашно поселил...
Они, два интеллектуала,
Впадая в философский пыл,
О вере спорили... Бывало –
Ночь в раннем растворялась дне –
Они все не кончают спорить...
Решили, что на лето мне
Гостить на даче той позволит
С сестрой владыка... Провели
Мы вместе славные недели,
Чудесно отдохнуть смогли...
А к осени – снялись, взлетели –
И всей семьей перенеслись
В старинный этот град на Волге –
И вновь в одну семью срослись...
Как вся страна – и мы в тревоге,
Однако, в замкнутом мирке
Мы счастливы, что снова рядом –
Синица радости в руке...
На улице Свободы ладом
Живем на верхнем этаже –
Отец взял весь этаж в аренду...
А в Ярославле я уже
Пошла в девятый, дивиденду
Столичной школы не дивясь:
Я лучшая по всем предметам –
И школа мной горда и класс...
(Коль прочитаете об этом,
Волжане-ярославцы, то,
Когда в некрасовскую школу
С букетами живых цветов
Несетесь, вспомнив Терешкову,
Не забывайте и меня)...
Меня лишь физик «задвигает» --
В любимицах другая... Мня
Неправое, ее толкает
Любой ценою на медаль,
Меня отпихивая грубо...
Учитель, а забыл мораль,
Что для учителя сугубо
Греховно... Словом, ту медаль,
Заслуженную мной по праву,
Отдали ей... Ее мне жаль:
Всю жизнь нести в душе отраву
Неправедности тяжело...
Ну, я в итоге – с аттестатом...
Мой выбор сделан – и взошло
Моей сульбы светило... Статус
Студентки мне дает иняз...
Язык? Естественно, немецкий,
Знакомый с детства... Ведь у нас
В семействе, если неуместной
Та информация была,
Которой меж собой делились,
Для слуха чуждого (беда –
Чужой узнает) – обходились
Немецким... Я могу сказать –
Язык приобрела в наследство –
И глубоко смогла впитать –
Легко все схватывает детство...
А мама с папой обрели
Его в гимназии немецкой...
Впервые я от них вдали...
Мне дали общежитье... Веской
Причиной место в нем держать
Отец считал маразм эпохи...
В учебе надо поднажать...
Профессора – светила, боги,
Нам дарят новый взгляд на мир...
Все вдохновенно, все чудесно...
У однокурсников – кумир –
Артемов... Очень интересно
Нам психологию читал...
Мы профессурою довольны...
Но... То один вдруг исчезал
Бесследно, то другой... По школьной
Привычке мы хотим дружить
С наставниками, жаль терять их...
Кому хотелось потушить
Высокое сиянье ярких?
Понятно: тем, в чьих душах мрак...
Тридцать седьмого помраченье
Шизофреническое: враг
Вождя – любой, без исключенья...
Иначе понимая: сам --
Враг всем и каждому в стране он,
В глаза бросавшимся усам,
Ответно закипали гневом
Сердца... И будто черный смерч
Выхватывал из жизни ярких,
И, посылая их на смерть,
Он упивался кровью...
-- Так их!...
Накатывал жестокий вал
На всех кроваво и сурово...
На Метростроевской стоял
Наш – (это -- в бывшей Соловьева
Гимназии) – элитный вуз...
А эта улица когда-то
Звалась Пречистенкой... Хвалюсь:
Училась хорошо, ребята...
Как водится, вначале нас
Гоняли за произношенье,
Наращивали слов запас...
Бесчисленные упражненья
Вбивали в руку и мозги
Грамматику с правописаньем...
Учителя-ученики,
Со сверхтерпеньем и стараньем,
Рвались упорно вширь и вглубь,
Язык наматывая туго...
Отсиживали напрочь хлупь,*
В коспекты пялясь близоруко...
Седая немка Витгенштейн
Рассказывала нам о немцах.
Ведь, чтоб вполне язык ферштейн**,
Понять и душу надо, в сердце
Уметь народа заглянуть...
Здесь верный путь – литература
В ней Мартенс нам расчистил путь.
С ним постигается культура
Немецкая, и глубина
Философических исканий...
Мы одолели все сполна,
Гранит науки, эти скалы
Изгрызли – и пришла пора
Отчета за года учебы –
Извечная с судьбой игра –
Итоговые «госы»... Чтобы
*Кончик крестца (у птиц).
** Понять (нем).
Внезапно их не завалить,
На финише уча, зверели,
Забыв, что надо есть е пить...
Но вот – последний... Одолели
И педагогику... Притом,
Что в эти дни уже гремели
Раскаты над страною... Гром
Орудий, а с небес летели
На Киев, Минск и Ленинград
С фашистских «Хейнкелей» -- «подарки»,
Творившие кромешный ад...
Тревоги и в столице... В арки
Метро под вой сирен спешат
Укрыться от даров небесных
Тодпою москвичи... Грозят
Все кулаками: мол, немецких
Захватчиков сомнем в три дня,
Но вести с запада тревожней...
Эстонская моя родня
Уже «под немцем»... Осторожней
В Москве с немецким языком!
Нам, свежеиспеченным «немцам»
Нельзя отныне ни при ком
Друг с другом «шпрехать»... С легким сердцем
Еще недавно это – «гут» --
Друг с другом «шпрехали», трепались,
А нынче – могут самосуд
Толпою, если бы попались,
В безумной злобе учинить...
Вернусь чуть-чуть назад в рассказе:
Необходимо объяснить
Возникших несколько оказий,
Что приключились в беге лет...
Я в общежитье прописалась,
Отцовский выполнив совет,
Но не жила там... Обреталась
В семье у папиных друзей...
Здесь для меня и стол и крыша...
Семья большая: сыновей –
Четыре. Самый младший – Гриша –
(Мы с ним ровесники) – и дочь...
Мать на меня имеет виды...
Что ж, с Гришей я дружить не прочь...
Мне с ним отдельные обеды
«Со смыслом» сервирует мать...
А Гриша в ту игру втянулся –
Влюбился, надо понимать,
Азартно в чувство окунулся...
Мамаша испугалась вдруг –
За нами учинила слежку,
Хоть он мне лишь приятель, друг,
А сердце занято – и между
Мной с добрым Гришей – ничего...
Но мать подстерегла однажды
Почти в объятьях нас... Его
Тотчас же отругала... Каждый
Сообразил бы: уходи!
И я покинула семейство...
Нет, Гриша, ты меня не жди:
Дружить так тесно – неуместно...
Судьба меня подстерегла
Еще до жизни в Ярославле...
Подружка у меня была
Все там же, на Мещанской... Вряд ли
О ней зашел бы разговор,
Но так судьба определила,
Необъяснимая: с тех пор
Она слегка моей рулила
Судьбою... Точно наяву:
Она с котом... Такой забавный!
Небрежно важную главу,
Что, оказалось, стала главной
В моей судьбе тогда она,
Не ведая того, открыла...
Был день рождения... Весна...
Я с поздравленьями... Любила
Подружку Раю, как сестру.
Подросточек, «утенок гадкий»...
Позднее станет на смотру
Невест московских самой сладкой...
Не кто иной, как Левитан
Моей подругою пленился...
Пред красотою трепетал,
Ухаживал... Потом женился...
Но это – позже... А пока –
Апрель... У Раи – день рожденья...
В квартире – шум до потолка...
Подружка мне – не скрыв смущенья:
-- Пойдем... Там Фима, мой кузен...
(Зовет знакомиться с кузеном...)
Он взрослый... Строгий взгляд... Шатен...
И кровь быстрей бежит по венам....
Он выговаривает мне...
За что? Представьте – за Толстого...
Мол, мы еще с подружкой вне
Понятий взрослых – и на стол нам
Роман позволен не любой...
А повод: он нашел у Раи
Роман... Он вроде про любовь,
Но странный...
-- Где взяла?
Сгорая
На том допросе от стыда,
Меня испуганно подружка
Кузену строгому сдала...
Потом с меня «снималась стружка»:
Вопрос все тот же: где взяла
Ту «Крейцерову...» я «...сонату»?
Скрывать мне нечего: была
У нас библиотека...
-- Надо, --
Внушал рассерженно Ефим, --
Брать книги с позволенья старших...
Но сразу между мной и им –
(Пусть в воспитательных демаршах
Меня он жучил – и не раз) –
Невидимая нить связалась...
Синхрон сердец, сиянье глаз...
Вдруг я влюбленной оказалась...
Ефим, когда закончил фин,
В НКВД мобилизован.
Он – старший лейтенант – Ефим,
Позднее – капитан...
Основан
В Москве в то время новый вуз –
(От нашего отпочковался) –
Иняз -- военный... Я зовусь
Туда... Но командировался
Ефим по службе из Москвы...
Октябрь... Шестнадцатое... Утро...
Кладет неяркие мазки
Художник-осень... Златокудро
В окне скучают тополя...
Грузовичок примчался к дому,
Скрипя рессорой и пыля...
-- Так, собирайся быстро!
-- В кому
Так можешь, сонную, вогнать...
-- В чем дело?
-- Пять минут на сборы –
И в поезд... Нас не будут ждать,
Нет времени на уговоры...
-- Ботиночки, пальтишко взять?
-- Прошу быстрее, не копайся...
Сказал ведь, что не будут ждать –
Ну, собирайся, собирайся!...
И мы помчались на вокзал...
-- Куда, зачем? –
Не отвечает...
Вот тут-то страх меня сковал:
Толпа вагоны окружает,
Народ штурмует эшелон,
Как будто враг уже в столице...
Наш поезд в стороне... Вагон
Оцеплен – и народ не тщится
Сюда, на сизые штыки...
Ведут с охраной нас к вагону....
Внутри холщовые мешки
Набиты чем-то... Воспаленно
Носясь по поезду, Ефим
В купе заглядывал украдкой...
Словечком переброшусь с ним –
И будто все уже в порядке...
Но загоняют в тупики –
Пережидаем фронтовые
В теплушках – смертные – полки,
Пока веселые, живые...
-- Но все-таки, куда, Ефим?
-- На Волгу, в Куйбышев...
-- Понятно!
-- Правительство спасти хотим...
-- А Он?
-- В Москве...
-- Когда обратно?
Когда прикажут...Ладно, спи...
Пойду я... Дел в дороге много...
То едем, то стоим в степи –
Трудна военная дорога...
Здесь ехать-то – от силы ночь,
Мы на колесах – третьи сутки...
Претерпевать уже невмочь –
Поди пожалуйся... Не шутки...
Везде на станциях толпа
Берет «на абордаж» вагоны...
Горька, безрадостна судьба
Страны, лишенной обороны,
Страны, которой комсостав
Забит, расстрелян, пересажен...
Их кровью упырь пьян и здрав...
Но мы читателя уважин:
Уверена: все знает сам
И все прекрасно понимает –
И окровавленным усам
С подобострастьем не внимает...
Но, наконец, мы доползли...
Весь Куйбышев толпой запружен...
Приезжих – тьма... Не все могли
Найти пристанище.. У мужа –
Бессонно – служба... Бдит Ефим...
НКВД – сатрапа око...
Кто черным замыслом томим,
Ефим выискивает зорко...
Недолго, впрочем... Вдруг его
Затребовали вспять, в столицу...
-- А мне что делать?
-- Ничего...
-- А ежели война продлится?...
-- Тсс! Вражью пропаганду брось...
-- Но мне-то как? Куда податься?
Ответа нет...
-- Как долго – врозь?
-- Так... До Свердловска добираться
Придется, видимо, тебе:
Там Рая, все мои родные...
Все понимаю... Но в судьбе
Нам всем, увы, несладко ныне...
Я написал моим письмо:
Примите, дескать, как родную...
И это все, что сделать смог...
Прости – нет времени... Бегу я...
А в то мгновенье Левитан...
Из черной зазвучал «тарелки»
Мне знаком: дескать, как вы там?...
Я в найжутчайшей переделке
За всю сознательную жизнь
И за моих родных в тревоге...
Свердловские огни зажглись
Над головой моей в итоге...
В те дни промышленный урал
Усилием всего народа
Был в оборонный арсенал
Преображен... Сюда заводы
Везли, спасая от врагов
Свои станки и инженеров...
И только скрежетом зубов,
И перенапряженьем нервов,
Раздувшихся в усилье вен
Давался всенародный подвиг...
На пустырях еще без стен
В самосжигании голодных,
Еще бездомных – те станки
Включались под открытым небом.
Ковались для бойцов клинки...
Дождем политые и снегом
Запорошённые, они
Ковали доблестно победу...
В Свердловске зажигал огни
МХАТ вечерами... В осень эту
Сюда сместился Эрмитаж,
Театр красноармейский главный,
Столичный... Бум, ажиотаж,
Культурный всплеск...
И -- первоправный
Открылся при УРГУ журфак...
Сюда НИИ и наркоматы
Эвакуировались... Враг
Еще за города и хаты
Поплатится... Урал пошлет
Танкистов-добровольцев корпус
Отец-рабочий в бой пойдет,
К станку – точить снарядный конус
Сынок-подросток встанет... Я
Ищу себе в Свердловске место,
Уж коль причудой бытия
Заброшена сюда... Здесь тесно...
Жилье – проблема из проблем:
Метр с половиной на персону...
Картошка в скверах... Трудно всем
И голодно... Уже к фасону
Не так придирчивы... Надеть
Хоть что-нибудь бы – и согреться...
Кого просить, куда глядеть,
Как обустроиться, одеться?
Здесь с дочкой – Рая Левитан
В приемной облисполкома –
Секретарем, а главным там --
Предисполкома -- Гусев... Дома –
А я у Раечки жила –
Прошу мне с ним устроить встречу...
Не знаю, как она смогла,
Но, пригласили... И, замечу,
Со мной предисполкома мил –
Отнесся с полным пониманьем...
Поговорили... Предложил
Работу... Рада со стараньем
Включиться... Лишь одна беда:
«Зеленому» экономисту –
Да старшему – чужда была
Вся математика... Учиться
Не поздновато ли считать
На счетах?... Впрочем, согласилась...
Бюро продкарточек... Скрывать
Не стала неумелость... Милость
Начальница ко мне тогда
Добросердечно проявила...
-- Вот счеты... Так считают... Да...
Ну, ладно, подучу... Решила:
Беру...
Сперва мне невдомек,
В какую влезла заварушшку...
Продкарточки... В них – жизнь! И мог
За них иной убить... В нагрузку
Мне дали область: я держу
Роздачу жизни на контроле...
В районы езжу, развожу
Всем жизнь... Серьезней этой роли
Едва ли я когда дождусь...
За карточками шла охота...
Мне, несмышленой, страшный груз
Вновь доверяют... Видно, кто-то
Обезопасивал себя,
Меня нарочно подставляя...
Такая, стало быть, судьба...
Дают заданье, посылая
Со спецбумагою к Перми
Печатать эти боны жизни...
Предзнанье было: не прими
Заланье это, откажись... Мне
Шептала явственно душа...
Я отказаться не посмела...
И поезд покатил, спеша...
До Краснокамска – ночь... Шумела
Пообочь колеи зима...
Бумагу повезли в багажных...
В купе прокуренном – сама...
Конечно, при бумаге – стражник
С винтовкой... В общем, добрались...
Пересчитали упаковки –
Одна пропала...
-- Ну, колись:
Кому-то продала?
Головке
Вмиг сделалось нехорошо...
Майор энкавэдэшный мрачно
Встал, нависая над душой:
-- Для вас все крайне неудачно,
Но впереди еще печать –
Хотя бы здесь не провороньте –
Придется строже отвечать...
Ведь вы здесь тоже, как на фронте...
Уже и за охрану бдя,
Жизнь области везла к Свердловску...
НКВД-шного вождя
Был вызов... Что своя, мол, в доску –
Майор пред боссом прикрывал...
С гадючьим взглядом коротышка
В военной форме... Убивал
Одним лишь взглядом... И мыслишка
Сложилась: здесь вот и умру...
Огромный кабинет и жуткий,
А я, как кролик... «Вмиг сожру!» --
Во взгляде прочитала... Шутки
Едва ли он шутил со мной --
И револьвер на полировке
Мне подтверждал, что путь земной
Здесь завершится: он в головке
Проделает дыру свинцом –
И подметут меня с паркета,
И больше с мамой и отцом
Не встречусь...
-- Нарушенье это, --
НКВД-шник проскрипел, --
Я верю, будет вам уроком...
Не отстраняем вас от дел,
Идите... Леденящим оком
Меня, как пулей просверлил:
-- Идите, я сказал! Учтите...
Итог же архистранным был:
Не спрашивая, мол, хотите? --
В хромлитографию меня
Вдруг назначают с повышеньем...
Вот здесь – ни часа и ни дня –
Без стрессов... Я должна хищеньям
Все тех же карточек заслон
Поставить – и бессонно бдела...
Потом я с ними – в спецвагон –
И в область... Половина дела –
Их по заводам развести,
Эвакуированным, старым,
От расхитителей спасти...
Схватить кусочек жизни даром
Стремились многие... Меня
Хранил Господь – справлялась с делом...
Мою ответственность ценя,
Начальство поощряло... В целом,
В сравненьи с многими, моя
Эвакуация сложилась
Вполне... Была столовая
В облисполкоме... Я разжилась
Служебным пропуском туда,
Где лишь доверенных кормили...
Квартирный был вопрос... Когда
Приехала в Свердловск, где жили
Родители Ефима, к ним
Не захотела поначалу,
Хоть дал с собой письмо Ефим...
Решила: к Раечку причалю...
Позднее все-таки пришлось –
И я перебралась к Миньковским...
Ефиму как-то удалось
Причаться из Москвы... Московским
Его рассказам вся родня
Внимала, требуя детали...
Услышав, чем живу. Меня
Потрогал: наяву жива ли?
О приключениях моих
Не все ему и рассказала...
Он, что меня касалось, псих...
Вмешался б, мне б пришлось сначала
Искать работу... Словом шли
За днями дни... Мы притерпелись...
Мы, где могли и как могли,
Победу приближали... Ересь,
Что, дескать, я от ратных дел
В сторонке... А вообразите,
Как танковый завод хотел
Меня к себе позвать...
-- Везите,
Продкарточки скорее нам,
Непозволительна задержка
С из выдачей и на день... Там,
Где в бой ведут танкисты дерзко
«Тридцатьчетверки» на врага --
В их огневую мощь работа
Добавлена моя... Снега...
Потом ручьи... Цветы... Всего-то
Мне, между прочим, двадцать два,
А так уже устала... Ребус –
Когда войне конец? Жива
Надежда... В гороле тролейбус
Пустили – чуть полегче жить...
Здесь киностудию открыли,
Что вдохновляет... Ладно... Ныть
Бессмыленно... Терпели, жили,
В победу веря... Меж людьми
Царили доброта и братство...
С командировкою в Перми
Я побывала... Перебраться
Туда родители с сестрой
Смогли... Уже покрылась Волга
Ледком – и леденил порой
Вой бомб летящих... Стыло, волгло
На барже, что везла родных
От смерти явственной – к спасенью...
И бомба не настигла их...
Терпел сверх силы – к невезенью --
Обмороженье до Перми –
(Тогда, замечу, назывался
Тот город Молотовом) – и
В больнице папа оеазался...
Пошла гангрена – и сперва
Загнивший палец удалили.
Затем стопу... Едва-едва
Лишь в третий раз остановили,
Гангрену, ногу отхватив
Аж до колена... Бедный папа...
Лежал в больнице еле жив.
Хотел курить... Отрезы драпа,
Оставшиеся с прошлых дней,
Одежду мама продавала...
И по секрету от врачей
В Больницу папе доставляла
Табак – без курева не мог...
Его врачи предупредили:
Для обморженных-де ног
Куренье – смерть...Мол, или – или...
Закурит – пригрозили – вон...
Он этот договор нарушил –
И выписан... Ошеломлен
Отец несчастьем... Занедужил
Не только телом – и душой:
Такой всегда активный, сильный –
Сейчас он просто был большой
Ребенок... Где былой двужильный
Непобедимый оптимист?
Меня увидел – и закапал
Соленый дождь из наших глаз...
-- Держись, ведь ты мужчина, папа!
Он горестно взмахнул рукой...
Как сильно мама похудела...
Лишь той же яркой красотой
Сестра сияла... Я глядела
На дорогих моих людей –
Мне было горестно, и больно,
И стыдно: в сотню раз сильней
Они страдали... Хлебосольно,
Как было принято в семье,
Старалась мама... Гостьи ради,
Не подавая виду мне,
Как трудно, вышла «при параде»
И приготовила обед,
Что был – (ей мнилось) – королевским:
Котлеты из конины... Вслед
Махали долго мне... И не с кем
Мне эту тяжесть обсудить,
Что я ношу в душе с той встречи...
Ах, только б дотерпеть, дожить
Нам до победы всем... Далече
Еще благословенный день...
Я вноь с продкартами в Тагиле...
Н мне – не в страх, не в труд, не лень –
Лишь только бы быстрей добили,
Те танки, что ковались здесь,
Врага нещадно в ратном поле...
Отмщенья пламенная взвесь –
Сплав ненависти, горя, боли
Воистину объединял
Фронт с тылом в монолит ударный,
Врага разивший наповал....
Фишист, жестокий и коварный,
Стране принесший море бед,
Уже он ощутил: пружина,
Что прежде сжалась, вдруг в ответ
Разжалась – и неудержимо
Пошла захватчиков давить
Народа доблестная сила...
-- Дай дотерпеть и пережить
Войну! – Я Господа молила...
Лишь в сорок третьем, в декабре
Вришел нам вызов от Ефима
В столицу... В чистом серебре
Уральские предгорья... Мимо
Уже теперь мне близких мест
Скользил наш выстуженный поезд...
Здесь жизнь моя лежит окрест –
Хочу ей поклониться в пояс,
Прощаясь, видно, навсегда...
Отъезд и радостен и тяжек...
Куда, судьбы моей звезда,
Ведешь сейчас?...
-- На Сивцев Вражек –
Там ждет семейное гнездо...
Вот лишь теперь замужней дамой
Мне становиться – от и до...
Что ж, осчастливлю панорамой
Квартиры, где придется жить
В семиэтажном старом доме...
Соседи, с кем теперь дружить
Вридется неизбежно... Кроме
«Мсиньковской» крохотной семьи,
Справлявшей здесь медовый месяц,
На кухоньке кастрюльки чьи?
Кто с нами здесь житье замесит?
Один – известный всей Москве
Был композитор Виктор Гершов –
(Оранский – псевдоним)... Молве
Дал пищу он, толпу потешив
Горячей сплетенкой: ушел
Он от супруги из квартиры
На Горького... Да-да... Душой
Вдруг прикипел к другой... Хоти мы
Иль не хоти – с любовью нам
Не сладить... Зрелый композитор
Подругу Раи в свой «вигвам»
Привел, лишь нотных папок «сидор»
На Сивцев Вражек перенес...
Был, кстати, плодовит маэстро
И знаменит... Увы, склероз
У всех... Хотя бы мне уместно
Напомнить: Гершов написал
Балеты – (все неординарны) –
К примеру – «Футболист»... Стяжал
Балетом славу – благодарны
Поклонники за новизну:
Игрался и футбол на сцене
Большого... Тот спектакль вдохнул
Вторую хизнь в балет.. Забвенье,
Увы, коснулось и его...
А, между прочим, он путевку
Дал творчеству еще того
Великого, кто постановку
С тех пор, быть может, больше ста
Осуществил народных танцев...
-- Кто, Моисеев?
-- Да! Мечта –
Ансамбль, восторг у иностранцев
Он вызывает много лет,
А старт был дан на том «футболе»,.
За коим творческий дуэт
«Трех толстяков» осилил... Соли
Немеряно валили в суп
Друг другу Гершов, Моисеев...
-- Еще такой пассаж – ты труп!
-- Ты лиходей из лиходеев!
А после вся Москва рвалась
На небывалую премьеру,
Где, кстати, отмечалась власть...
Сосед описывал манеру
Своих балетных партитур,
А эталоном был Стравинский:
-- Мои – в подобие гравюр
Барочных – сложные изыски,
Его – попроще, а пишу
Стремительно – балет в полгода...
Перед войной немалый шум
У терпсихорного народа
Последний Гершовский балет,
Шекспировский, веселый вызвал...
Оранский-Гершов высший свет
Столичный зная, много выдал
Мне околобогемных тайн...
Рассказывал о Пастернаке,
Цветаевой... Он “Ja” и “Nein!”
Знал по-немецки... Если «якал» --
То часто означало «да»...
Он был обломовец натурой –
Приветлив и смешлив всегда...
Жена – с отличною фигурой
Блондинка, прибалтийский тип,
Да, кстати, и была оттуда,
Из Латвии... Оранский «влип»...
И это – видно: не причуда»...
Женой Оранского сперва
Была народная артистка
Анастасия Зуева...
Ушел – и все! Судьбы расчистка?
В том обиталище жила –
В каморке, что была при кухне,
И мать с ребеночком... Была
Немолода... Как прежде, будни
Нещедры, часто голодны...
Пора пристраиваться к делу...
Мы с мужем тоже влюблены,
Но надобно и здесь Победу
Моим участьем приближать...
Я восстанавливала связи,
Друзей пыталась отыскать,
С которыми росла в инязе...
В библиотеку повлекла
Студенческой поры привычка...
Во счастью, вовсе не дотла
Сожгла война язык... Отмычка
К полузабытому – она
В толстенных старых фолиантах...
Как я к наукам голодна...
-- А вы, при ваших-то талантах
И тонком чувстве языка,
Куда исчезли после вуза? --
Преподаватель... Я слегка
Растеряна... А вдруг от груза
Меня тревожащих проблем
Случайный виз-а-ви избавит?
Я поделилась горьким, тем,
Чем голова полна... Кивает:
-- С профессоршей поговорю...
Маскальская припоминает
Студентку лучшую свою,
В иняз военный приглашает –
Клянусь, не подведу ее...
И вот я приступаж к «дейчу» --
И смысл московское житье
Вмиг полный обрело... Надежду,
Опору в жизни обрела
С заплатой и престижем вместе...
Я просто счастлива была...
Вы сами оцените, взвесьте:
Военный важный институт,
В котором я преподаватель
И переводчик... И зовут
Меня по отчеству, как прочих...
Когда вхожу в учебный класс,
Меня приветствуют вставаньем...
И под прицелом зорких глаз
Стремлюсь, стараюсь упованьям
Орденоносных, боевых
Все повидавших офицеров,
Уча как можно лучше их,
Здесь соответствовать.... И нервов
На них потрачено – ого!
Немецкий вправду очень труден...
Как лучше донести его?
-- Товариши, мы вместе будем
Бороться с трудностями... Вот:
Различье гласных: долгих – кратких,
Закрытых – и наоборот –
«Гортпнье и шипенье «ах» - «их»,
Глухие – звонкие... Язык
Так требователен к дыханью,
К артикуляции... Не бзик –
Преподавателей старанье
В произношении... Крепись,
Курсант, лиха беда начало,
Произношению учись...
А впереди других немало
По морфологии проблем,
По синтаксу и переводу...
Кому-то, а возможно – всем,
Вуз интересен... Им в угоду
Детализирую: сперва
При том инязе, где училась,
Был создан факультет... Молва
С причиной вмиг определилась:
Стоим в преддверии войны...
Небезизвестный граф Игнатьев
Вещал, что, доблестно должны,
Язык врагов, чтоб лучше гнать их,
Учить, стремления полны...
А главным в воинском инязе –
И это люди знать должны –
Был генерал-майор Биязи,
Ник-Ник – курсантская братва
Так сокращенно называла,
Конечно, за глаза... Москва
О новом факультете знала
Немного: стартовый набор --
Всего-то двадцать три десятка
Курсантов, что брались в упор
Учиться шпрехать... Опечатка
Моей судьбы, что в институт
Я в сорок первом не попала,
Как намечалось... Фима тут
Помог иль помешал... Ковала
Я на Урале щит страны,
За что отмечена медалью...
И вуз военный от войны
Отправлен осенью подале...
Он в Ставрополе продолжал
Готовить фронтовых лингвистов
И марку высоко держал...
Биязи был в делах неистов...
Сам знал четыре языка...
Сверх десяти... В начале века
Россия лучшего стрелка
Не знала... Вот уж человека
Всевышний щедро одарил...
Родился Николай в Тбилиси...
Чудесной родословной был
И предками всегда гордился...
Вот знаменательный нюанс:
Певице Лебедевой Дарье,
Сам Глинка посвятил романс...
-- Его бабуле?
-- Угадали!
Дед генерала, Саша Пальм,
Был вместе с Федей Достоевским,
Взведен на жшафот... Жанларм-
Палач уже движеньем резким
Удавкой шею окрутил...
Депеша тут пришла с посыльным:
Царь «милость к падшим» проявил»
Пальм каторжным, а после – сыльным,
Как Федор Достоевский стал...
(«Записки...» Федора читайте
Из «дома мертвого»...) Финал:
Теперь его с Толстым встречайте:
Он Севастополь защищал –
И показал себя героем,
Чем внуку честь завоевал
Гимназии бесплатной... Вторим
Воспоминаниям о нем,
Кто помнил мальчика Биязи:
Горела творческим огнем
Душа с младенчества... Заразе
Театра мальчик отдал дань:
С пяти годков играл в спектакле...
С таким, попробуй, рядом встань,
Неординарен ведь, не так ли?
Спортсмен, какого поискать:
Единоборства, матчи, дерби –
Везде Биязи, а стрелять!...
И даже первый гейм по регби
С его участием прошел...
Он полон сил и ненасытен:
Бокс, яхта, велоспорт, футбол,
Коньки, и автогонки... Виден
Азарт и удаль... Побеждал...
И в языках не знал предела:
Он шпрехал, спикал и аблал –
Четырнадцать их знал! Хотела
И я бы знать их хоть пяток...
Четырнадцать! Представить страшно:
А Николай Биязи – смог...
В четырнадцатом в рукопашной,
В лихой атаке штыковой,
Ему, конечно, нету равных...
Лазутчик, удалец, герой,
Один из доблестных и славных,
Кому Георгиевский крест
Вручают... В службе продвигают...
Не выдаст Бог – свинья не съест –
О нем и в Петербурге знают –
Продвинут в офицерский чин...
Поди, война казалась спортом?
А тут – октябрь... Не он один
Был на развилке... Патриотом
И тот считал себя, кто шел
На Дон в Корниловские роты...
Биязи – красный... Не футбол,
А смерть за смерть... Енго зеботы –
Охрана станций и дорог
В прифронтовой черте Кавказа...
А в сорок третьем он помог,
На время кабинет иняза
Покинув, создавать отряд
Из альпинистов-рекордсменов,
Устроивший кромешный ад
Для «Эдельвейса»... На спортсменов
Расчет был верен... «Вертикаль»
Недавний классный фильм с Высоцким
На тех героев намекал...
Я и иняз к стенам московским
Синхронно возвратились... Взял
Бразды правленья вновь Биязи –
Выходит гороскоп совпал,
Коль суждено мне с ним в Инязе
Ковать победу... До войны,
Что означает: до иняза,
Он был в Италии – (должны
Лишь удивляться, что от сглаза
Рок генерала уберег –
Не ошельмован был шпионом) –
Военным атташе... И мог,
Имея сходство с дуче, с оным
На итальянском языке,
Владел которым безупречно,
Решать проблемы... Вдалеке
От Родины, грустил, конечно...
Хотя происхожденьем был
Отчасти – итальянец... С фронта
Вернулся в новом званьи... Пыл,
Не растерявший, он охотно
Вникал в учебные дела...
И полковым «переводягам»
На фронте сильно помогла
Книжонка-крошка... В книжку загнан
Окопный фрицевский жаргон...
Сам некогда солдат окопный,
Отлично разбирался он
В душе солдатской... Неудобный
В общении высоком, слог,
В окопах был вполне уместен...
Зато в самом инязе смог
Брань вывести... Суров и честен,
Живой носитель-эталон
Военной этики старинной...
Уж если обещает он,
То выполнит... Гигант былинный –
Ученый, интеллектуал,
Он, кандидат наук военных,
И в педагогику вникал
До самых-самых сокровенных
Глубин... И хоть часы сверяй –
Он никогда на опоздает
И на минуту... Просто рай,
Когда начальник спец и знает
Отменно в нашем деле толк...
Но требователен – безмерно,
В том видя свой служебный долг...
Он – в гневе – не срывался нервно,
А только голос понижал -
И точно в ледяную прорубь
Одним лишь взглядом погружал...
Любой, впадая в стыд и отупь,
Готов был провалиться в ад...
-- Филологи! Интеллигенты!...
Два слова – и холодный взгляд...
За генерала из легенды
Любой инязовец готов –
В огонь и воду... В сорок пятом –
Парад Победы... Он орлов
Иняза –
-- Четче шаг печатай! --
Пред Мавзолеем так провел,
Что сам Верховный удостоил
Похвал – мол, генерал -- орел...
Я на трибуне... Озаботил
Вначале нежеланный дождь...
Но вскоре все о нем забыли...
На празднике и я, и дочь...
В едином теле вместе были...
Вначале девушки прошли –
Парадом физкультурным, ярким...
Я любовалась, чтоб легли
Картины красоты, закалки
На облик дочери моей,
Которую в себе носила...
Потом парад военный... Всей
Отчизны доблестная сила
Здесь отражение нашла...
А сила вражья к Мавзолею
Поверженная в прах легла...
Конечно, я, как все, лелею...
В душе и гордость и восторг,
Когда, чеканя шаг, на площадь
Вступает институтский полк...
И то не дождик нам полощет
Лицо и душу в этот миг,
А слезы радости, и счастья,
И горечи за тех, родных,
Кто оказался личной частью
Вселенской гибельной беды...
Из восьмерых дядьев и теток –
Ни одного в живых... Звезды
Над прахом нет – и кто найдет их
В оврагах смертных и ярах,
Куда их сваливали кучей...
Фашизм – мой личный вечный враг –
И вечная хвала могучей
Советской Армии моей,
За то, что спасена свобода,
Мир сохранен от тех зверей...
Господь иного бы исхода
Той битвы битв не допустил...
Разволновалась... Успокоил
Привычный вид моих верзил...
Экзамен Нюрнберг нам устроил...
Евгений Гофман – выпускник,
Позднее – сам преподаватель,
Немецкий знавший не из книг –
Парламентер и дознаватель
В допросах пленных... Это он
На знаменитом трибунале
Так обеспечивал синхрон,
Что руку Жене подавали
И Жуков и Вышинский... Так
Трудилась и его бригада
Инязовских «переводяг»...
Иных примеров и не надо...
Мы в вузе, точно у станка...
При том, что велика нагрузка --
И сверхнагрузка велика:
У Сталинграда, возле Курска
Трофеи – документы... Мрак:
Их эшелонами возили.
И горы вражеских бумаг
Мы день за днем переводили...
Еще: готовил институт
И разговорники для фронта...
Учебник классный издадут...
Ведь фронту не один патрон-то
Необходим... Готовил вуз
Преподавателей военных
Училищ ... Словом, перегруз
Был сильным... И к допросам пленных
Порою привлекали нас –
Все прибавляли нам работы –
До полного отказа глаз...
Роптали? Вовсе нет! В заботы
О завершении войны
Всем коллективом военвуза
Восторженно погружены –
И нам заданья – не обуза.
Для многих – готика трудна...
Но я-то с детства так читала...
Те документы, что должна
Пеереработать, -- понимала...
Нам радостно: свой скромный вклад
Привносим в скорую победу.
И каждый в военвузе рад
Чуть больше сдалать, только б эту
Скорее завершить войну...
Побочный результат – неслабый
Профессионализм... Пойму
Сей факт позднее... Боже правый –
Какой дисциплинарный пресс
И педагогам и курсантам!
Все под приказом. Скажешь:
-- Есть! –
И стой – таким себе Атлантом
Под грузом непосильных дел –
Изволь их все исполнить к сроку...
Иной повеситься хотел,
Случайно опоздав к уроку –
Так жестко за него брались,
Снимая стружку, командиры...
Одно спасение: винись...
Мои начальники – кумиры –
(Как без кумиров молодым) –
Все те же: генерал Биязи,
Маскальская... И важно: им, --
(Когда лилось немало грязи
На «инвалидов» той графы,
Что выдавала иудеев) –
Я верю:
-- Только головы
Не забивайте! Мы злодеев
Не держим... Все для нас равны...
А провинитесь – сами спросим......
Известьем вдруг огорчены:
Биязи отставляют... Хозин,
Анекдотичный солдафон,
Сменивший интеллектуала...
Незадолго пред нами он
Приволжским округом удало
Командовал... А брошен к нам,
Надеюсь, в виде поощренья?
Все возрыдали... Он к чинам
Питал лишь старшим уваженье.
Преподавательский состав,
Курсанты для него, что быдло...
У проходной привычно встав,
Высматривал с утра: он, видно
Немалым комплексам страдал:
Глядел: достойно ль козыряют
Ему?... Повторно заставлял
Себя приветствовать... Сияют
У генерала три звезды
На каждом золотом погоне,
Лампасы-прибамбасы... Ты
Пред ним, как муха на ладони...
Как энтузиастично он
И радостно тебя прихлопнуть
Стремится! Словом, солдафон...
От рева зычного оглохнуть
Недолго... Утверждал себя
Муштрою генерал-полковник...
Заноза в нем торчит, свербя:
Подобострастных и покорных,
Как наилучшимх привечал,
Гнобил достойных, честь имевших...
С утра на КПП торчал...
Разносов, издали гремевших,
Услышав генеральский рык,
Неслись к забору офицеры...
Какой в башку сатрапа бзик
Втемяшится? Ведь есть примеры:
Ломал карьеру, исключал,
Конечно тех, кто поспособней...
Похоже, мстил им генерал,
Тем, в ком заметил дар Господний....
Его, как пропасти, боюсь...
Но исключен был ас из асов –
И вынужден покинуть вуз
Лингвист от Господа, Кудасов...
И я, от страха, чуть жива,
Взвалила на себя обузу:
Отправилась качать права:
Мол, делу нашему и вузу
Кудасов нужен, он талант...
К отпору, видно, непривычный...
-- Ну, пусть останется курсант,
Коль вправду он такой отличный...
Кудасов получил диплом,
Служид в Германии, наверно...
Надеюсь, поминал добром
Ту, кто его спасая, нервы
Сжигал, переступая страх...
Десяток лет упорно копит
В военинязовских стенах
Моя персона важный опыт...
Прийти сюда сподобил Бог...
Преподавательских изысков
Полно... Теперь я – педагог...
И знаю, как учить лингвистов...
И доброй памятью воздав
Моим коллегам за заботу, --
(Преподавательский состав
Вел незаметную работу,
Шлифуя навыки, даря
Взаимно ценные находки) –
Перелистнув календаря
Четыре тысячи коротких,
Так быстро выпавших страниц,
(Какое время, не забудьте...)
Ценнейший опыт из крупиц
Собрав, я снова на распутье...
И дочери двенадцать лет,
И мне уже плшло за тридцать...
Я, институт, мой факультет
Давно нерасторжимы... Длится
Роман с немецким языком...
Чудесный коллектив, где склоки
Немыслимы... И нет ни в ком
Друг к другу зависти... Эклоги*
*
Сентиментально-идиллическое восхваление прелести мирного, безмятежно-счастливого существования в кругу семьи...
По умолчанью не в чести.
Все время -- делу... В нашем круге
Корпоративном все почти --
Сердечные друзья, подруги...
Из самых близких назову
Чуваеву и Иванову...
Бывает, и склоню главу
В расстройстве к их плечу... Суровы
Все околичности судьбы –
Порою и хлестнет с оттяжкой...
Когда начальники тупы,
Лишь дружба выведет из тяжкой
Депрессии... У Веры был
Серьезный опыт заграничный:
Наш генерал ее включил
В комиссию со специфичной –
Задачей: возвращеньем к нам,
Сверхценных книжных раритетов,
Которые найдутся там,
В Германии... И книговедов
Послали, разыскать тома
В тисненых древних переплетах
Из наших городов... Весьма
Сверхделикатная работа....
У Ивановой – фронтовой
Толмаческий сверхценный опыт,
Геройской жизнью боевой
В сражениях жестоких добыт...
Не зря наш вуз ценим в Москве
Хоть конкурс к нам особо строгий...
В верховной чьей-то голове
Идейка родилась... В итоге
Один из лучших – институт
Закрыли повеленьем свыше –
Коту под хвост – гигантский труд –
И вот мы все лишились крыши...
Но опыт с маркой ВИИЯ
Воистину открыл все двери...
И вот Чуваева, и я,
И Иванова -- в той же сфере,
Лишь крышей – университет...
Экономфак, истфак вначале –
И журналистский факультет...
Здесь нас надолго задержали
Судьба, декан, и коллектив
И одаренные ребята...
Я записала в свой актив,
Что первый страх пред ними как-то
Превозмогла... А страх-то был...
Что мне о них порассказали –
Мол, каждый – гений! Их, верзил,
Попытку пресекла вначале
Пофамильярничать со мной...
Я панибратство пресекала
Холодной вежливостью... Мой
Подход одобрен ими... Встало
Все сразу на свои места...
У них, в спецгруппах, спецпрограммы...
И их задача непроста:
Язык шесть раз в неделю... Гаммы
Скрипач играет каждый день –
Им так же постигать немецкий –
Глядишь – зашпрехает и пень...
Да с подготовкой неважнецкой
В спецгруппы наши не берут,
Да в группах по три человека...
И вскоре каждодневный труд –
И мой и их -- нас вел к успехам:
Уже их трудно отличить
От немцев и по разговору
И по письму... А страсть – учить
Войдет к ним в плоть и кровь – и скоро
Таланты вырвутся на свет –
Пойдут открытья и сюрпризы...
Тот – голосистый бард, поэт,
Другой – веселые репризы
Придумывал на языке –
Все соберем в одной копилке
Учебе в пользу... В юморке –
Разрядка, передых –зубрилке...
Цель наших студий – говорить,
А жизнь поодбрасывает темы...
Нам все равно о чем рядить
На языке... Мифологемы
Осмысливаем, что в мозги
Вошли студентам от Кучборской...
Пришел на улицы Москвы
Всемирный фестиваль... Заморской
В столице молодежи – тьма...
Спрос на студентов-полиглотов...
Концерты, встречи – кутерьма...
От интенсивных переводов
Мои студенты устают...
Но счастливы: они впервые
От немцев прямо узнают,
Что не напрасно вдохновили
Их прорываться на спецфак:
Язык у них живой, надежный...
Для них сюрприз, что вправду так,
Как учат их, пошпрехать можно
С конкретным немцем... В первый раз
Вошли в реальное общенье,
В котором показали класс –
И осознали смысл ученья...
Полет Гагарина... О нем,
Улыбчивом смоленском парне,
Апрелским незабвенным днем,
Взлетевшим над планетой, шпарь мне,
Студент! Задорный монолог
Я репликами направляю...
Задача, чтобы сам он мог
Свободно говорить... Гуляю
С моей спецгруппой по Москве...
Кого, что видим – обсуждаем...
Пускай не только в голове
Язык останется... Не знаем:
Возможно, и в ногах-руках
Моторика помочь способна
Общению живому, как
Предполагаю... Полнокровно
И страстно входит в душу к нам
Серьезный интерес к ученью,
Когда не только по глазам
Оно проходит к вдохновенью...
В то время и сама могла
Еще чему-то подучиться,
Когда в писательский пошла
Спецсеминар... Могло сложиться,
Что я на вольные хлеба
Уйду – переводить романы...
Кто знает, как решит судьба?
Еще меня любая манит
Доступная из перспектив...
Еще в освоенном, привычном
Не закоснела... Значит, жив
Дух творчества. И в двуязычном
Самодовольстве не гордясь,
Я понимаю: нет предела
Для совершенства... И учась
Литпереводу, одолела
Привычки, что приобрела
За переводом документов
Военных... Очень помогла
В кругу журфаковских студентов
Писательская школа мне...
На рубеже семидесятых –
Спецгруппа... Личности! Вполне
Предвидимый отбор зубастых
Веселых «гениев»... Семен,
Сергей Ромашко и Лабутин
Борис... Не по годам умен –
Сергей... Во всем дойдет до сути –
Московский интеллектуал...
Борис пришел из сельской школы –
Невиданным упорством брал...
Мои упреки и уколы
Семену доставались... Он
Был архистранным персонажем:
Всех старше возрастом... Силен....
Геракл --- Гераклом... С виду даже
И туповат и грубоват...
Но весь в эмоциях... Ранимый...
Его душа то в рай, то в ад
Кидаема... Непросто с ними...
Борис с Сергеем – ничего,
Всегда готовые к уроку...
Семен – проблемный... Мне его
Депрессии... С какого боку,
Тогда, не знаю, подойти...
То вдруг порывы вдохновенья –
Тогда он – первый... В общем, жди
То яркого стихотворенья,
То вдруг угасшего лица...
Тогда к нему не достучаться –
И так все время, без конца...
Короче – тридцать три несчастья...
С таким не заскучаешь, нет...
Сергей с Борисом притерпелись:
Мол, что с него возьмешь – «поэт»...
Спаялись три дружка и спелись –
Сложился крепкий симбиоз –
Взаимовыручка, поддержка...
Педагогический прогноз
Семену: иль прорвется дерзко
К вершинам творчества... А нет –
Угаснет, пропадет в унынье...
Что приготовил нам, «поэт»?
Представьте, попытался ныне
Сам свой рассказ перевести...
Но получилось суховато...
Попробуем рассказ спасти...
-- А где оригинал? Мне на дом
Его дадите на денек?
-- Ну, разумеется!...
Лиричный
Психологичный монолог...
Ритм, настроение... Критичный
Взгляд на Семенов перевод:
Нужна сплошная переделка...
Сижу, перевожу... Ну, вот –
Так много лучше... Но оценка
И автора важна... Семен,
Читая, смотрит благодарно...
И восхищенный возглас – стон:
-- Невероятно! –
И у парня –
Слеза в распахнутых глазах...
-- Понравилось:
-- Еще бы! Классно!...
Потоловали об азах
Литперевода... Не напрасно
Я на писательский тренаж
Тот, переводческий, ходила...
Достйным наполненьем наш
Союз журфаковский скрепила.
Учительский авторитет
Берет начало только в деле...
Слегка разболтанный «поэт»,
Кого я прежде еле-еле
Могла заставить кое-как
С упорством должным заниматься –
Блеск оживления в глазах –
И начал прибавлять, стараться...
Он прежде выезжал на том,
Что память дал Господь большую...
На перемене зырк – готов!
Никак «поэту» не внушу я,
Что надо вкалывать, пахать:
Язык немецкий необъятен –
И не позволю отдыхать:
Спецгруппа – потрудись, приятель,
Не как-нибудь, от сих до сих...
Тут речь Семена заиграла –
(Поэт всегда немного псих) –
Я вижу – новых слов немало
Сверх минимума приобрел...
Похоже, парень что-то понял –
И, видимо, в азарт вошел...
В его – лопатами – ладонях –
Листок... Ну, почерк – не прочесть...
С трудом доискиваюсь смысла...
Опять творенье? Так и есть!
В аудитории повисла
Торжественная тишина...
Сергей с Борисом с любопытством
Ждут, что скажу... Тут я должна
С невольным справиться ехидством
И переводик похвалить...
Гамзатовскими «Журавлями»
На дойче тщится удивить...
Причем, замечу (между нами),
Что, в общем, перевод неплох...
-- Семен, позволите подумать?
Возьму его с собой?...
Кивок...
Муж удивился:
-- Не пойму, мать,
Писать стишочки начала?...
Мелодия во мне звучала
Не отпускают от стола
Те «Журавли» -- и раздражало,
Что не находятся слова...
Вот «schnuerten» кстати прилетело...
И в напряженье голова...
«Daheim»! Два места я хотела
Поправить... Вроде удалось!
И стало малость поэтичней...
Вот
Die man sehr lange noch erwarten wird,
Grabstaette nicht im Feld gefunden hatten –
Sie ziehen, als die Kraniche im Wind.
Bis heute noch seit den blutroten tagen
Hoert man von oben irhen shrillun Ruf…
Vielliecht darum kann niemand etwas sagen
Als dieser Zug sich oben langsam ruert…
Ich sah sie abends oft forueberziehen,
Sie schnuerten meine Seele schmerzenvoll…
Dort unter ihnen ist ein Platz geblieben,
Ein kleiner Platz, den ich einnnehmen soll…
Bald kommt der Tag… Im langsamen Geschwader
Verlasse ich die alte Welt geheim…
Dann rufe ich zusammen mit dem Fater
Euch, teure und gebliebene daheim…
Гамзатовские «Журавли» в немецком переводе Семена Венцимерова под редакцией Ганны Павловны Миньковской
Весна... Зачетная кадриль...
Свецгруппа... Ну, орлы, глядите!
-- Семен, не «априль», а «априль»!
Уж вы меня не подводите...
Был убедительным ответ –
И на тебе – такая бяка!
-- «Пятерка» вам, но – мой совет...
-- Учить получше?
-- Да! С журфака
Погонят из-за этих бяк...
Спецгруппа – эталон, элита...
И без того-то на журфак
Такой отбор! Сюда же слита
Верхушка, кто упорней всех...
Непросто подбиралась группа...
И вот – «пятерки»... Мой успех?
Конечно! Но, тем паче, -- глупо
Испортить мненье о себе
Одним нелепым удареньем –
Выговорешник! В этом «лбе»
Я вижу детское смущенье...
Дни торопливые летят...
Я – столько лет в стенах журфака
Среди талантливых ребят...
Мне пятьдесят уже... Однако!
Нечасто выпадает час
Повспоминать былые годы...
Трудшы и горестны для нас
Порою в прошлое заходы...
Отец и мама у меня
Эстляндские, но не бароны...
Происхождение ценя,
Я помню, что семейства корни
Местечко Вильянди хранит...
Кто запретит воображенью
Взмыть над Европою в зенит
И оказаться в окруженье
Великолепной старины
И аккуратного уюта,
Невозмутимой тишины?...
Здесь ощущаем бег минуты,
В минувшее бросая взгляд...
Вксь город точно врос в природу...
Семь сотен быстрых лет назад
Здесь эсты бились за свободу...
С кем? С немцами... Был бой кровав --
И онемечились эстонцы,
К несчастью, битву проиграв...
И там ливонцы и тевтонцы,
Что значит – немцы – семь веков
Рулили – и невзвидев солнца,
Не в силах эсты снять оков...
«Приют убогого чухонца» --
И вправду жалок и убог –
Бароны держат в черном теле.
Похоже, их оставил Бог –
Так, выживают еле-еле...
Язык немецкий... Без него
В том городке не обойдешься,
Нигде не купишь ничего,
Домишком не обзаведешься...
И ашкеназы в городке,
Перемежают дойчем идиш...
Матроны ходят в парике,
А в пейсах – старики.. Но видишь,
Что постепенно молодежь,
Заветы предков уважая,
Храм покидает... Мир, зовешь
Из гетто молодых, внушая
Желанье преодолевать,
Маня в дорогу миражами...
Вот так отца и маму звать
Стал мир – и их не удержали
Ни «Мальчик с рыбою» -- фонтан
Ни орденское городище...
Поклонимся родным местам –
И в путь... Всегда чего-то ищем...
Еще им вспоминать потом
И ратушу и старый замок,
Ступени к озеру и дом –
Сокровища из самых, самых...
Сокровищ драгоценней нет,
Тех, что в душе по миру носим...
И детства отдаленный свет
Мы на детей и внуков бросим,
Как некогда его на нас
Бросали наши папы, мамы...
C родителей начну рассказ...
Свилетели кровавой драмы,
Что первой мировой звалась...
Отец мой – Пейса, мама – Глике...
Судьба Европы взорвалась –
И тысячи людей на пике
Событий с мест, где им жилось
Привычно и благопристойно,
Снялись... Вот и моим пришлось:
Когда гремел заупокойно
Орудий крупповских набат,
В Москву из Ревеля примчались...
Уже в империи разлад
И голод... Вряд ли обвенчались,
Как встарь водилось, под хупой --
Благословенным балдахином...
И, применяясь к жизни, мой
Стал папа Павлом: как хинином
Здесь выворачивало рты,
Когда он представлялся «Пейса»...
Вот мы уже у той черты,
Когда нас стало трое... Грейся,
Душа, теплом родимых душ...
В Москве фамилия Биале
Известна, ведь не бил баклуш
Отец -- не просто выживали
В столице папа с мамой – нет:
Отец здесь -- представитель фирмы
Из Кракова... Ее расцвет
На весь мануфактурный мир мы
По праву отнесем на счет
Ее московского агента...
Московский филиал растет,
Усилий к продвиженью «бренда»
Немало приложил отец...
Военные перипетии
Не помешали. Он – купец
Весьма успешный... Воротилы
Торговли дружат с ним -- «вась-вась»...
В изготовлении протезов
Зубных и мама поднялась...
Росла хоть не в семействе крезов,
Но был благоустроен быт...
В Кривоколенном переулке –
Шестиэтажный, под гранит –
Дом... Мама с папой, две дочурки
И няня Дуня, что вошла
В семейство семнадцатилетней –
И с нами до сих пор... Жила –
В семействе, как своя – в отдельной
Девичьей... Комнат было семь...
Нам и просторно и удобно:
Уединиться можно всем,
Собраться для общенья... Скромно
Живут родители, в трудах...
Вы знаете,какой для мамы
Принес подарок папа?...
-- Ах!
Неужто «Зингер»?...
-- Да, он самый...
Тот «Зингер» с нами и сейчас –
Подарок для трудолюбивых.
А повод для него –как раз
Мое рождение... Красивых
Принес им аист дочерей...
Что характерно: в папу -- обе...
Высок, изящен он, скорей
В актеры гож... Его подобье –
Я отмечала, мы с сестрой
Аннеттой... Не скажу, что мама
Не отличалась красотой...
Отец все ж ярче... Панорама
Безоблачно счастливых дней –
Осколочна калейдоскопно...
Вот мама... Часики на ней –
Подарок папин тоже... Словно –
Слепящее сверканье звезд –
Браслет в сапфирах, бриллиантах...
Я, бросив через время мост,
Замечу: дочь моя в тех камнях
Сегодня ходит по Москве...
Она, представьте, египтолог...
Вот засверкал в моей главе –
Воспоминаньй яркий сполох
О том, как с мамой и сестрой
Отец нас отправляет в Таллинн --
(Год двадцать пятый иль шестой,
В Кремле еще несмело Сталин
Тяжелый проявляет нрав) –
Эстонские воспоминанья
Нечетки... Здравый смысл поправ,
«Кремлевский горец упованья
Людей наотмашь в клочья рвет...
И под «закручиванье гаек»
Семейство наше попадет...
Вампирствующий злобный карлик
Вначале отменяет нэп,
Стране принесший краткий роздых...
Куда-то пропадает хлеб,
Когда крестьян в силках колхозных
Удерживают... И отец
Свой магазин мануфактурный
Закрыл на Сретенке... Конец!
Тот таракан карикатурный,
Что вечно в страхе пребывал,
Страну от мала до велика
Пещерным ужасом сковал...
В ответ – ни возгласа ни вскрика...
Нас уплотнили... Только три
Нам оставляют комнатушки...
Тоскливей жизнь, скудней котлы –
И ужас, ужас до макушки...
В попытке противостоять
Гнобящей лютости системы,
Отец решается опять
Купить квартиру, чтобы стены
Семейный маленький мирок
От злого мира отделяли...
И вот – купил – из четырех
Клетушек... Но не оставляли
И здесь, на Сретенке семью
Парт-шариковы... Вновь съезжаем
Уже в двухкомнатешную...
Так и для всех в стране сужаем
Умышленно простор души –
Удавка туже, туже, туже...
Не улыбайся, не дыши...
Спаси, Всевышний, наши души!
Жизнь превратилась в мрачный ад –
Стране не вырваться из клети...
Но дни идут, года летят –
Я подрастаю... Здесь, на Третьей
Мещанской в школу я пошла:
От дома где живем – напротив...
Читать, писать, считать – могла –
--Так, во второй меня берете?
Берут – и «мадемуазель»
Справляется с учебным планом...
Простыла... Педиатр Кисель
Отпаивал меня бальзамом...
Вот он, авторитетный врач,
Узнав, что через класс шагала,
Был сильно возмущен:
-- Забрать!
Вернули в первый класс... Рыдала:
Неинтересно повторять,
Что мне давным-давно известно,
Жаль было целый год терять –
И неумно и неуместно
Вмешательство того врача
В судьбу успешной ученицы,
Чем Киселю и посейчас
Пеняю... Быстро время мчится
По коридорам школьных лет...
Как все, была я пионеркой...
-- А в комсомол вступали?
-- Нет!
Ты, комсомол, мозги коверкай
И душу – только не мои...
Мне жалко большевистским ядом
Туманить ясные мозги,
Жизнь восславлять, что стала адом...
Шел тридцать третий год... Отца –
(За что?) – при мне арестовали...
В квартире – обыск... До кольца
Все украшенья с мамы сняли...
Браслетик дутый – у меня –
Содрали и его с ребенка...
Чекиста алчная клешня
Мне долго снилась... Работенка
Такая для подлейших душ...
По счастью, папу не убили,
Вчинив отъявленную чушь,
В ГУЛАГ’е страшном не сгноили,
Лишь запретили проживать
В столице... А к Москве впридачу
И в Ленинграде... Было пять
В запрете... Все и не означу...
Москву любил он... Но журавль,
Что в небе, хуже, чем синица
В руках... Он выбрал Ярославль...
А там, представьте, подружиться
С архиепископом сумел,
Что было к папиной удаче...
Владыка честен был и смел –
На собственной богатой даче
Отца бесстрашно поселил...
Они, два интеллектуала,
Впадая в философский пыл,
О вере спорили... Бывало –
Ночь в раннем растворялась дне –
Они все не кончают спорить...
Решили, что на лето мне
Гостить на даче той позволит
С сестрой владыка... Провели
Мы вместе славные недели,
Чудесно отдохнуть смогли...
А к осени – снялись, взлетели –
И всей семьей перенеслись
В старинный этот град на Волге –
И вновь в одну семью срослись...
Как вся страна – и мы в тревоге,
Однако, в замкнутом мирке
Мы счастливы, что снова рядом –
Синица радости в руке...
На улице Свободы ладом
Живем на верхнем этаже –
Отец взял весь этаж в аренду...
А в Ярославле я уже
Пошла в девятый, дивиденду
Столичной школы не дивясь:
Я лучшая по всем предметам –
И школа мной горда и класс...
(Коль прочитаете об этом,
Волжане-ярославцы, то,
Когда в некрасовскую школу
С букетами живых цветов
Несетесь, вспомнив Терешкову,
Не забывайте и меня)...
Меня лишь физик «задвигает» --
В любимицах другая... Мня
Неправое, ее толкает
Любой ценою на медаль,
Меня отпихивая грубо...
Учитель, а забыл мораль,
Что для учителя сугубо
Греховно... Словом, ту медаль,
Заслуженную мной по праву,
Отдали ей... Ее мне жаль:
Всю жизнь нести в душе отраву
Неправедности тяжело...
Ну, я в итоге – с аттестатом...
Мой выбор сделан – и взошло
Моей сульбы светило... Статус
Студентки мне дает иняз...
Язык? Естественно, немецкий,
Знакомый с детства... Ведь у нас
В семействе, если неуместной
Та информация была,
Которой меж собой делились,
Для слуха чуждого (беда –
Чужой узнает) – обходились
Немецким... Я могу сказать –
Язык приобрела в наследство –
И глубоко смогла впитать –
Легко все схватывает детство...
А мама с папой обрели
Его в гимназии немецкой...
Впервые я от них вдали...
Мне дали общежитье... Веской
Причиной место в нем держать
Отец считал маразм эпохи...
В учебе надо поднажать...
Профессора – светила, боги,
Нам дарят новый взгляд на мир...
Все вдохновенно, все чудесно...
У однокурсников – кумир –
Артемов... Очень интересно
Нам психологию читал...
Мы профессурою довольны...
Но... То один вдруг исчезал
Бесследно, то другой... По школьной
Привычке мы хотим дружить
С наставниками, жаль терять их...
Кому хотелось потушить
Высокое сиянье ярких?
Понятно: тем, в чьих душах мрак...
Тридцать седьмого помраченье
Шизофреническое: враг
Вождя – любой, без исключенья...
Иначе понимая: сам --
Враг всем и каждому в стране он,
В глаза бросавшимся усам,
Ответно закипали гневом
Сердца... И будто черный смерч
Выхватывал из жизни ярких,
И, посылая их на смерть,
Он упивался кровью...
-- Так их!...
Накатывал жестокий вал
На всех кроваво и сурово...
На Метростроевской стоял
Наш – (это -- в бывшей Соловьева
Гимназии) – элитный вуз...
А эта улица когда-то
Звалась Пречистенкой... Хвалюсь:
Училась хорошо, ребята...
Как водится, вначале нас
Гоняли за произношенье,
Наращивали слов запас...
Бесчисленные упражненья
Вбивали в руку и мозги
Грамматику с правописаньем...
Учителя-ученики,
Со сверхтерпеньем и стараньем,
Рвались упорно вширь и вглубь,
Язык наматывая туго...
Отсиживали напрочь хлупь,*
В коспекты пялясь близоруко...
Седая немка Витгенштейн
Рассказывала нам о немцах.
Ведь, чтоб вполне язык ферштейн**,
Понять и душу надо, в сердце
Уметь народа заглянуть...
Здесь верный путь – литература
В ней Мартенс нам расчистил путь.
С ним постигается культура
Немецкая, и глубина
Философических исканий...
Мы одолели все сполна,
Гранит науки, эти скалы
Изгрызли – и пришла пора
Отчета за года учебы –
Извечная с судьбой игра –
Итоговые «госы»... Чтобы
*Кончик крестца (у птиц).
** Понять (нем).
Внезапно их не завалить,
На финише уча, зверели,
Забыв, что надо есть е пить...
Но вот – последний... Одолели
И педагогику... Притом,
Что в эти дни уже гремели
Раскаты над страною... Гром
Орудий, а с небес летели
На Киев, Минск и Ленинград
С фашистских «Хейнкелей» -- «подарки»,
Творившие кромешный ад...
Тревоги и в столице... В арки
Метро под вой сирен спешат
Укрыться от даров небесных
Тодпою москвичи... Грозят
Все кулаками: мол, немецких
Захватчиков сомнем в три дня,
Но вести с запада тревожней...
Эстонская моя родня
Уже «под немцем»... Осторожней
В Москве с немецким языком!
Нам, свежеиспеченным «немцам»
Нельзя отныне ни при ком
Друг с другом «шпрехать»... С легким сердцем
Еще недавно это – «гут» --
Друг с другом «шпрехали», трепались,
А нынче – могут самосуд
Толпою, если бы попались,
В безумной злобе учинить...
Вернусь чуть-чуть назад в рассказе:
Необходимо объяснить
Возникших несколько оказий,
Что приключились в беге лет...
Я в общежитье прописалась,
Отцовский выполнив совет,
Но не жила там... Обреталась
В семье у папиных друзей...
Здесь для меня и стол и крыша...
Семья большая: сыновей –
Четыре. Самый младший – Гриша –
(Мы с ним ровесники) – и дочь...
Мать на меня имеет виды...
Что ж, с Гришей я дружить не прочь...
Мне с ним отдельные обеды
«Со смыслом» сервирует мать...
А Гриша в ту игру втянулся –
Влюбился, надо понимать,
Азартно в чувство окунулся...
Мамаша испугалась вдруг –
За нами учинила слежку,
Хоть он мне лишь приятель, друг,
А сердце занято – и между
Мной с добрым Гришей – ничего...
Но мать подстерегла однажды
Почти в объятьях нас... Его
Тотчас же отругала... Каждый
Сообразил бы: уходи!
И я покинула семейство...
Нет, Гриша, ты меня не жди:
Дружить так тесно – неуместно...
Судьба меня подстерегла
Еще до жизни в Ярославле...
Подружка у меня была
Все там же, на Мещанской... Вряд ли
О ней зашел бы разговор,
Но так судьба определила,
Необъяснимая: с тех пор
Она слегка моей рулила
Судьбою... Точно наяву:
Она с котом... Такой забавный!
Небрежно важную главу,
Что, оказалось, стала главной
В моей судьбе тогда она,
Не ведая того, открыла...
Был день рождения... Весна...
Я с поздравленьями... Любила
Подружку Раю, как сестру.
Подросточек, «утенок гадкий»...
Позднее станет на смотру
Невест московских самой сладкой...
Не кто иной, как Левитан
Моей подругою пленился...
Пред красотою трепетал,
Ухаживал... Потом женился...
Но это – позже... А пока –
Апрель... У Раи – день рожденья...
В квартире – шум до потолка...
Подружка мне – не скрыв смущенья:
-- Пойдем... Там Фима, мой кузен...
(Зовет знакомиться с кузеном...)
Он взрослый... Строгий взгляд... Шатен...
И кровь быстрей бежит по венам....
Он выговаривает мне...
За что? Представьте – за Толстого...
Мол, мы еще с подружкой вне
Понятий взрослых – и на стол нам
Роман позволен не любой...
А повод: он нашел у Раи
Роман... Он вроде про любовь,
Но странный...
-- Где взяла?
Сгорая
На том допросе от стыда,
Меня испуганно подружка
Кузену строгому сдала...
Потом с меня «снималась стружка»:
Вопрос все тот же: где взяла
Ту «Крейцерову...» я «...сонату»?
Скрывать мне нечего: была
У нас библиотека...
-- Надо, --
Внушал рассерженно Ефим, --
Брать книги с позволенья старших...
Но сразу между мной и им –
(Пусть в воспитательных демаршах
Меня он жучил – и не раз) –
Невидимая нить связалась...
Синхрон сердец, сиянье глаз...
Вдруг я влюбленной оказалась...
Ефим, когда закончил фин,
В НКВД мобилизован.
Он – старший лейтенант – Ефим,
Позднее – капитан...
Основан
В Москве в то время новый вуз –
(От нашего отпочковался) –
Иняз -- военный... Я зовусь
Туда... Но командировался
Ефим по службе из Москвы...
Октябрь... Шестнадцатое... Утро...
Кладет неяркие мазки
Художник-осень... Златокудро
В окне скучают тополя...
Грузовичок примчался к дому,
Скрипя рессорой и пыля...
-- Так, собирайся быстро!
-- В кому
Так можешь, сонную, вогнать...
-- В чем дело?
-- Пять минут на сборы –
И в поезд... Нас не будут ждать,
Нет времени на уговоры...
-- Ботиночки, пальтишко взять?
-- Прошу быстрее, не копайся...
Сказал ведь, что не будут ждать –
Ну, собирайся, собирайся!...
И мы помчались на вокзал...
-- Куда, зачем? –
Не отвечает...
Вот тут-то страх меня сковал:
Толпа вагоны окружает,
Народ штурмует эшелон,
Как будто враг уже в столице...
Наш поезд в стороне... Вагон
Оцеплен – и народ не тщится
Сюда, на сизые штыки...
Ведут с охраной нас к вагону....
Внутри холщовые мешки
Набиты чем-то... Воспаленно
Носясь по поезду, Ефим
В купе заглядывал украдкой...
Словечком переброшусь с ним –
И будто все уже в порядке...
Но загоняют в тупики –
Пережидаем фронтовые
В теплушках – смертные – полки,
Пока веселые, живые...
-- Но все-таки, куда, Ефим?
-- На Волгу, в Куйбышев...
-- Понятно!
-- Правительство спасти хотим...
-- А Он?
-- В Москве...
-- Когда обратно?
Когда прикажут...Ладно, спи...
Пойду я... Дел в дороге много...
То едем, то стоим в степи –
Трудна военная дорога...
Здесь ехать-то – от силы ночь,
Мы на колесах – третьи сутки...
Претерпевать уже невмочь –
Поди пожалуйся... Не шутки...
Везде на станциях толпа
Берет «на абордаж» вагоны...
Горька, безрадостна судьба
Страны, лишенной обороны,
Страны, которой комсостав
Забит, расстрелян, пересажен...
Их кровью упырь пьян и здрав...
Но мы читателя уважин:
Уверена: все знает сам
И все прекрасно понимает –
И окровавленным усам
С подобострастьем не внимает...
Но, наконец, мы доползли...
Весь Куйбышев толпой запружен...
Приезжих – тьма... Не все могли
Найти пристанище.. У мужа –
Бессонно – служба... Бдит Ефим...
НКВД – сатрапа око...
Кто черным замыслом томим,
Ефим выискивает зорко...
Недолго, впрочем... Вдруг его
Затребовали вспять, в столицу...
-- А мне что делать?
-- Ничего...
-- А ежели война продлится?...
-- Тсс! Вражью пропаганду брось...
-- Но мне-то как? Куда податься?
Ответа нет...
-- Как долго – врозь?
-- Так... До Свердловска добираться
Придется, видимо, тебе:
Там Рая, все мои родные...
Все понимаю... Но в судьбе
Нам всем, увы, несладко ныне...
Я написал моим письмо:
Примите, дескать, как родную...
И это все, что сделать смог...
Прости – нет времени... Бегу я...
А в то мгновенье Левитан...
Из черной зазвучал «тарелки»
Мне знаком: дескать, как вы там?...
Я в найжутчайшей переделке
За всю сознательную жизнь
И за моих родных в тревоге...
Свердловские огни зажглись
Над головой моей в итоге...
В те дни промышленный урал
Усилием всего народа
Был в оборонный арсенал
Преображен... Сюда заводы
Везли, спасая от врагов
Свои станки и инженеров...
И только скрежетом зубов,
И перенапряженьем нервов,
Раздувшихся в усилье вен
Давался всенародный подвиг...
На пустырях еще без стен
В самосжигании голодных,
Еще бездомных – те станки
Включались под открытым небом.
Ковались для бойцов клинки...
Дождем политые и снегом
Запорошённые, они
Ковали доблестно победу...
В Свердловске зажигал огни
МХАТ вечерами... В осень эту
Сюда сместился Эрмитаж,
Театр красноармейский главный,
Столичный... Бум, ажиотаж,
Культурный всплеск...
И -- первоправный
Открылся при УРГУ журфак...
Сюда НИИ и наркоматы
Эвакуировались... Враг
Еще за города и хаты
Поплатится... Урал пошлет
Танкистов-добровольцев корпус
Отец-рабочий в бой пойдет,
К станку – точить снарядный конус
Сынок-подросток встанет... Я
Ищу себе в Свердловске место,
Уж коль причудой бытия
Заброшена сюда... Здесь тесно...
Жилье – проблема из проблем:
Метр с половиной на персону...
Картошка в скверах... Трудно всем
И голодно... Уже к фасону
Не так придирчивы... Надеть
Хоть что-нибудь бы – и согреться...
Кого просить, куда глядеть,
Как обустроиться, одеться?
Здесь с дочкой – Рая Левитан
В приемной облисполкома –
Секретарем, а главным там --
Предисполкома -- Гусев... Дома –
А я у Раечки жила –
Прошу мне с ним устроить встречу...
Не знаю, как она смогла,
Но, пригласили... И, замечу,
Со мной предисполкома мил –
Отнесся с полным пониманьем...
Поговорили... Предложил
Работу... Рада со стараньем
Включиться... Лишь одна беда:
«Зеленому» экономисту –
Да старшему – чужда была
Вся математика... Учиться
Не поздновато ли считать
На счетах?... Впрочем, согласилась...
Бюро продкарточек... Скрывать
Не стала неумелость... Милость
Начальница ко мне тогда
Добросердечно проявила...
-- Вот счеты... Так считают... Да...
Ну, ладно, подучу... Решила:
Беру...
Сперва мне невдомек,
В какую влезла заварушшку...
Продкарточки... В них – жизнь! И мог
За них иной убить... В нагрузку
Мне дали область: я держу
Роздачу жизни на контроле...
В районы езжу, развожу
Всем жизнь... Серьезней этой роли
Едва ли я когда дождусь...
За карточками шла охота...
Мне, несмышленой, страшный груз
Вновь доверяют... Видно, кто-то
Обезопасивал себя,
Меня нарочно подставляя...
Такая, стало быть, судьба...
Дают заданье, посылая
Со спецбумагою к Перми
Печатать эти боны жизни...
Предзнанье было: не прими
Заланье это, откажись... Мне
Шептала явственно душа...
Я отказаться не посмела...
И поезд покатил, спеша...
До Краснокамска – ночь... Шумела
Пообочь колеи зима...
Бумагу повезли в багажных...
В купе прокуренном – сама...
Конечно, при бумаге – стражник
С винтовкой... В общем, добрались...
Пересчитали упаковки –
Одна пропала...
-- Ну, колись:
Кому-то продала?
Головке
Вмиг сделалось нехорошо...
Майор энкавэдэшный мрачно
Встал, нависая над душой:
-- Для вас все крайне неудачно,
Но впереди еще печать –
Хотя бы здесь не провороньте –
Придется строже отвечать...
Ведь вы здесь тоже, как на фронте...
Уже и за охрану бдя,
Жизнь области везла к Свердловску...
НКВД-шного вождя
Был вызов... Что своя, мол, в доску –
Майор пред боссом прикрывал...
С гадючьим взглядом коротышка
В военной форме... Убивал
Одним лишь взглядом... И мыслишка
Сложилась: здесь вот и умру...
Огромный кабинет и жуткий,
А я, как кролик... «Вмиг сожру!» --
Во взгляде прочитала... Шутки
Едва ли он шутил со мной --
И револьвер на полировке
Мне подтверждал, что путь земной
Здесь завершится: он в головке
Проделает дыру свинцом –
И подметут меня с паркета,
И больше с мамой и отцом
Не встречусь...
-- Нарушенье это, --
НКВД-шник проскрипел, --
Я верю, будет вам уроком...
Не отстраняем вас от дел,
Идите... Леденящим оком
Меня, как пулей просверлил:
-- Идите, я сказал! Учтите...
Итог же архистранным был:
Не спрашивая, мол, хотите? --
В хромлитографию меня
Вдруг назначают с повышеньем...
Вот здесь – ни часа и ни дня –
Без стрессов... Я должна хищеньям
Все тех же карточек заслон
Поставить – и бессонно бдела...
Потом я с ними – в спецвагон –
И в область... Половина дела –
Их по заводам развести,
Эвакуированным, старым,
От расхитителей спасти...
Схватить кусочек жизни даром
Стремились многие... Меня
Хранил Господь – справлялась с делом...
Мою ответственность ценя,
Начальство поощряло... В целом,
В сравненьи с многими, моя
Эвакуация сложилась
Вполне... Была столовая
В облисполкоме... Я разжилась
Служебным пропуском туда,
Где лишь доверенных кормили...
Квартирный был вопрос... Когда
Приехала в Свердловск, где жили
Родители Ефима, к ним
Не захотела поначалу,
Хоть дал с собой письмо Ефим...
Решила: к Раечку причалю...
Позднее все-таки пришлось –
И я перебралась к Миньковским...
Ефиму как-то удалось
Причаться из Москвы... Московским
Его рассказам вся родня
Внимала, требуя детали...
Услышав, чем живу. Меня
Потрогал: наяву жива ли?
О приключениях моих
Не все ему и рассказала...
Он, что меня касалось, псих...
Вмешался б, мне б пришлось сначала
Искать работу... Словом шли
За днями дни... Мы притерпелись...
Мы, где могли и как могли,
Победу приближали... Ересь,
Что, дескать, я от ратных дел
В сторонке... А вообразите,
Как танковый завод хотел
Меня к себе позвать...
-- Везите,
Продкарточки скорее нам,
Непозволительна задержка
С из выдачей и на день... Там,
Где в бой ведут танкисты дерзко
«Тридцатьчетверки» на врага --
В их огневую мощь работа
Добавлена моя... Снега...
Потом ручьи... Цветы... Всего-то
Мне, между прочим, двадцать два,
А так уже устала... Ребус –
Когда войне конец? Жива
Надежда... В гороле тролейбус
Пустили – чуть полегче жить...
Здесь киностудию открыли,
Что вдохновляет... Ладно... Ныть
Бессмыленно... Терпели, жили,
В победу веря... Меж людьми
Царили доброта и братство...
С командировкою в Перми
Я побывала... Перебраться
Туда родители с сестрой
Смогли... Уже покрылась Волга
Ледком – и леденил порой
Вой бомб летящих... Стыло, волгло
На барже, что везла родных
От смерти явственной – к спасенью...
И бомба не настигла их...
Терпел сверх силы – к невезенью --
Обмороженье до Перми –
(Тогда, замечу, назывался
Тот город Молотовом) – и
В больнице папа оеазался...
Пошла гангрена – и сперва
Загнивший палец удалили.
Затем стопу... Едва-едва
Лишь в третий раз остановили,
Гангрену, ногу отхватив
Аж до колена... Бедный папа...
Лежал в больнице еле жив.
Хотел курить... Отрезы драпа,
Оставшиеся с прошлых дней,
Одежду мама продавала...
И по секрету от врачей
В Больницу папе доставляла
Табак – без курева не мог...
Его врачи предупредили:
Для обморженных-де ног
Куренье – смерть...Мол, или – или...
Закурит – пригрозили – вон...
Он этот договор нарушил –
И выписан... Ошеломлен
Отец несчастьем... Занедужил
Не только телом – и душой:
Такой всегда активный, сильный –
Сейчас он просто был большой
Ребенок... Где былой двужильный
Непобедимый оптимист?
Меня увидел – и закапал
Соленый дождь из наших глаз...
-- Держись, ведь ты мужчина, папа!
Он горестно взмахнул рукой...
Как сильно мама похудела...
Лишь той же яркой красотой
Сестра сияла... Я глядела
На дорогих моих людей –
Мне было горестно, и больно,
И стыдно: в сотню раз сильней
Они страдали... Хлебосольно,
Как было принято в семье,
Старалась мама... Гостьи ради,
Не подавая виду мне,
Как трудно, вышла «при параде»
И приготовила обед,
Что был – (ей мнилось) – королевским:
Котлеты из конины... Вслед
Махали долго мне... И не с кем
Мне эту тяжесть обсудить,
Что я ношу в душе с той встречи...
Ах, только б дотерпеть, дожить
Нам до победы всем... Далече
Еще благословенный день...
Я вноь с продкартами в Тагиле...
Н мне – не в страх, не в труд, не лень –
Лишь только бы быстрей добили,
Те танки, что ковались здесь,
Врага нещадно в ратном поле...
Отмщенья пламенная взвесь –
Сплав ненависти, горя, боли
Воистину объединял
Фронт с тылом в монолит ударный,
Врага разивший наповал....
Фишист, жестокий и коварный,
Стране принесший море бед,
Уже он ощутил: пружина,
Что прежде сжалась, вдруг в ответ
Разжалась – и неудержимо
Пошла захватчиков давить
Народа доблестная сила...
-- Дай дотерпеть и пережить
Войну! – Я Господа молила...
Лишь в сорок третьем, в декабре
Вришел нам вызов от Ефима
В столицу... В чистом серебре
Уральские предгорья... Мимо
Уже теперь мне близких мест
Скользил наш выстуженный поезд...
Здесь жизнь моя лежит окрест –
Хочу ей поклониться в пояс,
Прощаясь, видно, навсегда...
Отъезд и радостен и тяжек...
Куда, судьбы моей звезда,
Ведешь сейчас?...
-- На Сивцев Вражек –
Там ждет семейное гнездо...
Вот лишь теперь замужней дамой
Мне становиться – от и до...
Что ж, осчастливлю панорамой
Квартиры, где придется жить
В семиэтажном старом доме...
Соседи, с кем теперь дружить
Вридется неизбежно... Кроме
«Мсиньковской» крохотной семьи,
Справлявшей здесь медовый месяц,
На кухоньке кастрюльки чьи?
Кто с нами здесь житье замесит?
Один – известный всей Москве
Был композитор Виктор Гершов –
(Оранский – псевдоним)... Молве
Дал пищу он, толпу потешив
Горячей сплетенкой: ушел
Он от супруги из квартиры
На Горького... Да-да... Душой
Вдруг прикипел к другой... Хоти мы
Иль не хоти – с любовью нам
Не сладить... Зрелый композитор
Подругу Раи в свой «вигвам»
Привел, лишь нотных папок «сидор»
На Сивцев Вражек перенес...
Был, кстати, плодовит маэстро
И знаменит... Увы, склероз
У всех... Хотя бы мне уместно
Напомнить: Гершов написал
Балеты – (все неординарны) –
К примеру – «Футболист»... Стяжал
Балетом славу – благодарны
Поклонники за новизну:
Игрался и футбол на сцене
Большого... Тот спектакль вдохнул
Вторую хизнь в балет.. Забвенье,
Увы, коснулось и его...
А, между прочим, он путевку
Дал творчеству еще того
Великого, кто постановку
С тех пор, быть может, больше ста
Осуществил народных танцев...
-- Кто, Моисеев?
-- Да! Мечта –
Ансамбль, восторг у иностранцев
Он вызывает много лет,
А старт был дан на том «футболе»,.
За коим творческий дуэт
«Трех толстяков» осилил... Соли
Немеряно валили в суп
Друг другу Гершов, Моисеев...
-- Еще такой пассаж – ты труп!
-- Ты лиходей из лиходеев!
А после вся Москва рвалась
На небывалую премьеру,
Где, кстати, отмечалась власть...
Сосед описывал манеру
Своих балетных партитур,
А эталоном был Стравинский:
-- Мои – в подобие гравюр
Барочных – сложные изыски,
Его – попроще, а пишу
Стремительно – балет в полгода...
Перед войной немалый шум
У терпсихорного народа
Последний Гершовский балет,
Шекспировский, веселый вызвал...
Оранский-Гершов высший свет
Столичный зная, много выдал
Мне околобогемных тайн...
Рассказывал о Пастернаке,
Цветаевой... Он “Ja” и “Nein!”
Знал по-немецки... Если «якал» --
То часто означало «да»...
Он был обломовец натурой –
Приветлив и смешлив всегда...
Жена – с отличною фигурой
Блондинка, прибалтийский тип,
Да, кстати, и была оттуда,
Из Латвии... Оранский «влип»...
И это – видно: не причуда»...
Женой Оранского сперва
Была народная артистка
Анастасия Зуева...
Ушел – и все! Судьбы расчистка?
В том обиталище жила –
В каморке, что была при кухне,
И мать с ребеночком... Была
Немолода... Как прежде, будни
Нещедры, часто голодны...
Пора пристраиваться к делу...
Мы с мужем тоже влюблены,
Но надобно и здесь Победу
Моим участьем приближать...
Я восстанавливала связи,
Друзей пыталась отыскать,
С которыми росла в инязе...
В библиотеку повлекла
Студенческой поры привычка...
Во счастью, вовсе не дотла
Сожгла война язык... Отмычка
К полузабытому – она
В толстенных старых фолиантах...
Как я к наукам голодна...
-- А вы, при ваших-то талантах
И тонком чувстве языка,
Куда исчезли после вуза? --
Преподаватель... Я слегка
Растеряна... А вдруг от груза
Меня тревожащих проблем
Случайный виз-а-ви избавит?
Я поделилась горьким, тем,
Чем голова полна... Кивает:
-- С профессоршей поговорю...
Маскальская припоминает
Студентку лучшую свою,
В иняз военный приглашает –
Клянусь, не подведу ее...
И вот я приступаж к «дейчу» --
И смысл московское житье
Вмиг полный обрело... Надежду,
Опору в жизни обрела
С заплатой и престижем вместе...
Я просто счастлива была...
Вы сами оцените, взвесьте:
Военный важный институт,
В котором я преподаватель
И переводчик... И зовут
Меня по отчеству, как прочих...
Когда вхожу в учебный класс,
Меня приветствуют вставаньем...
И под прицелом зорких глаз
Стремлюсь, стараюсь упованьям
Орденоносных, боевых
Все повидавших офицеров,
Уча как можно лучше их,
Здесь соответствовать.... И нервов
На них потрачено – ого!
Немецкий вправду очень труден...
Как лучше донести его?
-- Товариши, мы вместе будем
Бороться с трудностями... Вот:
Различье гласных: долгих – кратких,
Закрытых – и наоборот –
«Гортпнье и шипенье «ах» - «их»,
Глухие – звонкие... Язык
Так требователен к дыханью,
К артикуляции... Не бзик –
Преподавателей старанье
В произношении... Крепись,
Курсант, лиха беда начало,
Произношению учись...
А впереди других немало
По морфологии проблем,
По синтаксу и переводу...
Кому-то, а возможно – всем,
Вуз интересен... Им в угоду
Детализирую: сперва
При том инязе, где училась,
Был создан факультет... Молва
С причиной вмиг определилась:
Стоим в преддверии войны...
Небезизвестный граф Игнатьев
Вещал, что, доблестно должны,
Язык врагов, чтоб лучше гнать их,
Учить, стремления полны...
А главным в воинском инязе –
И это люди знать должны –
Был генерал-майор Биязи,
Ник-Ник – курсантская братва
Так сокращенно называла,
Конечно, за глаза... Москва
О новом факультете знала
Немного: стартовый набор --
Всего-то двадцать три десятка
Курсантов, что брались в упор
Учиться шпрехать... Опечатка
Моей судьбы, что в институт
Я в сорок первом не попала,
Как намечалось... Фима тут
Помог иль помешал... Ковала
Я на Урале щит страны,
За что отмечена медалью...
И вуз военный от войны
Отправлен осенью подале...
Он в Ставрополе продолжал
Готовить фронтовых лингвистов
И марку высоко держал...
Биязи был в делах неистов...
Сам знал четыре языка...
Сверх десяти... В начале века
Россия лучшего стрелка
Не знала... Вот уж человека
Всевышний щедро одарил...
Родился Николай в Тбилиси...
Чудесной родословной был
И предками всегда гордился...
Вот знаменательный нюанс:
Певице Лебедевой Дарье,
Сам Глинка посвятил романс...
-- Его бабуле?
-- Угадали!
Дед генерала, Саша Пальм,
Был вместе с Федей Достоевским,
Взведен на жшафот... Жанларм-
Палач уже движеньем резким
Удавкой шею окрутил...
Депеша тут пришла с посыльным:
Царь «милость к падшим» проявил»
Пальм каторжным, а после – сыльным,
Как Федор Достоевский стал...
(«Записки...» Федора читайте
Из «дома мертвого»...) Финал:
Теперь его с Толстым встречайте:
Он Севастополь защищал –
И показал себя героем,
Чем внуку честь завоевал
Гимназии бесплатной... Вторим
Воспоминаниям о нем,
Кто помнил мальчика Биязи:
Горела творческим огнем
Душа с младенчества... Заразе
Театра мальчик отдал дань:
С пяти годков играл в спектакле...
С таким, попробуй, рядом встань,
Неординарен ведь, не так ли?
Спортсмен, какого поискать:
Единоборства, матчи, дерби –
Везде Биязи, а стрелять!...
И даже первый гейм по регби
С его участием прошел...
Он полон сил и ненасытен:
Бокс, яхта, велоспорт, футбол,
Коньки, и автогонки... Виден
Азарт и удаль... Побеждал...
И в языках не знал предела:
Он шпрехал, спикал и аблал –
Четырнадцать их знал! Хотела
И я бы знать их хоть пяток...
Четырнадцать! Представить страшно:
А Николай Биязи – смог...
В четырнадцатом в рукопашной,
В лихой атаке штыковой,
Ему, конечно, нету равных...
Лазутчик, удалец, герой,
Один из доблестных и славных,
Кому Георгиевский крест
Вручают... В службе продвигают...
Не выдаст Бог – свинья не съест –
О нем и в Петербурге знают –
Продвинут в офицерский чин...
Поди, война казалась спортом?
А тут – октябрь... Не он один
Был на развилке... Патриотом
И тот считал себя, кто шел
На Дон в Корниловские роты...
Биязи – красный... Не футбол,
А смерть за смерть... Енго зеботы –
Охрана станций и дорог
В прифронтовой черте Кавказа...
А в сорок третьем он помог,
На время кабинет иняза
Покинув, создавать отряд
Из альпинистов-рекордсменов,
Устроивший кромешный ад
Для «Эдельвейса»... На спортсменов
Расчет был верен... «Вертикаль»
Недавний классный фильм с Высоцким
На тех героев намекал...
Я и иняз к стенам московским
Синхронно возвратились... Взял
Бразды правленья вновь Биязи –
Выходит гороскоп совпал,
Коль суждено мне с ним в Инязе
Ковать победу... До войны,
Что означает: до иняза,
Он был в Италии – (должны
Лишь удивляться, что от сглаза
Рок генерала уберег –
Не ошельмован был шпионом) –
Военным атташе... И мог,
Имея сходство с дуче, с оным
На итальянском языке,
Владел которым безупречно,
Решать проблемы... Вдалеке
От Родины, грустил, конечно...
Хотя происхожденьем был
Отчасти – итальянец... С фронта
Вернулся в новом званьи... Пыл,
Не растерявший, он охотно
Вникал в учебные дела...
И полковым «переводягам»
На фронте сильно помогла
Книжонка-крошка... В книжку загнан
Окопный фрицевский жаргон...
Сам некогда солдат окопный,
Отлично разбирался он
В душе солдатской... Неудобный
В общении высоком, слог,
В окопах был вполне уместен...
Зато в самом инязе смог
Брань вывести... Суров и честен,
Живой носитель-эталон
Военной этики старинной...
Уж если обещает он,
То выполнит... Гигант былинный –
Ученый, интеллектуал,
Он, кандидат наук военных,
И в педагогику вникал
До самых-самых сокровенных
Глубин... И хоть часы сверяй –
Он никогда на опоздает
И на минуту... Просто рай,
Когда начальник спец и знает
Отменно в нашем деле толк...
Но требователен – безмерно,
В том видя свой служебный долг...
Он – в гневе – не срывался нервно,
А только голос понижал -
И точно в ледяную прорубь
Одним лишь взглядом погружал...
Любой, впадая в стыд и отупь,
Готов был провалиться в ад...
-- Филологи! Интеллигенты!...
Два слова – и холодный взгляд...
За генерала из легенды
Любой инязовец готов –
В огонь и воду... В сорок пятом –
Парад Победы... Он орлов
Иняза –
-- Четче шаг печатай! --
Пред Мавзолеем так провел,
Что сам Верховный удостоил
Похвал – мол, генерал -- орел...
Я на трибуне... Озаботил
Вначале нежеланный дождь...
Но вскоре все о нем забыли...
На празднике и я, и дочь...
В едином теле вместе были...
Вначале девушки прошли –
Парадом физкультурным, ярким...
Я любовалась, чтоб легли
Картины красоты, закалки
На облик дочери моей,
Которую в себе носила...
Потом парад военный... Всей
Отчизны доблестная сила
Здесь отражение нашла...
А сила вражья к Мавзолею
Поверженная в прах легла...
Конечно, я, как все, лелею...
В душе и гордость и восторг,
Когда, чеканя шаг, на площадь
Вступает институтский полк...
И то не дождик нам полощет
Лицо и душу в этот миг,
А слезы радости, и счастья,
И горечи за тех, родных,
Кто оказался личной частью
Вселенской гибельной беды...
Из восьмерых дядьев и теток –
Ни одного в живых... Звезды
Над прахом нет – и кто найдет их
В оврагах смертных и ярах,
Куда их сваливали кучей...
Фашизм – мой личный вечный враг –
И вечная хвала могучей
Советской Армии моей,
За то, что спасена свобода,
Мир сохранен от тех зверей...
Господь иного бы исхода
Той битвы битв не допустил...
Разволновалась... Успокоил
Привычный вид моих верзил...
Экзамен Нюрнберг нам устроил...
Евгений Гофман – выпускник,
Позднее – сам преподаватель,
Немецкий знавший не из книг –
Парламентер и дознаватель
В допросах пленных... Это он
На знаменитом трибунале
Так обеспечивал синхрон,
Что руку Жене подавали
И Жуков и Вышинский... Так
Трудилась и его бригада
Инязовских «переводяг»...
Иных примеров и не надо...
Мы в вузе, точно у станка...
При том, что велика нагрузка --
И сверхнагрузка велика:
У Сталинграда, возле Курска
Трофеи – документы... Мрак:
Их эшелонами возили.
И горы вражеских бумаг
Мы день за днем переводили...
Еще: готовил институт
И разговорники для фронта...
Учебник классный издадут...
Ведь фронту не один патрон-то
Необходим... Готовил вуз
Преподавателей военных
Училищ ... Словом, перегруз
Был сильным... И к допросам пленных
Порою привлекали нас –
Все прибавляли нам работы –
До полного отказа глаз...
Роптали? Вовсе нет! В заботы
О завершении войны
Всем коллективом военвуза
Восторженно погружены –
И нам заданья – не обуза.
Для многих – готика трудна...
Но я-то с детства так читала...
Те документы, что должна
Пеереработать, -- понимала...
Нам радостно: свой скромный вклад
Привносим в скорую победу.
И каждый в военвузе рад
Чуть больше сдалать, только б эту
Скорее завершить войну...
Побочный результат – неслабый
Профессионализм... Пойму
Сей факт позднее... Боже правый –
Какой дисциплинарный пресс
И педагогам и курсантам!
Все под приказом. Скажешь:
-- Есть! –
И стой – таким себе Атлантом
Под грузом непосильных дел –
Изволь их все исполнить к сроку...
Иной повеситься хотел,
Случайно опоздав к уроку –
Так жестко за него брались,
Снимая стружку, командиры...
Одно спасение: винись...
Мои начальники – кумиры –
(Как без кумиров молодым) –
Все те же: генерал Биязи,
Маскальская... И важно: им, --
(Когда лилось немало грязи
На «инвалидов» той графы,
Что выдавала иудеев) –
Я верю:
-- Только головы
Не забивайте! Мы злодеев
Не держим... Все для нас равны...
А провинитесь – сами спросим......
Известьем вдруг огорчены:
Биязи отставляют... Хозин,
Анекдотичный солдафон,
Сменивший интеллектуала...
Незадолго пред нами он
Приволжским округом удало
Командовал... А брошен к нам,
Надеюсь, в виде поощренья?
Все возрыдали... Он к чинам
Питал лишь старшим уваженье.
Преподавательский состав,
Курсанты для него, что быдло...
У проходной привычно встав,
Высматривал с утра: он, видно
Немалым комплексам страдал:
Глядел: достойно ль козыряют
Ему?... Повторно заставлял
Себя приветствовать... Сияют
У генерала три звезды
На каждом золотом погоне,
Лампасы-прибамбасы... Ты
Пред ним, как муха на ладони...
Как энтузиастично он
И радостно тебя прихлопнуть
Стремится! Словом, солдафон...
От рева зычного оглохнуть
Недолго... Утверждал себя
Муштрою генерал-полковник...
Заноза в нем торчит, свербя:
Подобострастных и покорных,
Как наилучшимх привечал,
Гнобил достойных, честь имевших...
С утра на КПП торчал...
Разносов, издали гремевших,
Услышав генеральский рык,
Неслись к забору офицеры...
Какой в башку сатрапа бзик
Втемяшится? Ведь есть примеры:
Ломал карьеру, исключал,
Конечно тех, кто поспособней...
Похоже, мстил им генерал,
Тем, в ком заметил дар Господний....
Его, как пропасти, боюсь...
Но исключен был ас из асов –
И вынужден покинуть вуз
Лингвист от Господа, Кудасов...
И я, от страха, чуть жива,
Взвалила на себя обузу:
Отправилась качать права:
Мол, делу нашему и вузу
Кудасов нужен, он талант...
К отпору, видно, непривычный...
-- Ну, пусть останется курсант,
Коль вправду он такой отличный...
Кудасов получил диплом,
Служид в Германии, наверно...
Надеюсь, поминал добром
Ту, кто его спасая, нервы
Сжигал, переступая страх...
Десяток лет упорно копит
В военинязовских стенах
Моя персона важный опыт...
Прийти сюда сподобил Бог...
Преподавательских изысков
Полно... Теперь я – педагог...
И знаю, как учить лингвистов...
И доброй памятью воздав
Моим коллегам за заботу, --
(Преподавательский состав
Вел незаметную работу,
Шлифуя навыки, даря
Взаимно ценные находки) –
Перелистнув календаря
Четыре тысячи коротких,
Так быстро выпавших страниц,
(Какое время, не забудьте...)
Ценнейший опыт из крупиц
Собрав, я снова на распутье...
И дочери двенадцать лет,
И мне уже плшло за тридцать...
Я, институт, мой факультет
Давно нерасторжимы... Длится
Роман с немецким языком...
Чудесный коллектив, где склоки
Немыслимы... И нет ни в ком
Друг к другу зависти... Эклоги*
*
Сентиментально-идиллическое восхваление прелести мирного, безмятежно-счастливого существования в кругу семьи...
По умолчанью не в чести.
Все время -- делу... В нашем круге
Корпоративном все почти --
Сердечные друзья, подруги...
Из самых близких назову
Чуваеву и Иванову...
Бывает, и склоню главу
В расстройстве к их плечу... Суровы
Все околичности судьбы –
Порою и хлестнет с оттяжкой...
Когда начальники тупы,
Лишь дружба выведет из тяжкой
Депрессии... У Веры был
Серьезный опыт заграничный:
Наш генерал ее включил
В комиссию со специфичной –
Задачей: возвращеньем к нам,
Сверхценных книжных раритетов,
Которые найдутся там,
В Германии... И книговедов
Послали, разыскать тома
В тисненых древних переплетах
Из наших городов... Весьма
Сверхделикатная работа....
У Ивановой – фронтовой
Толмаческий сверхценный опыт,
Геройской жизнью боевой
В сражениях жестоких добыт...
Не зря наш вуз ценим в Москве
Хоть конкурс к нам особо строгий...
В верховной чьей-то голове
Идейка родилась... В итоге
Один из лучших – институт
Закрыли повеленьем свыше –
Коту под хвост – гигантский труд –
И вот мы все лишились крыши...
Но опыт с маркой ВИИЯ
Воистину открыл все двери...
И вот Чуваева, и я,
И Иванова -- в той же сфере,
Лишь крышей – университет...
Экономфак, истфак вначале –
И журналистский факультет...
Здесь нас надолго задержали
Судьба, декан, и коллектив
И одаренные ребята...
Я записала в свой актив,
Что первый страх пред ними как-то
Превозмогла... А страх-то был...
Что мне о них порассказали –
Мол, каждый – гений! Их, верзил,
Попытку пресекла вначале
Пофамильярничать со мной...
Я панибратство пресекала
Холодной вежливостью... Мой
Подход одобрен ими... Встало
Все сразу на свои места...
У них, в спецгруппах, спецпрограммы...
И их задача непроста:
Язык шесть раз в неделю... Гаммы
Скрипач играет каждый день –
Им так же постигать немецкий –
Глядишь – зашпрехает и пень...
Да с подготовкой неважнецкой
В спецгруппы наши не берут,
Да в группах по три человека...
И вскоре каждодневный труд –
И мой и их -- нас вел к успехам:
Уже их трудно отличить
От немцев и по разговору
И по письму... А страсть – учить
Войдет к ним в плоть и кровь – и скоро
Таланты вырвутся на свет –
Пойдут открытья и сюрпризы...
Тот – голосистый бард, поэт,
Другой – веселые репризы
Придумывал на языке –
Все соберем в одной копилке
Учебе в пользу... В юморке –
Разрядка, передых –зубрилке...
Цель наших студий – говорить,
А жизнь поодбрасывает темы...
Нам все равно о чем рядить
На языке... Мифологемы
Осмысливаем, что в мозги
Вошли студентам от Кучборской...
Пришел на улицы Москвы
Всемирный фестиваль... Заморской
В столице молодежи – тьма...
Спрос на студентов-полиглотов...
Концерты, встречи – кутерьма...
От интенсивных переводов
Мои студенты устают...
Но счастливы: они впервые
От немцев прямо узнают,
Что не напрасно вдохновили
Их прорываться на спецфак:
Язык у них живой, надежный...
Для них сюрприз, что вправду так,
Как учат их, пошпрехать можно
С конкретным немцем... В первый раз
Вошли в реальное общенье,
В котором показали класс –
И осознали смысл ученья...
Полет Гагарина... О нем,
Улыбчивом смоленском парне,
Апрелским незабвенным днем,
Взлетевшим над планетой, шпарь мне,
Студент! Задорный монолог
Я репликами направляю...
Задача, чтобы сам он мог
Свободно говорить... Гуляю
С моей спецгруппой по Москве...
Кого, что видим – обсуждаем...
Пускай не только в голове
Язык останется... Не знаем:
Возможно, и в ногах-руках
Моторика помочь способна
Общению живому, как
Предполагаю... Полнокровно
И страстно входит в душу к нам
Серьезный интерес к ученью,
Когда не только по глазам
Оно проходит к вдохновенью...
В то время и сама могла
Еще чему-то подучиться,
Когда в писательский пошла
Спецсеминар... Могло сложиться,
Что я на вольные хлеба
Уйду – переводить романы...
Кто знает, как решит судьба?
Еще меня любая манит
Доступная из перспектив...
Еще в освоенном, привычном
Не закоснела... Значит, жив
Дух творчества. И в двуязычном
Самодовольстве не гордясь,
Я понимаю: нет предела
Для совершенства... И учась
Литпереводу, одолела
Привычки, что приобрела
За переводом документов
Военных... Очень помогла
В кругу журфаковских студентов
Писательская школа мне...
На рубеже семидесятых –
Спецгруппа... Личности! Вполне
Предвидимый отбор зубастых
Веселых «гениев»... Семен,
Сергей Ромашко и Лабутин
Борис... Не по годам умен –
Сергей... Во всем дойдет до сути –
Московский интеллектуал...
Борис пришел из сельской школы –
Невиданным упорством брал...
Мои упреки и уколы
Семену доставались... Он
Был архистранным персонажем:
Всех старше возрастом... Силен....
Геракл --- Гераклом... С виду даже
И туповат и грубоват...
Но весь в эмоциях... Ранимый...
Его душа то в рай, то в ад
Кидаема... Непросто с ними...
Борис с Сергеем – ничего,
Всегда готовые к уроку...
Семен – проблемный... Мне его
Депрессии... С какого боку,
Тогда, не знаю, подойти...
То вдруг порывы вдохновенья –
Тогда он – первый... В общем, жди
То яркого стихотворенья,
То вдруг угасшего лица...
Тогда к нему не достучаться –
И так все время, без конца...
Короче – тридцать три несчастья...
С таким не заскучаешь, нет...
Сергей с Борисом притерпелись:
Мол, что с него возьмешь – «поэт»...
Спаялись три дружка и спелись –
Сложился крепкий симбиоз –
Взаимовыручка, поддержка...
Педагогический прогноз
Семену: иль прорвется дерзко
К вершинам творчества... А нет –
Угаснет, пропадет в унынье...
Что приготовил нам, «поэт»?
Представьте, попытался ныне
Сам свой рассказ перевести...
Но получилось суховато...
Попробуем рассказ спасти...
-- А где оригинал? Мне на дом
Его дадите на денек?
-- Ну, разумеется!...
Лиричный
Психологичный монолог...
Ритм, настроение... Критичный
Взгляд на Семенов перевод:
Нужна сплошная переделка...
Сижу, перевожу... Ну, вот –
Так много лучше... Но оценка
И автора важна... Семен,
Читая, смотрит благодарно...
И восхищенный возглас – стон:
-- Невероятно! –
И у парня –
Слеза в распахнутых глазах...
-- Понравилось:
-- Еще бы! Классно!...
Потоловали об азах
Литперевода... Не напрасно
Я на писательский тренаж
Тот, переводческий, ходила...
Достйным наполненьем наш
Союз журфаковский скрепила.
Учительский авторитет
Берет начало только в деле...
Слегка разболтанный «поэт»,
Кого я прежде еле-еле
Могла заставить кое-как
С упорством должным заниматься –
Блеск оживления в глазах –
И начал прибавлять, стараться...
Он прежде выезжал на том,
Что память дал Господь большую...
На перемене зырк – готов!
Никак «поэту» не внушу я,
Что надо вкалывать, пахать:
Язык немецкий необъятен –
И не позволю отдыхать:
Спецгруппа – потрудись, приятель,
Не как-нибудь, от сих до сих...
Тут речь Семена заиграла –
(Поэт всегда немного псих) –
Я вижу – новых слов немало
Сверх минимума приобрел...
Похоже, парень что-то понял –
И, видимо, в азарт вошел...
В его – лопатами – ладонях –
Листок... Ну, почерк – не прочесть...
С трудом доискиваюсь смысла...
Опять творенье? Так и есть!
В аудитории повисла
Торжественная тишина...
Сергей с Борисом с любопытством
Ждут, что скажу... Тут я должна
С невольным справиться ехидством
И переводик похвалить...
Гамзатовскими «Журавлями»
На дойче тщится удивить...
Причем, замечу (между нами),
Что, в общем, перевод неплох...
-- Семен, позволите подумать?
Возьму его с собой?...
Кивок...
Муж удивился:
-- Не пойму, мать,
Писать стишочки начала?...
Мелодия во мне звучала
Не отпускают от стола
Те «Журавли» -- и раздражало,
Что не находятся слова...
Вот «schnuerten» кстати прилетело...
И в напряженье голова...
«Daheim»! Два места я хотела
Поправить... Вроде удалось!
И стало малость поэтичней...
Вот
Обсуждения Журфак-4-8