В народе бытует давно возникшее представление о разгуле пьянства в Древней Руси. Обращение к историческим фактам поможет решить, соответствует ли истине подобное обыденное представление.
ВВЕДЕНИЕ
В народе бытует давно возникшее представление о разгуле пьянства в Древней Руси.
ВВЕДЕНИЕ
В народе бытует давно возникшее представление о разгуле пьянства в Древней Руси.
Обращение к историческим фактам поможет решить, соответствует ли истине подобное обыденное представление.
На заре русской истории великий князь Киевский Владимир Святославич, выбирая веру, будто бы сказал: "Руси есть веселие питье, не можем без того быти". Это легенда, сочиненная монахами-книжниками задним числом, спустя много времени после принятия Русью христианства. На протяжении столетий народ едко высмеивал склонную к бражничеству монашескую братию.
Впечатляющие описания беспробудного пьянства русских можно встретить почти в каждом сочинении иностранцев о России XV-XVII веков. Однако надо иметь в виду, что иностранные дипломаты и купцы сплошь и рядом относились к "варварской" Московии предвзято, руководствовались мимолетными и поверхностными представлениями о чуждой им стране, не зная ее языка и нравов. Образовались своего рода устойчивые штампы, кочевавшие по страницам записок в течение столетий, и лишь немногие путешественники ставили целью критически проверить сообщения своих предшественников. В пору средневековья городское население России было весьма малочисленным, но именно с жизнью горожан и сталкивались иностранцы, описывая чаще всего их праздники, поведение на площади перед государевым кабаком. О жизни деревни, где проживала подавляющая часть русского народа, иностранные наблюдатели знали очень немного или не знали ничего. Объективное исследование источников неизбежно влечет за собой критический пересмотр легенд и мифов.
Не мог народ, погруженный в беспробудное пьянство, выстоять в борьбе с силами суровой северной природы и одержать верх над иноземными завоевателями, многократно приходившими на Русскую землю.
Ю.А. Иванов
НАРОД И "ЦАРЕВ КАБАК" (К истории изучения проблемы)
Большой интерес представляет изучение антиалкогольных традиций в истории России. Советские исследователи немало сделали для изучения истории трезвеннических движений второй половины XIX – начала XX в., а также в плане социально-исторического анализа проблемы. Русский историк, этнограф, публицист Иван Гаврилович Прыжов (1827-1885) оставил большое научное наследие. Но особую известность у современников получила его "История кабаков в России в связи с историей русского народа", изданная в Москве в 1868 г.
"История кабаков" до настоящего времени не утратила своего значения как свод фактических данных по истории винного дела и виноторговли в России. Но, кроме того, труд Прыжова дает огромный материал, опровергающий измышления об извечности "русского пьянства". Идея книги возникла у Прыжова под влиянием невиданного народного движения за трезвость 1859-1861 гг. Ее страницы проникнуты осознанием гибельности народного пьянства. "История кабаков" была задумана Прыжовым как трехтомный труд. Первый из них он закончил еще в 1863 г. Этот том – единственный дошедший до нас. Сам историк оценивал первую часть своей книги как официальную историю кабаков.
"Целью нашей, – писал он в мае 1868 г., – было изучить питейное дело со стороны той плодотворной жизни, на которой произрастали кабаки, сивуха, целовальники; взглянуть на него глазами миллионов людей, которые, не умудрившись в политической экономии, видели в пьянстве божье наказание и в то же время, испивая смертную чашу, протестовали этим против различий общественных, иначе пили с горя".
Красной нитью через книгу проходит мысль о том, что царский кабак вводился силой и народ всячески сопротивлялся этому. Возникновение "царева кабака" историк связывает со временами Ивана Грозного, видит в этом "татарское", азиатское влияние и противопоставляет кабак древнерусской корчме как традиционному месту народного общения.
Прыжов прямо указывал социальную опасность кабака уже с момента его появления прежде всего для народных масс: "В московском кабаке велено только пить, и пить одному народу, т.е. крестьянам, посадским". И в XVI-XVII вв. народ неосознанно пытается противостоять этой опасности – просит снести кабаки, потому что "подле государева кабака жить не мочно". Но кабаки продолжали распространяться.
С горечью пишет историк, что именно под влиянием кабака "у великорусского народа мало-помалу сложилось новое правило жизни, что не пить – так и на свете не жить". Отсюда и главный, принципиальный вывод Прыжова: государев кабак вызвал пьянство народа, и пьянство это отнюдь не извечное, а результат целенаправленной политики.
Прыжов мучительно искал путь ограничения пьянства, но не находил его. Он отдавал дань характерным для XIX в. заблуждениям о возможных мерах уменьшения пьянства вроде вытеснения крепких напитков пивом, необходимости закусок в питейных заведениях. Но сам понимал наивность надежд на результативность этих мероприятий.
Огромной разоблачительной силой обладают страницы, посвященные винным откупам – практике передачи государством кабаков частным лицам за определенную плату, при этом доход откупщика и казны зависел от количества выпитого. Не случайно в 335 раз увеличился питейный доход царской казны за 140 лет существования откупов. В 50-е годы XIX в. для того, чтобы увеличить доходы от кабаков, были употреблены всевозможные средства, в том числе и слухи, что по целковому с ведра пойдет на выкуп крестьянской земли и на уплату недоимок. Именно в это время, по словам Прыжова, в кабаке "водку сменила мутная жижа, получившая название по цвету своему сивухи". Но в это же время впервые возникает и организованное движение за трезвость. Прыжов не скрывает, что "главной причиной отказа пить была дороговизна вина", но последствия этого решения были куда глубже.
Анализируя ситуацию по всей стране, рассказывая о возникновении первых обществ трезвости, Прыжов прямо указывает, что делалось это "по одной лишь инициативе народа". Историк впервые обобщил факты народной борьбы за трезвость, начиная от добровольных отказов пить и кончая мирскими приговорами о наложении штрафов и телесных наказаниях за употребление вина.
Прыжов указал, что борьба за трезвость способствовала отмене откупов и введению акцизной системы, то есть косвенного налога на спиртное. Но историк сразу увидел, что эти меры не уменьшили пьянства. Снова все "обставлено было так, что народ не мог обойти кабак", и это рождает у Прыжова разочарование. Не случайна и та горькая нота, которой кончается книга: "Оказалось много людей, или готовых выпить, или убедившихся, что легче напиться, чем каяться, и вот к кабакам потянулась целая вереница разного люда".
Но это не означало для историка, что все потеряно. Главное – народ на своем опыте осознал, что в борьбе с пьянством он может рассчитывать только на себя, вернуться к трезвости возможно, хотя и не легко.
Последний раз книга И.Г.Прыжова мизерным тиражом издавалась в 1913 г. Кое-что в ней наивно, а порой и ошибочно, но лучшие страницы "Истории кабаков" должны быть возвращены читателю. Это одна из первых попыток социально-исторического анализа причин пьянства, предпринятая с демократических позиций, объективное доказательство, что в борьбе за трезвость правда истории на нашей стороне.
А.И. Копанев
О КАБАКАХ НА СЕВЕРЕ В XVII ВЕКЕ
Из документов середины XVII в. выясняется, что в Двинском уезде было более 20 кабаков, в том числе в вотчине Антониево-Сийского монастыря, на Волоке Пинежском, в Сояльском и Кеврольском станах, в волостях и погостах (Неноксе, Уне, Луде, Кулое и др. местах). По допросным речам 1678 г. выясняется также местонахождение 14 кружечных дворов: 4 – в Холмогорах (кружечный двор, прибыточная стойка, Красный кабак, четвертная стойка), 4 – в Архангельске (кружечный двор, алтынная стойка, Красный кабак, банный кабак), 2 – в Волоке Пинежском (кружечный двор, кабак), 4 – в волостях вдоль Двины (в Емце, Ступино, Неноксе, Ракуле).
В ноябре 1655 г. обнаружилась крупная недостача (недобор) "кружечных денег". С двинских кабаков за три года надлежало собрать 24880 руб. 17 алт. ½ деньги, однако собиравшие кружечную прибыль "на веру" "голова гостиной сотни Иван Мельцев с товарищи" не добрали в 1654 г. против 1652 г. (когда было собрано 11213 руб. 13 алт. 3 деньги) 4755 руб. 18 алт. ½ деньги.*
* Если сравнить эти деньги с ценой на рожь – 10 алт. мера (4½ пуда), – то выйдет около 100000 пудов ржи. Нам известна оценка имущества крестьянского хозяйства на Двине в 1647 г. – оно оценено в 85 руб. 3 алт. Следовательно, кабацкий сбор за 3 года составил стоимость 304 крестьянских хозяйств. См.: Копанев А.И. Крестьяне Русского Севера в XVII в. Л., 1984. С. 102.
Иван Мельцев с целовальниками попытались оправдать недобор тем, что "питухов" было мало, так как годы были неурожайными и много "питухов" отошло на промыслы. Но правительство не поверило голове и велело расследовать причины недобора "большим повальным обыском". По приказу воеводы Бориса Ивановича Пушкина подьячий Съезжей избы Василий Михалицын спрашивал в Антониево-Сийском монастыре старцев: "Было ли радение" у Ивана Мельцева или "их была оплошка и нерадение", "не корыствовались ли они государевою казною", "не поступались ли с кружечных дворов питья себе безденежно и друзьям своим. На пиво запасы и мед во время ли покупали, деньги лишние на прогоны не приписывали ли, в указанные ли часы кружечные дворы отпирали и запирали. И во всем ли радели?" (Эти вопросы показывают те уловки, которые использовали целовальники). Старцы ответили незнанием. Да так обычно отвечали на повальных обысках и другие опрошенные. Как кончилось дело, из документов неясно. Но известны случаи взыскания "недобора" с населения, которое таким образом платило за сдержанность в питье "государевых вин". По указу 1697 г. винный недобор следовало взыскивать с земских людей.
Что представлял собой царский кабак, видно из расписки целовальников кружечного двора в Неноксе, принявших двор в 1688 г. По расписке в этом питейном заведении имелось "вина в государево мерное заорленое ведро – 51 ведро, да 2 ушата пива – 50 мер, да судов: чарка копеешная винная медная двоерублевые продажи, да деревянная чарка грошевая, да горка алтынная, да ковш двоеалтынный. Да пивных судов три шайки, да ковшик копеешной, а другой денежной. Посуды: печатных заорленных две бочки винные дубовые, большие, да полубезмяжная бочка пивная, да четвертная бочка винная, да замок висячий". Таково внутреннее "обустройство" царского кабака. Вся мерная посуда для хранения вина и торговли в разлив заорлена, то есть свидетельствована государственной властью. Из других принадлежностей кабака в других документах упоминается стойка, лавки, на которых часто засыпают пьяные, но ничего съедобного в кабаке не держали.
Содержать кабак населению было в тягость. Как показал И.Г.Прыжов, оно (население) обязано было выбирать из своей среды целовальников и окупать недостачу сборов. Видело население и прямой вред от кабаков и часто просило правительство о закрытии их в своей волости. Иногда правительство соглашалось на это. Так, в 1661 г. по челобитьям крестьян Тавренского стана был закрыт кружечный двор, однако, правительство тут же предписало брать "против откупов с наддачами" в приказ Большого Дворца по 13 руб. 21 алт. в год, то есть обязало население стана уплачивать откуп за закрытие кабака.
Приведенные документы показывают, что правительство смотрело на кабацкое дело как на очень доходную статью. Сеть кабаков, судя по Подвинью, была разветвленной. Царские кабаки устраивались на пристанях, ярмарках, при банях и обязательно – при таможнях.
В.И.Иванова
ВЕРХОТУРСКИЙ КАБАК В XVII ВЕКЕ
С открытием более короткой дороги в Сибирь в 1598 г. в верховье реки Туры был основан город Верхотурье, ставший почти на целое столетие единственными воротами в Сибирь, таможней и огромной перевалочной базой, куда зимним, "сухим" путем привозили с Руси товары и хлеб, а весной после вскрытия рек отправляли на дощаниках в глубь Сибири. Здесь же находилась масса пришлого люда – промышленных, торговых, "гулящих" людей, возчиков посошного хлеба, собиравшегося с жителей поморских уездов на жалованье сибирским служилым людям. Все это послужило основанием к тому, чтобы в Верхотурье уже в первые годы его существования правительство решило построить винокурню и открыть кабак.
Первые сведения о верхотурском кабаке встречаются в грамоте приказа Казанского дворца верхотурскому воеводе Неудаче Плещееву от 3 марта 1604 г. Из ее текста видно, что воевода поздней осенью 1603 г. получил наказ курить вино из верхотурского хлеба, а хмель щипать в Верхотурье и в Туринском остроге. Было ведено также варить на продажу мед и пиво, когда в Верхотурье бывало большое скопление приезжего люда.
Правительство очень заинтересованно относилось к постоянному увеличению винокурения в Верхотурье. К этому его толкала погоня за прибылью, которую давала торговля алкогольными напитками. Из грамоты приказа Казанского дворца от 24 февраля 1605 г. видно, что в Верхотурье ведро вина (так тогда называли водку) продавали по 2 рубля 21 алтыну 4 деньги, а курение его обходилось казне всего в 21 алтын, т.е. ведро вина давало казне чистой прибыли 2 рубля 4 деньги. Если цены на водку слишком поднимались и выручка кабака падала из-за падения спроса на алкогольные напитки, правительство шло на понижение цен, "чтоб нашей казне было прибыльнее и приезжие б люди покупали болши".
Из грамот приказа Казанского дворца 1620-х годов видно, что был открыт кабак и в главном городе Сибири Тобольске, но к 1623 г. его были вынуждены закрыть, так как, говорится в одной грамоте, "тобольские служилые и всякие жилецкие люди учели на кабаке пить беспрестанно, а иные и пропились. И в Тобольску потому кабак велено свесть, чтоб от кабака тобольские служилые люди нашей службы, а торговые и всякие люди промыслов своих не отбыли".
Существование Верхотурского кабака приводило к тем же плачевным результатам. В августе 1623 г. верхотурский воевода кн. Н.П.Борятинский писал в Москву, что верхотурские служилые люди – стрельцы и казаки, ямские охотники и пашенные крестьяне от того кабака одолжали и обнищали. Без указа сверху он не смел "унимать" от кабацкого питья ни служилых людей, ни крестьян, ни ямских охотников, но, вероятно, он просил закрыть верхотурский кабак, ссылаясь на историю с тобольским кабаком. В ответ воевода получил грозный разнос из приказа Казанского дворца:
"И вы то пишете к нам, не радея о нашем деле, что кабак хотите отставить. А кабак заведен на Верхотурье давно, до московского разоренья задолго, и преж вас многие наши воеводы на Верхотурье бывали, а о том кабаке к нам не писывали. А вы, где было нам искати перед прежним во всем прибыли, а вы и старое хотите ростерять... И вы, делая леностию своею и не хотя нам служити, пишете к нам не делом".
В грамоте также сказано, что в верхотурском кабаке не одни верхотурские жители пьют, что живет там много приезжих людей, больше, чем в других сибирских городах, поэтому он и заведен в Верхотурье в давние годы и "ныне ему быти по-прежнему". Что же касается местных жителей, то в грамоте лишь рекомендовалось:
"...и вы б велели учинить заказ крепкой, чтоб на верхотурском кабаке верхотурские служилые люди и ямские охотники, и пашенные крестьяне не пропивались... И сами б есте к тому призирали почасту, чтоб на верхотурском кабаке кабацких денежных доходов пред прежними годы собрати с прибылью... чтоб нашей казне была прибыль".
У нас нет точных данных, сколько вина курилось в год на верхотурской винокурне, но в 1639 г. только на закупку хмеля в Великом Устюге и в Казани было отпущено 300 рублей. Хмель в том году из-за неурожая покупали дорогой ценой – по 3 рубля за пуд, но и по такой цене можно было купить 100 пудов хмеля!
В том же 1639 г. тобольский воевода требовал прислать из Верхотурья 250 ведер вина "на ленский отпуск" и 346 ведер "на тобольские росходы". Верхотурский воевода Воин Корсаков жаловался, что "по великой нуже" смогли послать из Верхотурья только 48,5 ведер вина. Так как на Верхотурье запасов его не оказалось, а "сколько вина на винокурне искурят, то на кабаке и выпьют, потому что из руских городов с хлебными запасы на Верхотурье в приезде всяких людей живет много и перед прежними годы на кабаке вину росход болшей". В ответ Сибирский приказ велел, "не отписываясь ничем", прислать все недосланное вино – "на тобольские росходы", "в городы на посылки", "для ленского отпуску". И все это при непременном условии, чтобы и "на верхотурском кабаке за вином простою и... казне перед прежним недобору не было"! Если предположить, что при таком повышенном спросе расход вина в верхотурском кабаке был не меньше заявки Тобольска, то годовой выход его более чем 1000 ведер не будет преувеличением.
Некоторые сибирские воеводы развернули частную продажу алкогольных напитков, пользуясь своей удаленностью от Москвы. В грамоте Казанского дворца 1620 г. говорится о том, что тобольские воеводы послали 100 ведер вина и 33 пуда меду в Березов на продажу и раздачу служилым людям, посланным на службу в Мангазею. Но в Березове воевода Василий Нармацкий продавал свое вино, а казенное вино и мед никому пить не велел. Из Мангазеи Иван Биркин посылал в зимовье в Туруханск продавать свое вино и хмель, взяв на этой продаже больше 8 тысяч рублей. Казна не могла допустить такой утечки прибыли. В этой же грамоте сибирские воеводы были строго предупреждены: "А однолично б вам вперед вином и медом не торговати... А будет вперед учнете торговати и вином и медом... и учнете нашею казною корыстоватца, а после про то сыщетца, и вам от нас быти в великой опале".
Местное ясачное население (вогулы, татары) каждую осень привозило в Верхотурье ясак – меха, лосиные и другие кожи. Чтобы этот государев налог платился без недоимок, плательщикам подносили чарку водки (так называемые "вогульские росходы"). Таким образом и туземное население втягивалось в употребление алкогольных напитков. Попадаются случаи смертельных исходов от употребления вина. Так, 17 марта 1699 г. выборный посадский целовальник верхотурского кружечного двора Иван Бессонов и стрелец Меркурий Корешков в своем "извете" зафиксировали смерть от выпитого вина ясачного вогула Лялинской волости Чухлая Микиткина.
Верхотурский кабак принес дополнительные тяготы для населения уезда. В первые годы его существования сбор хмеля был возложен на верхотурских стрельцов и казаков. В неурожайные годы им приходилось покупать хмель дорогой ценой, что вызывало их протест. Приказ Казанского дворца велел хмель на стрельцах и казаках не править. В середине XVII века хмель собирают и сдают уже пашенные крестьяне. Они же несли повинности по заготовке и возке дров на винокурню. Верхотурский посад должен был выбирать из своей среды винокуренных целовальников, целовальников на кружечный двор, для сопровождения вина в Тобольск. Последние несли материальную ответственность за разбившиеся в пути бочки.
Заботясь об увеличении производительности верхотурской винокурни, Сибирский приказ послал в 90-е годы в Верхотурье опытного винокура, в задачу которого входило как усовершенствование самого производства, так и подготовка местных мастеров-винокуров. Таким образом, на протяжении всего XVII века правительство прилагало все усилия, чтобы увеличить выпуск вина на верхотурской винокурне, так как продажа его приносила огромную прибыль. При этом совершенно игнорировались такие моменты, как физическое и психическое здоровье населения, его благосостояние и даже платежеспособность.
Л.С. Лавров
КАБАЦКАЯ РЕФОРМА НИКОНА
Деятельность патриарха Никона освещена в историографии широко, но неравномерно. В поле зрения историков, изучавших реформы Никона или его конфликт со светской властью, как правило, оказывались вопросы церковного права или догматические тонкости. Только с В.О.Ключевского реформу Никона и последовавший за ней раскол русской церкви начали рассматривать в связи с социально-политическими противоречиями русской действительности XVII века.
Одной из первых реформ, во время которой светская и духовная власть еще действовали в союзе, была кабацкая. Необходимость борьбы с бражничеством диктовалась тяжелым положением страны, еще не изжившей наследия Смуты. Одними из инициаторов этой борьбы выступили отцы церкви, которых беспокоил как внутренний отход паствы от церкви, так и "нестроения" в монастырях. Еще в 1646 г. предшественник Никона патриарх Иосиф послал ко всему духовному чину в Москве наказ, в котором сообщил, что царь приказал всем духовным и мирским людям в предстоящий великий пост "поститися и жити в чистоте со всяким воздержанием, и от пьянства и от неправд, и от всякого греха чтоб удалялись". Правящие верхи видели в бражничестве тревожное свидетельство падения традиционных христианских ценностей. Так, в царском указе 1648 г. отмечалось, что "умножилось в людех во всяких пьянство, и всякое мятежное бесовское действо, глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми". В том же году патриарх Иосиф "велел послать по всем монастярем грамоты таковы ж, чтоб отнюдь в монастырех хмельного всякого пития не было". Однако рассчитывать на изменения нравов клира без серьезных изменений в жизни мира не приходилось. Требовалась реформа питейного дела, с проведением которой светская власть не могла справиться без идеологической и практической поддержки церкви.
Начало реформе положили два царских указа, появившихся в 1651-1652 гг. Указ 1652 г. предписывал "во всех городех на кружечных дворех денежную казну сбирать на вере, а на откупу кабакам нигде не быть". Таким образом, правительство наконец решилось заменить ненавистного народу откупщика и его приказчика на "верхных людей" – выборных посадских, приводившихся к крестному целованию и собиравших кабацкие доходы прямо в государственную казну. Одновременно сокращалось и количество кабаков. "Во всех городах и в государевых больших селах быть по одному кружечному двору, а в меньших малолюдных селах кружечным дворам не быть", – гласил указ. Еще дальше пошел "тишайший царь" в следующем году, запретив содержать частные кабаки и поварни: "За бояры, за стольники и за дворяны московскими и за жильцы, и за приказными, и всяких чинов за людьми в городех и уездах, в поместьях и в вотчинах, и по дорогам, кабакам и кружечным дворам и вину продажному нигде не быть, и те все кабаки и поварни в поместьях и вотчинах свесть".
Государственная монополия на виноторговлю задевала интересы "бояр и других знатных вельмож" – владельцев кабаков, и это было отмечено Адамом Олеарием. В результате оба указа не были скреплены боярским приговором. Для того чтобы провести их в жизнь, потребовалось обращение к авторитету церкви. Было созвано особое совещание ("собор"), на котором присутствовали царь, патриарх, "освященный собор" и Боярская дума (11.09.1653).
Решение "собора" сохранилось в составе памяти из приказа Новой чети в Приказ Большого дворца от 12.08.1653 г., которая, в свою очередь, цитируется в уставной царской грамоте о продаже питий на кружечном дворе в Угличе (19.08. 1653 г.). Содействие церкви наложило свой отпечаток на содержание этого документа. Во-первых, вопреки традиционному требованию "питухов от кабаков не отгонять" на этот раз предписывалось, чтобы "на кружечном дворе питухом и близко двора не сидеть и пить давать не велели". Приказано было не продавать больше одной чарки человеку, ограничено время продажи вина. Во-вторых, ведено было "священнического и иноческого чину на кружечные дворы не пускать и пить им не продавать". Наконец, по воскресным дням и на время поста кружечные дворы закрывались.* Все эти ограничения были призваны и могли сократить продажу вина, одновременно с ограничительными указами "верным головам" и царским целовальникам было предписано собрать установленную сумму "кабацких денег" "перед прежним с прибылью", а в противном случае недобор должен был быть "доправлен на них". Тем самым сборщики "кружечных денег" были поставлены перед выбором: либо обходить все ограничения, либо расплачиваться своим имуществом. Правительство, потерпевшее в конце 40-х гг. неудачу с налоговыми новшествами, просто не могло отказаться хотя бы от части "кабацких денег". В этом заключалась одна из основных причин неудачи кабацкой реформы. По свидетельству современников, пьянство не уменьшалось.
* Обращалось внимание и на то, чтобы "на кружечном дворе скоморохи, с бубны и с зурнами, и с медведи и с малыми собачками, не ходили б и всякими бесовскими играми не играли никоторыми делы".
Кабацкая реформа принадлежит к числу начинаний, предпринятых в интересах посада, осуществление которых было связано с именем патриарха Никона. Дальнейшая социальная политика перечеркнула ее результаты. В 1663 г. винные откупа были восстановлены, в 1681 вновь уничтожены; но на практике они никогда не исчезали. Против винных откупов, которые Никон называл "злодейскими", выступали Юрий Крижанич и В.В.Голицын. Последний прямо предлагал уничтожить государственную монополию "на кабаки и разные продукты торговли... полагая, что таким образом сделает народ более трудолюбивым и промышленным, так как ему представится надежда на обогащение". Русская действительность XVIII века, когда винокурение стало одной из сословных привилегий дворянства, а откупа – неотделимой принадлежностью казенной монополии на виноторговлю, сделала эти планы несбыточными.
Е.В.Седякина
СКАЗАНИЯ ИНОСТРАНЦЕВ О ВИНОПИТИИ В РОССИИ В XVI-XVII ВЕКАХ
Иностранные путешественники, посещавшие Московское государство в XVI-XVII в., оставили потомкам воспоминания и дневники путешествий, в которых дано множество более или менее точных описаний быта и нравов русского народа. Редкий путешественник обходил стороной вопрос о винопитии в России. Так, Михаил Литвин в "Отрывках о нравах татар, литовцев и москвитян", укоряя своих соотечественников литовцев за пьянство, ставил им в пример татар и русских: "Подобно московитянам и татары и турки, хотя и владеют областями производящими вино, – писал он, – но сами его не пьют, а продают его христианам". Борьбу с пьянством на Руси Михаил Литвин считал государственной политикой. Он отмечал, что "в областях Московии и Татарии воспрещено пьянство". Иван Грозный, заботясь о трезвости своего народа, утверждал Литвин, построил для иностранцев специальную слободу Наливки, в которой они могли бы производить и пять вино. Очевидно, автор пользовался недостоверными сведениями. Следует заметить, что его описания пьянства литовцев так же мрачны и маловероятны, как и картины русского пьянства в изображении других иностранцев. Дж. Тедальди и Герберштейн, как и Михаил Литвин, упоминали об ограничении производства и употребления вина в России в первой половине XVI века. Но уже А. Дженкинсон, посетивший Москву в 1557 г., в своих записках говорил о существовании царских кабаков, в которых и мужчины и женщины пропивали не только свои деньги, но и имущество.
Однако наиболее "выразительное" описание "русских нравов" оставил в первой половине XVII в. секретарь голштинского посольства Адам Олеарий. Он утверждал, что "ни один народ не предается так пьянству, как русские, и даже духовенство не составляет исключения", "духовные особы часто так напиваются, что только и можно по одежде отличить их от пьяных мирян". Пьянство Олеарий считал естественным, будничным состоянием русских: "если видишь по улицам там и сям пьяных, валяющихся в грязи, то не обращаешь на них внимания, как на явление самое обычное". С нескрываемой иронией описывает этот путешественник обычай в знак внимания подносить чарку водки. Он приводит несколько случаев, когда не только простой люд, но и царские послы, боясь оскорбить отказом, напивались до смерти.
"В большие всенародные праздники, – писал Олеарий, – люди напивались до безумия, следствием чего являлись частые убийства". Явное удовольствие доставляло автору пересказывать малоприглядные случаи из жизни русских. Так, подробно описывая мероприятия, предпринятые правительством в 1652 г. для уменьшения пьянства, Олеарий тут же добавил, что "сообразительные русские" нашли выход из создавшегося положения: несколько человек собирались вместе, "вскладчину" покупали штоф или несколько водки и пили тут же, где иногда, напившись, и засыпали; а некоторые покупали на кружечном дворе сразу много водки и заводили свой тайный кабак. "Поэтому, – пишет Олеарий, – не много меньше прежнего встречается пьяного народу, шатающегося и валяющегося по улицам". По-видимому, именно сочинение "секретаря голштинского посольства" создало и утвердило в западноевропейской литературе социальный стереотип о "извечном пьянстве русских". Записки путешественников, посещавших Россию в XVII в. после Олеария, не добавляют ничего нового к его описаниям. Из сочинения в сочинение повторялись с небольшими вариациями одни и те же легенды, анекдоты и различные "курьезные" истории. Устойчивые штампы сохранялись на протяжении столетий.
При более подробном и тщательном рассмотрении записок и воспоминаний иностранных путешественников (в том числе и А. Олеария) выясняется, что они не являются бесспорными историческими источниками. Зачастую в них собирались поверхностные описания русского быта и обрядов. Жизнь русского народа они знали плохо, не представляли условий труда основной массы населения. Под "бытом русского народа" они чаще понимали сцены из жизни богатых семейств, которые им приходилось наблюдать, либо из жизни городской черни, ничем не занятой и проводившей время в кабаке. О многомиллионном народе судили по маленькой прослойке населения.
Еще современники иностранных путешественников XVI-XVII вв. выступали против несправедливой оценки нравственных качеств русского народа. Ю. Крижанич писал: "пишут... не историю, а язвительную и шутейскую песнь. Наши пороки, несовершенства и природные недостатки преувеличивают и говорят в десять раз больше, чем есть на самом деле, а где и нет греха, там его придумывают и лгут".
Н.А.Копанев
ДЕЛО О ПЬЯНСТВЕ СТУДЕНТА ЩУКИНА
В марте 1764 г. Екатерина II "высочайше утвердила" доклад директора Академии художеств И.И.Бецкого "О воспитании юношества обоего пола", в котором излагались новые принципы народного просвещения в России. Отправными точками для проекта Бецкого послужили, как он сам написал, высказывания Екатерины II в том смысле, что "корень всему злу и добру – воспитание", что "украшенный и просвещенный науками разум не делает еще добраго и прямого гражданина", что "прямого в науках и художествах успеха нельзя ожидать без добраго воспитания". Из этих постулатов делался вывод о преимущественном значении нравственного воспитания сравнительно с научным образованием. В "Плане учреждения государственных гимназий", разработанном в конце 1760-х гг., первая задача реформы всех учебных заведений в России "ставилась сознательно односторонне, первое поколение, проходящее через новые школы, должно быть преимущественно воспитано в добродетели, хотя бы с ущербом для его научно-образовательных интересов".
Общие изменения взглядов на образование коснулись и Петербургской Академии наук, имевшей свой университет и гимназию: за академическими студентами и гимназистами был "учрежден строжайший присмотр для воздержания их от безпорядочных поступок". Следствием этого ужесточения явился конфликт, возникший в марте 1766 г. между инспектором Петербургского университета С.Я.Румовским и студентом Степаном Щукиным. С. Щукин был "произведен" в студенты в декабре 1761 г. и, судя по всему, добился неплохих успехов в "словесности и науках": в 1764 г. он оказался в числе семи "выпускных" студентов, представленных М.В.Ломоносовым к заграничной командировке для продолжения учебы. Однако несмотря на удовлетворительную учебу уже в мае 1765 г. университетские профессора "признали его в пьянстве и забиячестве", и он был "оставлен при университете только для того, что обещал в поступках себя поправить".
В конце 1765 – начале 1766 г. Щукин еще дважды изобличался в пьянстве. Когда Румовский "приметил сие в первой раз, то хотел отвратить его от сего порока представляя худые следствия, второй раз Щукин наказан был тюрмою", то есть посажен в карцер. 25 марта 1766 г. Щукин в третий раз "лишь только отпросился со двора, так скоро пьян назад возвратился", и 27 марта С. Румовский подал в Канцелярию Академии наук рапорт, в котором просил "учинить ему Щукину наказание, какого достойна признает Канцелярия, или выключить из числа студентов, дабы он примером своим не мог заражать других". В тот же день И.И.Тауберт, возглавлявший академическую канцелярию, приказал ректору университета И.-А.Брауну рассмотреть рапорт Румовского "и какого оный Щукин за тот его поступок достоин штрафа, представить в Канцелярию за общими руками".
В дальнейшем события развивались неожиданно. Профессорское собрание университета не поддержало обвинения С. Румовского и провело своеобразное расследование. Основным аргументом в защиту Щукина стала его собственная объяснительная записка, в которой студент не только не признал свидетельство инспектора, но и попытался доказать, что Румовский поступил несправедливо, был необъективен, что его обвинение построено на домысле. Также были опрошены другие студенты, и все они в один голос подтвердили и даже готовы были поклясться, что Щукин не был пьян 25 марта 1766 г. В результате профессорское собрание, состоявшееся 31 марта без участия Румовского, постановило, что "студента Щукина нельзя считать изобличенным в пьянстве". Из пяти присутствовавших профессоров протокол собрания подписали четыре: С.К. Котельников, А.П. Протасов, И.-А. Браун и Г.-Ф. Федорович.
Рассмотрение дела в профессорском собрании вызвало протест Румовского. 6 апреля 1766 г. он вновь обратился в Канцелярию, отметив, что "свидетельство студентов при сем случае есть совсем нечто новое и странное против свидетельства того, кому смотрение над ними поручается...". Инспектор вновь потребовал наказать Щукина или "смотрение над студентами поручить кому иному".
Академическая канцелярия встала на сторону Румовского. Мнение Собрания университета было признано недействительным и охарактеризовано, как "к явной обиде г-на профессора Румовского склоняющееся и к худым впредь следствиям повод подать могущее". Щукину определялось наказание: сутки карцера и запрещение в течение месяца покидать университетский дом. Другим студентам было объявлено, "что ежели кто из них подражать будет пьянству и худым поступкам студента Щукина, то с ним поступлено будет без всякого послабления, как он того достоин явится".
Не вызывает сомнений, что обвинение, выдвинутое С.Я.Румовским Щукину, было обоснованным, и совершенно естественным, справедливым представляется то наказание, которое наложила на этого студента Канцелярия Академии наук. Почему же, несмотря на очевидность "невоздержанности студента Щукина", четыре профессора университета выступили на его стороне? Основная причина этого явления заключалась в личном неприятии С.Я. Румовского большей частью университетских профессоров, смотревших на него (Румовского), как на человека И.И.Тауберта, "прославившегося" гонениями на М.В.Ломоносова. Решение Собрания было не столько оправданием проштрафившегося студента, сколько своеобразным вотумом недоверия, вынесенным инспектору университета. Сыграло роль и то обстоятельство, что до 1765 г. Щукин неплохо учился, о чем свидетельствует и его объяснительная записка, написанная на грамотном латинском языке. Не последней причиной "благожелательного" отношения к этому студенту, на наш взгляд, явилось общее снисходительное отношение к умеренному винопитию, распространившееся в то время в русском обществе.
Дворянство считало производство и потребление вина одной из своих сословных привилегий, идеологи русского купечества, в свою очередь, "видели в винокуренной промышленности золотое дно и мечтали прибрать к рукам эту отрасль промышленности", церковь, в общем отрицательно относившаяся к пьянству, все-таки приняла за основу своей деятельности афоризм: "Вино, в меру употребляемое, разум острит, а без меры пиемо, разум и здравие портит". Такие же мысли встречаем у ученых и писателей того времени. В.Н.Татищев писал, что "питие умеренное, есть нуждно и вино в меру употребляемое полезно... но пьянство, – замечал он же, – в безумие приводит и совершенство ума умаляет, болезни произносит и многое к обиде ближнего причинствует, следственно есть зло и грех...".
Мысль о возможности "умеренного" потребления вина естественно проникала и в стены тогдашних учебных заведений. Достаточно отметить, что в одном из самых распространенных учебников для русских студентов и гимназистов середины XVIII в. в четырехязычных "Школьных разговорах" Иохима Ланге был помещен следующий диалог (по нему рекомендовалось изучать иностранные языки):
Первый студент говорит: У меня от жажды уже в горле засохло.
Второй: Так ты ево промочи.
Первый: Здесь никого нет, кто бы мне пить подал.
Второй: Будь себе сам слугою.
Первый: Да и пива нет, кроме самаго лехкаго или полпива.
Второй: Такое питье подлинно молодым людям и тем, которые упражняются в науках: оно головы не утруждает.
Первый: Да однакож окисает.
Второй: Лжешь, оно довольно отстоялось, и при том вкусно и хорошо.
Первый: Ин когда так, я стану пиво пить, которое столь расхвалено.
Второй: Однакож не выпей сего стакана одним духом: перестань, перестань Христиан, чтобы стакан можно было кругом обнести, и нам бы, наша доля осталась.
Первый: Вот! возьми.
На другой странице тех же "Школьных разговоров" один гимназист (или студент) доказывает другому, что ему "нравится пиво лехкое: потому что крепкое в голову закрадывается и мешает учиться", и далее он же изрекает: "Однако же вино лучше воды" и приводит в качестве доказательства известную латинскую пословицу "in vino est veritas" – "в вине вся правда". Как видим, почва для распространения пьянства среди студентов существовала. Тем более обоснованными представляются меры, предпринятые в 1766 г. инспектором Петербургского академического университета С.Я.Румовским.
С.В. Яров
К ВОПРОСУ О ПРИЧИНАХ РОСТА АЛКОГОЛИЗМА В 1920-х ГОДАХ
Торговля спиртным была запрещена в России еще в годы первой мировой войны. Декрет Совнаркома РСФСР от 19 декабря 1919 г. "О запрещении в РСФСР без разрешения производства и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ" опирался пусть на недолговечную, но все-таки традицию. В этой связи декрет Совнаркома РСФСР от 9 августа 1921 г. "О продаже виноградных, плодово-ягодных и изюмных вин" нередко воспринимается как отмена предыдущего антиалкогольного законодательства. Следует, однако, подчеркнуть, что в действительности закон 1921 г. не был направлен на увеличение продажи алкогольных напитков. Запрет на производство и продажу водки был сохранен. Разрешена была только продажа вин крепостью не более 14°.
Причины принятия закона 1921 г., а также быстрого распространения пьянства к концу 1920-х гг. лежали прежде всего в экономических и социально-политических изменениях, произошедших в стране. Начавшаяся после введения нэпа переоценка основ торговой политики привела к утечке государственных доходов за счет нерегламентированного производства и продажи спиртного. Уже в начале 1920-х гг. фактом стала монополизация пивных в руках нэпманов. Погоня за выгодой неизбежно подталкивала их к обходу существующих законов. Усилилось проникновение частника в область виноделия, как и в другие отрасли пищевкусовой промышленности, суливших быстрый оборот вкладываемых средств. Высокая, в силу ряда причин, стоимость поступающих на рынок промышленных изделий и низкие цены на хлеб ("ножницы цен") заставляли мелких производителей прибегать к переработке хлеба на самогон. Масса частных посредников, наводнивших города после введения "свободной торговли" и в большинстве своем неучтенных, способствовала доставке самогона в винные лавки.
В качестве причин развития пьянства в условиях 1920-х годов можно назвать также, во-первых, расширение общественных функций тогдашних пивных. Дороговизна зрелищ, непривычность для многих клубов, которые заполнялись в основном молодежью, бытовые стереотипы, воспринятые от дореволюционной эпохи, сделали пивную не только помещением для потребления спиртного, но и по существу наиболее доступным местом общения. Улучшение материального положения и появление в связи с этим большого свободного времени упрочили данную ситуацию. Во-вторых, развитию пьянства способствовал жилищный кризис, который стал остро ощущаться в городах в начале 20-х гг. и дал толчок дальнейшему развитию различных форм общежитий. Заполняли их в основном лица, прибывшие из деревни, сами находившиеся в плену старых традиций и, естественно, некритично воспринимавшие подобного рода "бытовое наследие" в городах. Общежития объединяли рабочих прежде всего на почве быта, а именно здесь наиболее медленно преодолевались отсталые взгляды и привычки.
Выход из сложившегося положения путем проведения новой серии запретительных мер казался бесперспективным. Он вызывал скептицизм именно ввиду накопленного отрицательного опыта результативности ограничительной политики. К тому же этот опыт анализировался большею частью обособленно, в отрыве от изучения причин возникшей ситуации. В результате в августе 1925 г. была разрешена продажа водки. Одновременно оговаривалось, что мера эта временная и обращалось внимание на экономический ущерб, который несло государство при существующих запретах. Вместе с тем не скрывалось, что встать на путь продажи водки побудил главным образом поиск средств для выполнения намеченных широких производственных планов.
Внешние приметы надвигающегося недуга – дети, убегающие от пьяных родителей, жены, терпеливо ждущие мужей в дни получки у заводских проходных, – фиксировались печатью особенно пристально уже с 1922 г. "Окончился пятилетний отдых работниц, когда они видели своего мужа вполне сознательным. Теперь опять начинается кошмар в семье. Опять началось пьянство...", – писала в редакцию "Петроградской правды" группа работниц Московско-Нарвского района. Газеты стали публиковать многочисленные письма к коллективные резолюции протеста против самогонщиков. Их авторы апеллировали не только к совести рабочих, но и к правоохранительным органам. Возмущение пороком определяло и размеры предлагавшихся за него наказаний, зачастую максимальных.
Усугубление алкогольной обстановки в стране после 1925 г. вызвало всеобщую тревогу. С 1928 г. развернуло свою деятельность созданное Общество по борьбе с алкоголизмом. Возникновению Общества способствовала долголетняя традиция борьбы с пьянством, проходившая, как правило, при широком участии общественности и обычно в формах каких-либо неправительственных объединений. Появление Общества по борьбе с алкоголизмом было отчасти вызвано деятельностью его предшественников – созданных в 1924 г. групп по борьбе с наркотизмом.
Н.Б. Левина
РАБОЧАЯ МОЛОДЕЖЬ И АНТИАЛКОГОЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ 1920-х ГОДОВ
В 20-х гг. рабочая молодежь являлась одновременно объектом и субъектом борьбы с пьянством в СССР. Несмотря на то, что продажа вин и водки была официально запрещена еще в начале первой мировой войны, а потом "сухой закон" был практически подтвержден Советским правительством, многие юноши и девушки поколения 1920-х гг. потребляли алкоголь. По данным 1923 г., более 30% фабрично-заводских подростков Петрограда были знакомы со спиртными напитками. В том же 1923 г. рабочие подростки тратили на приобретение вина, водки и пива около 4% своего заработка. После официального разрешения продажи водки в 1925 г. пьянство в среде молодежи заметно возросло. В некоторых городах РСФСР, согласно данным опросов, молодые рабочие тратили на спиртные напитки уже 16-17% заработка. Возросло количество юношей и девушек, постоянно употребляющих алкоголь. В Ленинграде, по данным 1929 г., из числа опрошенных молодых рабочих систематически выпивали 58% мужчин и 23% женщин; 38% мужчин и 12% женщин полагали, что делают это лишь от случая к случаю.
Печальные последствия пьянства были достаточно наглядными. Пьющие подростки, как правило, плохо справлялись с производственными заданиями, попадали в число прогульщиков и бракоделов. На одном из воронежских машиностроительных заводов в 1929 г. дирекция собиралась уволить за пьянство сразу 27 молодых рабочих. Пьянство влекло за собою половую распущенность. В среде молодых рабочих росло число добрачных связей, в которые зачастую вступали несовершеннолетние. По петроградским данным 1923 г., половой жизнью жили почти 63% девушек в возрасте от 14 до 18 лет и 47% юношей из рабочей среды. Связи, как правило, носили кратковременный характер и мотивировались любовью 87% женщин и лишь 35% мужчин (по данным московских социологов). Циничное отношение к женщине в основном порождалось пьянством. К такому заключению пришла, в частности, комиссия ЦК ВЛКСМ, присланная в 1929 г. в Ленинград для изучения случаев нетоварищеского отношения к девушкам. Комиссия выявила факты грубого обращения, изнасилования, принуждения к сожительству, многоженства. Непременным спутником пьянства являлось хулиганское поведение молодых рабочих. Пьяные драки, хождение "стенка на стенку" были нередки в 20-е гг. даже в таких крупных городах, как Ленинград.
Пьянство отрицательно сказывалось на физическом и духовном развитии будущего рабочего класса. Молодые рабочие часто сами тяготились скверной привычкой потребления спиртных напитков и хотели от нес избавиться. Еще в 1919 г. на вопрос "Что самое плохое в жизни?" московские рабочие подростки ответили: "Пьянство". Нередко юноши и девушки обращались за помощью к общественным организациям. На адрес справочного бюро ленинградского Дома коммунистического воспитания в 1928 г. пришло анонимное письмо. Девушка-работница писала: "Мне 15 лет, но я очень много пью вина... Не знаю, что будет. Как поступить?". И такие письма были не единичны.
Комсомольские организации активно обсуждали меры по ликвидации пьянства в среде молодежи. Так, еще в 1922 г. комсомольцы Пролетарского завода в Петрограде организовали клуб, чтобы он "отвлекал молодежь от выпивки". Пьющие исключались из комсомола, на заводах и фабриках устраивались показательные суды над пьяницами. Популярными были молодежные дискуссии на антиалкогольные темы. Особенно усилилось участие молодежи в борьбе с пьянством во время культпохода ВЛКСМ в 1928 г. Газета московских комсомольцев "Молодой ленинец" провела в 1928 г. на своих страницах диспут на тему "Борьба с кружкой пива". В Ленинграде на заводе им. К. Маркса действовал постоянный молодежный семинар "Алкоголь и культурная революция". Во многих городах были созданы специальные антиалкогольные отряды молодежи: в Астрахани – по борьбе с шинкарством, в Сталинграде – с пьяным хулиганством, в Ленинграде – по борьбе за закрытие винных магазинов. Весьма эффективной формой борьбы с пьянством были организуемые комсомольцами детские демонстрации под лозунгами: "Отец, брось пить", "Мы против пьяных отцов" и т.д. Определенную роль в антиалкогольной работе сыграли дома-коммуны, бытовые конференции.
В 1928 г. было образовано Общество по борьбе с алкоголизмом, активными участниками которого стали многие молодые рабочие. Однако еще до официального оформления Общества передовая рабочая молодежь активно включилась в борьбу с пьянством, что способствовало оздоровлению ее собственного образа жизни.
На заре русской истории великий князь Киевский Владимир Святославич, выбирая веру, будто бы сказал: "Руси есть веселие питье, не можем без того быти". Это легенда, сочиненная монахами-книжниками задним числом, спустя много времени после принятия Русью христианства. На протяжении столетий народ едко высмеивал склонную к бражничеству монашескую братию.
Впечатляющие описания беспробудного пьянства русских можно встретить почти в каждом сочинении иностранцев о России XV-XVII веков. Однако надо иметь в виду, что иностранные дипломаты и купцы сплошь и рядом относились к "варварской" Московии предвзято, руководствовались мимолетными и поверхностными представлениями о чуждой им стране, не зная ее языка и нравов. Образовались своего рода устойчивые штампы, кочевавшие по страницам записок в течение столетий, и лишь немногие путешественники ставили целью критически проверить сообщения своих предшественников. В пору средневековья городское население России было весьма малочисленным, но именно с жизнью горожан и сталкивались иностранцы, описывая чаще всего их праздники, поведение на площади перед государевым кабаком. О жизни деревни, где проживала подавляющая часть русского народа, иностранные наблюдатели знали очень немного или не знали ничего. Объективное исследование источников неизбежно влечет за собой критический пересмотр легенд и мифов.
Не мог народ, погруженный в беспробудное пьянство, выстоять в борьбе с силами суровой северной природы и одержать верх над иноземными завоевателями, многократно приходившими на Русскую землю.
Ю.А. Иванов
НАРОД И "ЦАРЕВ КАБАК" (К истории изучения проблемы)
Большой интерес представляет изучение антиалкогольных традиций в истории России. Советские исследователи немало сделали для изучения истории трезвеннических движений второй половины XIX – начала XX в., а также в плане социально-исторического анализа проблемы. Русский историк, этнограф, публицист Иван Гаврилович Прыжов (1827-1885) оставил большое научное наследие. Но особую известность у современников получила его "История кабаков в России в связи с историей русского народа", изданная в Москве в 1868 г.
"История кабаков" до настоящего времени не утратила своего значения как свод фактических данных по истории винного дела и виноторговли в России. Но, кроме того, труд Прыжова дает огромный материал, опровергающий измышления об извечности "русского пьянства". Идея книги возникла у Прыжова под влиянием невиданного народного движения за трезвость 1859-1861 гг. Ее страницы проникнуты осознанием гибельности народного пьянства. "История кабаков" была задумана Прыжовым как трехтомный труд. Первый из них он закончил еще в 1863 г. Этот том – единственный дошедший до нас. Сам историк оценивал первую часть своей книги как официальную историю кабаков.
"Целью нашей, – писал он в мае 1868 г., – было изучить питейное дело со стороны той плодотворной жизни, на которой произрастали кабаки, сивуха, целовальники; взглянуть на него глазами миллионов людей, которые, не умудрившись в политической экономии, видели в пьянстве божье наказание и в то же время, испивая смертную чашу, протестовали этим против различий общественных, иначе пили с горя".
Красной нитью через книгу проходит мысль о том, что царский кабак вводился силой и народ всячески сопротивлялся этому. Возникновение "царева кабака" историк связывает со временами Ивана Грозного, видит в этом "татарское", азиатское влияние и противопоставляет кабак древнерусской корчме как традиционному месту народного общения.
Прыжов прямо указывал социальную опасность кабака уже с момента его появления прежде всего для народных масс: "В московском кабаке велено только пить, и пить одному народу, т.е. крестьянам, посадским". И в XVI-XVII вв. народ неосознанно пытается противостоять этой опасности – просит снести кабаки, потому что "подле государева кабака жить не мочно". Но кабаки продолжали распространяться.
С горечью пишет историк, что именно под влиянием кабака "у великорусского народа мало-помалу сложилось новое правило жизни, что не пить – так и на свете не жить". Отсюда и главный, принципиальный вывод Прыжова: государев кабак вызвал пьянство народа, и пьянство это отнюдь не извечное, а результат целенаправленной политики.
Прыжов мучительно искал путь ограничения пьянства, но не находил его. Он отдавал дань характерным для XIX в. заблуждениям о возможных мерах уменьшения пьянства вроде вытеснения крепких напитков пивом, необходимости закусок в питейных заведениях. Но сам понимал наивность надежд на результативность этих мероприятий.
Огромной разоблачительной силой обладают страницы, посвященные винным откупам – практике передачи государством кабаков частным лицам за определенную плату, при этом доход откупщика и казны зависел от количества выпитого. Не случайно в 335 раз увеличился питейный доход царской казны за 140 лет существования откупов. В 50-е годы XIX в. для того, чтобы увеличить доходы от кабаков, были употреблены всевозможные средства, в том числе и слухи, что по целковому с ведра пойдет на выкуп крестьянской земли и на уплату недоимок. Именно в это время, по словам Прыжова, в кабаке "водку сменила мутная жижа, получившая название по цвету своему сивухи". Но в это же время впервые возникает и организованное движение за трезвость. Прыжов не скрывает, что "главной причиной отказа пить была дороговизна вина", но последствия этого решения были куда глубже.
Анализируя ситуацию по всей стране, рассказывая о возникновении первых обществ трезвости, Прыжов прямо указывает, что делалось это "по одной лишь инициативе народа". Историк впервые обобщил факты народной борьбы за трезвость, начиная от добровольных отказов пить и кончая мирскими приговорами о наложении штрафов и телесных наказаниях за употребление вина.
Прыжов указал, что борьба за трезвость способствовала отмене откупов и введению акцизной системы, то есть косвенного налога на спиртное. Но историк сразу увидел, что эти меры не уменьшили пьянства. Снова все "обставлено было так, что народ не мог обойти кабак", и это рождает у Прыжова разочарование. Не случайна и та горькая нота, которой кончается книга: "Оказалось много людей, или готовых выпить, или убедившихся, что легче напиться, чем каяться, и вот к кабакам потянулась целая вереница разного люда".
Но это не означало для историка, что все потеряно. Главное – народ на своем опыте осознал, что в борьбе с пьянством он может рассчитывать только на себя, вернуться к трезвости возможно, хотя и не легко.
Последний раз книга И.Г.Прыжова мизерным тиражом издавалась в 1913 г. Кое-что в ней наивно, а порой и ошибочно, но лучшие страницы "Истории кабаков" должны быть возвращены читателю. Это одна из первых попыток социально-исторического анализа причин пьянства, предпринятая с демократических позиций, объективное доказательство, что в борьбе за трезвость правда истории на нашей стороне.
А.И. Копанев
О КАБАКАХ НА СЕВЕРЕ В XVII ВЕКЕ
Из документов середины XVII в. выясняется, что в Двинском уезде было более 20 кабаков, в том числе в вотчине Антониево-Сийского монастыря, на Волоке Пинежском, в Сояльском и Кеврольском станах, в волостях и погостах (Неноксе, Уне, Луде, Кулое и др. местах). По допросным речам 1678 г. выясняется также местонахождение 14 кружечных дворов: 4 – в Холмогорах (кружечный двор, прибыточная стойка, Красный кабак, четвертная стойка), 4 – в Архангельске (кружечный двор, алтынная стойка, Красный кабак, банный кабак), 2 – в Волоке Пинежском (кружечный двор, кабак), 4 – в волостях вдоль Двины (в Емце, Ступино, Неноксе, Ракуле).
В ноябре 1655 г. обнаружилась крупная недостача (недобор) "кружечных денег". С двинских кабаков за три года надлежало собрать 24880 руб. 17 алт. ½ деньги, однако собиравшие кружечную прибыль "на веру" "голова гостиной сотни Иван Мельцев с товарищи" не добрали в 1654 г. против 1652 г. (когда было собрано 11213 руб. 13 алт. 3 деньги) 4755 руб. 18 алт. ½ деньги.*
* Если сравнить эти деньги с ценой на рожь – 10 алт. мера (4½ пуда), – то выйдет около 100000 пудов ржи. Нам известна оценка имущества крестьянского хозяйства на Двине в 1647 г. – оно оценено в 85 руб. 3 алт. Следовательно, кабацкий сбор за 3 года составил стоимость 304 крестьянских хозяйств. См.: Копанев А.И. Крестьяне Русского Севера в XVII в. Л., 1984. С. 102.
Иван Мельцев с целовальниками попытались оправдать недобор тем, что "питухов" было мало, так как годы были неурожайными и много "питухов" отошло на промыслы. Но правительство не поверило голове и велело расследовать причины недобора "большим повальным обыском". По приказу воеводы Бориса Ивановича Пушкина подьячий Съезжей избы Василий Михалицын спрашивал в Антониево-Сийском монастыре старцев: "Было ли радение" у Ивана Мельцева или "их была оплошка и нерадение", "не корыствовались ли они государевою казною", "не поступались ли с кружечных дворов питья себе безденежно и друзьям своим. На пиво запасы и мед во время ли покупали, деньги лишние на прогоны не приписывали ли, в указанные ли часы кружечные дворы отпирали и запирали. И во всем ли радели?" (Эти вопросы показывают те уловки, которые использовали целовальники). Старцы ответили незнанием. Да так обычно отвечали на повальных обысках и другие опрошенные. Как кончилось дело, из документов неясно. Но известны случаи взыскания "недобора" с населения, которое таким образом платило за сдержанность в питье "государевых вин". По указу 1697 г. винный недобор следовало взыскивать с земских людей.
Что представлял собой царский кабак, видно из расписки целовальников кружечного двора в Неноксе, принявших двор в 1688 г. По расписке в этом питейном заведении имелось "вина в государево мерное заорленое ведро – 51 ведро, да 2 ушата пива – 50 мер, да судов: чарка копеешная винная медная двоерублевые продажи, да деревянная чарка грошевая, да горка алтынная, да ковш двоеалтынный. Да пивных судов три шайки, да ковшик копеешной, а другой денежной. Посуды: печатных заорленных две бочки винные дубовые, большие, да полубезмяжная бочка пивная, да четвертная бочка винная, да замок висячий". Таково внутреннее "обустройство" царского кабака. Вся мерная посуда для хранения вина и торговли в разлив заорлена, то есть свидетельствована государственной властью. Из других принадлежностей кабака в других документах упоминается стойка, лавки, на которых часто засыпают пьяные, но ничего съедобного в кабаке не держали.
Содержать кабак населению было в тягость. Как показал И.Г.Прыжов, оно (население) обязано было выбирать из своей среды целовальников и окупать недостачу сборов. Видело население и прямой вред от кабаков и часто просило правительство о закрытии их в своей волости. Иногда правительство соглашалось на это. Так, в 1661 г. по челобитьям крестьян Тавренского стана был закрыт кружечный двор, однако, правительство тут же предписало брать "против откупов с наддачами" в приказ Большого Дворца по 13 руб. 21 алт. в год, то есть обязало население стана уплачивать откуп за закрытие кабака.
Приведенные документы показывают, что правительство смотрело на кабацкое дело как на очень доходную статью. Сеть кабаков, судя по Подвинью, была разветвленной. Царские кабаки устраивались на пристанях, ярмарках, при банях и обязательно – при таможнях.
В.И.Иванова
ВЕРХОТУРСКИЙ КАБАК В XVII ВЕКЕ
С открытием более короткой дороги в Сибирь в 1598 г. в верховье реки Туры был основан город Верхотурье, ставший почти на целое столетие единственными воротами в Сибирь, таможней и огромной перевалочной базой, куда зимним, "сухим" путем привозили с Руси товары и хлеб, а весной после вскрытия рек отправляли на дощаниках в глубь Сибири. Здесь же находилась масса пришлого люда – промышленных, торговых, "гулящих" людей, возчиков посошного хлеба, собиравшегося с жителей поморских уездов на жалованье сибирским служилым людям. Все это послужило основанием к тому, чтобы в Верхотурье уже в первые годы его существования правительство решило построить винокурню и открыть кабак.
Первые сведения о верхотурском кабаке встречаются в грамоте приказа Казанского дворца верхотурскому воеводе Неудаче Плещееву от 3 марта 1604 г. Из ее текста видно, что воевода поздней осенью 1603 г. получил наказ курить вино из верхотурского хлеба, а хмель щипать в Верхотурье и в Туринском остроге. Было ведено также варить на продажу мед и пиво, когда в Верхотурье бывало большое скопление приезжего люда.
Правительство очень заинтересованно относилось к постоянному увеличению винокурения в Верхотурье. К этому его толкала погоня за прибылью, которую давала торговля алкогольными напитками. Из грамоты приказа Казанского дворца от 24 февраля 1605 г. видно, что в Верхотурье ведро вина (так тогда называли водку) продавали по 2 рубля 21 алтыну 4 деньги, а курение его обходилось казне всего в 21 алтын, т.е. ведро вина давало казне чистой прибыли 2 рубля 4 деньги. Если цены на водку слишком поднимались и выручка кабака падала из-за падения спроса на алкогольные напитки, правительство шло на понижение цен, "чтоб нашей казне было прибыльнее и приезжие б люди покупали болши".
Из грамот приказа Казанского дворца 1620-х годов видно, что был открыт кабак и в главном городе Сибири Тобольске, но к 1623 г. его были вынуждены закрыть, так как, говорится в одной грамоте, "тобольские служилые и всякие жилецкие люди учели на кабаке пить беспрестанно, а иные и пропились. И в Тобольску потому кабак велено свесть, чтоб от кабака тобольские служилые люди нашей службы, а торговые и всякие люди промыслов своих не отбыли".
Существование Верхотурского кабака приводило к тем же плачевным результатам. В августе 1623 г. верхотурский воевода кн. Н.П.Борятинский писал в Москву, что верхотурские служилые люди – стрельцы и казаки, ямские охотники и пашенные крестьяне от того кабака одолжали и обнищали. Без указа сверху он не смел "унимать" от кабацкого питья ни служилых людей, ни крестьян, ни ямских охотников, но, вероятно, он просил закрыть верхотурский кабак, ссылаясь на историю с тобольским кабаком. В ответ воевода получил грозный разнос из приказа Казанского дворца:
"И вы то пишете к нам, не радея о нашем деле, что кабак хотите отставить. А кабак заведен на Верхотурье давно, до московского разоренья задолго, и преж вас многие наши воеводы на Верхотурье бывали, а о том кабаке к нам не писывали. А вы, где было нам искати перед прежним во всем прибыли, а вы и старое хотите ростерять... И вы, делая леностию своею и не хотя нам служити, пишете к нам не делом".
В грамоте также сказано, что в верхотурском кабаке не одни верхотурские жители пьют, что живет там много приезжих людей, больше, чем в других сибирских городах, поэтому он и заведен в Верхотурье в давние годы и "ныне ему быти по-прежнему". Что же касается местных жителей, то в грамоте лишь рекомендовалось:
"...и вы б велели учинить заказ крепкой, чтоб на верхотурском кабаке верхотурские служилые люди и ямские охотники, и пашенные крестьяне не пропивались... И сами б есте к тому призирали почасту, чтоб на верхотурском кабаке кабацких денежных доходов пред прежними годы собрати с прибылью... чтоб нашей казне была прибыль".
У нас нет точных данных, сколько вина курилось в год на верхотурской винокурне, но в 1639 г. только на закупку хмеля в Великом Устюге и в Казани было отпущено 300 рублей. Хмель в том году из-за неурожая покупали дорогой ценой – по 3 рубля за пуд, но и по такой цене можно было купить 100 пудов хмеля!
В том же 1639 г. тобольский воевода требовал прислать из Верхотурья 250 ведер вина "на ленский отпуск" и 346 ведер "на тобольские росходы". Верхотурский воевода Воин Корсаков жаловался, что "по великой нуже" смогли послать из Верхотурья только 48,5 ведер вина. Так как на Верхотурье запасов его не оказалось, а "сколько вина на винокурне искурят, то на кабаке и выпьют, потому что из руских городов с хлебными запасы на Верхотурье в приезде всяких людей живет много и перед прежними годы на кабаке вину росход болшей". В ответ Сибирский приказ велел, "не отписываясь ничем", прислать все недосланное вино – "на тобольские росходы", "в городы на посылки", "для ленского отпуску". И все это при непременном условии, чтобы и "на верхотурском кабаке за вином простою и... казне перед прежним недобору не было"! Если предположить, что при таком повышенном спросе расход вина в верхотурском кабаке был не меньше заявки Тобольска, то годовой выход его более чем 1000 ведер не будет преувеличением.
Некоторые сибирские воеводы развернули частную продажу алкогольных напитков, пользуясь своей удаленностью от Москвы. В грамоте Казанского дворца 1620 г. говорится о том, что тобольские воеводы послали 100 ведер вина и 33 пуда меду в Березов на продажу и раздачу служилым людям, посланным на службу в Мангазею. Но в Березове воевода Василий Нармацкий продавал свое вино, а казенное вино и мед никому пить не велел. Из Мангазеи Иван Биркин посылал в зимовье в Туруханск продавать свое вино и хмель, взяв на этой продаже больше 8 тысяч рублей. Казна не могла допустить такой утечки прибыли. В этой же грамоте сибирские воеводы были строго предупреждены: "А однолично б вам вперед вином и медом не торговати... А будет вперед учнете торговати и вином и медом... и учнете нашею казною корыстоватца, а после про то сыщетца, и вам от нас быти в великой опале".
Местное ясачное население (вогулы, татары) каждую осень привозило в Верхотурье ясак – меха, лосиные и другие кожи. Чтобы этот государев налог платился без недоимок, плательщикам подносили чарку водки (так называемые "вогульские росходы"). Таким образом и туземное население втягивалось в употребление алкогольных напитков. Попадаются случаи смертельных исходов от употребления вина. Так, 17 марта 1699 г. выборный посадский целовальник верхотурского кружечного двора Иван Бессонов и стрелец Меркурий Корешков в своем "извете" зафиксировали смерть от выпитого вина ясачного вогула Лялинской волости Чухлая Микиткина.
Верхотурский кабак принес дополнительные тяготы для населения уезда. В первые годы его существования сбор хмеля был возложен на верхотурских стрельцов и казаков. В неурожайные годы им приходилось покупать хмель дорогой ценой, что вызывало их протест. Приказ Казанского дворца велел хмель на стрельцах и казаках не править. В середине XVII века хмель собирают и сдают уже пашенные крестьяне. Они же несли повинности по заготовке и возке дров на винокурню. Верхотурский посад должен был выбирать из своей среды винокуренных целовальников, целовальников на кружечный двор, для сопровождения вина в Тобольск. Последние несли материальную ответственность за разбившиеся в пути бочки.
Заботясь об увеличении производительности верхотурской винокурни, Сибирский приказ послал в 90-е годы в Верхотурье опытного винокура, в задачу которого входило как усовершенствование самого производства, так и подготовка местных мастеров-винокуров. Таким образом, на протяжении всего XVII века правительство прилагало все усилия, чтобы увеличить выпуск вина на верхотурской винокурне, так как продажа его приносила огромную прибыль. При этом совершенно игнорировались такие моменты, как физическое и психическое здоровье населения, его благосостояние и даже платежеспособность.
Л.С. Лавров
КАБАЦКАЯ РЕФОРМА НИКОНА
Деятельность патриарха Никона освещена в историографии широко, но неравномерно. В поле зрения историков, изучавших реформы Никона или его конфликт со светской властью, как правило, оказывались вопросы церковного права или догматические тонкости. Только с В.О.Ключевского реформу Никона и последовавший за ней раскол русской церкви начали рассматривать в связи с социально-политическими противоречиями русской действительности XVII века.
Одной из первых реформ, во время которой светская и духовная власть еще действовали в союзе, была кабацкая. Необходимость борьбы с бражничеством диктовалась тяжелым положением страны, еще не изжившей наследия Смуты. Одними из инициаторов этой борьбы выступили отцы церкви, которых беспокоил как внутренний отход паствы от церкви, так и "нестроения" в монастырях. Еще в 1646 г. предшественник Никона патриарх Иосиф послал ко всему духовному чину в Москве наказ, в котором сообщил, что царь приказал всем духовным и мирским людям в предстоящий великий пост "поститися и жити в чистоте со всяким воздержанием, и от пьянства и от неправд, и от всякого греха чтоб удалялись". Правящие верхи видели в бражничестве тревожное свидетельство падения традиционных христианских ценностей. Так, в царском указе 1648 г. отмечалось, что "умножилось в людех во всяких пьянство, и всякое мятежное бесовское действо, глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми". В том же году патриарх Иосиф "велел послать по всем монастярем грамоты таковы ж, чтоб отнюдь в монастырех хмельного всякого пития не было". Однако рассчитывать на изменения нравов клира без серьезных изменений в жизни мира не приходилось. Требовалась реформа питейного дела, с проведением которой светская власть не могла справиться без идеологической и практической поддержки церкви.
Начало реформе положили два царских указа, появившихся в 1651-1652 гг. Указ 1652 г. предписывал "во всех городех на кружечных дворех денежную казну сбирать на вере, а на откупу кабакам нигде не быть". Таким образом, правительство наконец решилось заменить ненавистного народу откупщика и его приказчика на "верхных людей" – выборных посадских, приводившихся к крестному целованию и собиравших кабацкие доходы прямо в государственную казну. Одновременно сокращалось и количество кабаков. "Во всех городах и в государевых больших селах быть по одному кружечному двору, а в меньших малолюдных селах кружечным дворам не быть", – гласил указ. Еще дальше пошел "тишайший царь" в следующем году, запретив содержать частные кабаки и поварни: "За бояры, за стольники и за дворяны московскими и за жильцы, и за приказными, и всяких чинов за людьми в городех и уездах, в поместьях и в вотчинах, и по дорогам, кабакам и кружечным дворам и вину продажному нигде не быть, и те все кабаки и поварни в поместьях и вотчинах свесть".
Государственная монополия на виноторговлю задевала интересы "бояр и других знатных вельмож" – владельцев кабаков, и это было отмечено Адамом Олеарием. В результате оба указа не были скреплены боярским приговором. Для того чтобы провести их в жизнь, потребовалось обращение к авторитету церкви. Было созвано особое совещание ("собор"), на котором присутствовали царь, патриарх, "освященный собор" и Боярская дума (11.09.1653).
Решение "собора" сохранилось в составе памяти из приказа Новой чети в Приказ Большого дворца от 12.08.1653 г., которая, в свою очередь, цитируется в уставной царской грамоте о продаже питий на кружечном дворе в Угличе (19.08. 1653 г.). Содействие церкви наложило свой отпечаток на содержание этого документа. Во-первых, вопреки традиционному требованию "питухов от кабаков не отгонять" на этот раз предписывалось, чтобы "на кружечном дворе питухом и близко двора не сидеть и пить давать не велели". Приказано было не продавать больше одной чарки человеку, ограничено время продажи вина. Во-вторых, ведено было "священнического и иноческого чину на кружечные дворы не пускать и пить им не продавать". Наконец, по воскресным дням и на время поста кружечные дворы закрывались.* Все эти ограничения были призваны и могли сократить продажу вина, одновременно с ограничительными указами "верным головам" и царским целовальникам было предписано собрать установленную сумму "кабацких денег" "перед прежним с прибылью", а в противном случае недобор должен был быть "доправлен на них". Тем самым сборщики "кружечных денег" были поставлены перед выбором: либо обходить все ограничения, либо расплачиваться своим имуществом. Правительство, потерпевшее в конце 40-х гг. неудачу с налоговыми новшествами, просто не могло отказаться хотя бы от части "кабацких денег". В этом заключалась одна из основных причин неудачи кабацкой реформы. По свидетельству современников, пьянство не уменьшалось.
* Обращалось внимание и на то, чтобы "на кружечном дворе скоморохи, с бубны и с зурнами, и с медведи и с малыми собачками, не ходили б и всякими бесовскими играми не играли никоторыми делы".
Кабацкая реформа принадлежит к числу начинаний, предпринятых в интересах посада, осуществление которых было связано с именем патриарха Никона. Дальнейшая социальная политика перечеркнула ее результаты. В 1663 г. винные откупа были восстановлены, в 1681 вновь уничтожены; но на практике они никогда не исчезали. Против винных откупов, которые Никон называл "злодейскими", выступали Юрий Крижанич и В.В.Голицын. Последний прямо предлагал уничтожить государственную монополию "на кабаки и разные продукты торговли... полагая, что таким образом сделает народ более трудолюбивым и промышленным, так как ему представится надежда на обогащение". Русская действительность XVIII века, когда винокурение стало одной из сословных привилегий дворянства, а откупа – неотделимой принадлежностью казенной монополии на виноторговлю, сделала эти планы несбыточными.
Е.В.Седякина
СКАЗАНИЯ ИНОСТРАНЦЕВ О ВИНОПИТИИ В РОССИИ В XVI-XVII ВЕКАХ
Иностранные путешественники, посещавшие Московское государство в XVI-XVII в., оставили потомкам воспоминания и дневники путешествий, в которых дано множество более или менее точных описаний быта и нравов русского народа. Редкий путешественник обходил стороной вопрос о винопитии в России. Так, Михаил Литвин в "Отрывках о нравах татар, литовцев и москвитян", укоряя своих соотечественников литовцев за пьянство, ставил им в пример татар и русских: "Подобно московитянам и татары и турки, хотя и владеют областями производящими вино, – писал он, – но сами его не пьют, а продают его христианам". Борьбу с пьянством на Руси Михаил Литвин считал государственной политикой. Он отмечал, что "в областях Московии и Татарии воспрещено пьянство". Иван Грозный, заботясь о трезвости своего народа, утверждал Литвин, построил для иностранцев специальную слободу Наливки, в которой они могли бы производить и пять вино. Очевидно, автор пользовался недостоверными сведениями. Следует заметить, что его описания пьянства литовцев так же мрачны и маловероятны, как и картины русского пьянства в изображении других иностранцев. Дж. Тедальди и Герберштейн, как и Михаил Литвин, упоминали об ограничении производства и употребления вина в России в первой половине XVI века. Но уже А. Дженкинсон, посетивший Москву в 1557 г., в своих записках говорил о существовании царских кабаков, в которых и мужчины и женщины пропивали не только свои деньги, но и имущество.
Однако наиболее "выразительное" описание "русских нравов" оставил в первой половине XVII в. секретарь голштинского посольства Адам Олеарий. Он утверждал, что "ни один народ не предается так пьянству, как русские, и даже духовенство не составляет исключения", "духовные особы часто так напиваются, что только и можно по одежде отличить их от пьяных мирян". Пьянство Олеарий считал естественным, будничным состоянием русских: "если видишь по улицам там и сям пьяных, валяющихся в грязи, то не обращаешь на них внимания, как на явление самое обычное". С нескрываемой иронией описывает этот путешественник обычай в знак внимания подносить чарку водки. Он приводит несколько случаев, когда не только простой люд, но и царские послы, боясь оскорбить отказом, напивались до смерти.
"В большие всенародные праздники, – писал Олеарий, – люди напивались до безумия, следствием чего являлись частые убийства". Явное удовольствие доставляло автору пересказывать малоприглядные случаи из жизни русских. Так, подробно описывая мероприятия, предпринятые правительством в 1652 г. для уменьшения пьянства, Олеарий тут же добавил, что "сообразительные русские" нашли выход из создавшегося положения: несколько человек собирались вместе, "вскладчину" покупали штоф или несколько водки и пили тут же, где иногда, напившись, и засыпали; а некоторые покупали на кружечном дворе сразу много водки и заводили свой тайный кабак. "Поэтому, – пишет Олеарий, – не много меньше прежнего встречается пьяного народу, шатающегося и валяющегося по улицам". По-видимому, именно сочинение "секретаря голштинского посольства" создало и утвердило в западноевропейской литературе социальный стереотип о "извечном пьянстве русских". Записки путешественников, посещавших Россию в XVII в. после Олеария, не добавляют ничего нового к его описаниям. Из сочинения в сочинение повторялись с небольшими вариациями одни и те же легенды, анекдоты и различные "курьезные" истории. Устойчивые штампы сохранялись на протяжении столетий.
При более подробном и тщательном рассмотрении записок и воспоминаний иностранных путешественников (в том числе и А. Олеария) выясняется, что они не являются бесспорными историческими источниками. Зачастую в них собирались поверхностные описания русского быта и обрядов. Жизнь русского народа они знали плохо, не представляли условий труда основной массы населения. Под "бытом русского народа" они чаще понимали сцены из жизни богатых семейств, которые им приходилось наблюдать, либо из жизни городской черни, ничем не занятой и проводившей время в кабаке. О многомиллионном народе судили по маленькой прослойке населения.
Еще современники иностранных путешественников XVI-XVII вв. выступали против несправедливой оценки нравственных качеств русского народа. Ю. Крижанич писал: "пишут... не историю, а язвительную и шутейскую песнь. Наши пороки, несовершенства и природные недостатки преувеличивают и говорят в десять раз больше, чем есть на самом деле, а где и нет греха, там его придумывают и лгут".
Н.А.Копанев
ДЕЛО О ПЬЯНСТВЕ СТУДЕНТА ЩУКИНА
В марте 1764 г. Екатерина II "высочайше утвердила" доклад директора Академии художеств И.И.Бецкого "О воспитании юношества обоего пола", в котором излагались новые принципы народного просвещения в России. Отправными точками для проекта Бецкого послужили, как он сам написал, высказывания Екатерины II в том смысле, что "корень всему злу и добру – воспитание", что "украшенный и просвещенный науками разум не делает еще добраго и прямого гражданина", что "прямого в науках и художествах успеха нельзя ожидать без добраго воспитания". Из этих постулатов делался вывод о преимущественном значении нравственного воспитания сравнительно с научным образованием. В "Плане учреждения государственных гимназий", разработанном в конце 1760-х гг., первая задача реформы всех учебных заведений в России "ставилась сознательно односторонне, первое поколение, проходящее через новые школы, должно быть преимущественно воспитано в добродетели, хотя бы с ущербом для его научно-образовательных интересов".
Общие изменения взглядов на образование коснулись и Петербургской Академии наук, имевшей свой университет и гимназию: за академическими студентами и гимназистами был "учрежден строжайший присмотр для воздержания их от безпорядочных поступок". Следствием этого ужесточения явился конфликт, возникший в марте 1766 г. между инспектором Петербургского университета С.Я.Румовским и студентом Степаном Щукиным. С. Щукин был "произведен" в студенты в декабре 1761 г. и, судя по всему, добился неплохих успехов в "словесности и науках": в 1764 г. он оказался в числе семи "выпускных" студентов, представленных М.В.Ломоносовым к заграничной командировке для продолжения учебы. Однако несмотря на удовлетворительную учебу уже в мае 1765 г. университетские профессора "признали его в пьянстве и забиячестве", и он был "оставлен при университете только для того, что обещал в поступках себя поправить".
В конце 1765 – начале 1766 г. Щукин еще дважды изобличался в пьянстве. Когда Румовский "приметил сие в первой раз, то хотел отвратить его от сего порока представляя худые следствия, второй раз Щукин наказан был тюрмою", то есть посажен в карцер. 25 марта 1766 г. Щукин в третий раз "лишь только отпросился со двора, так скоро пьян назад возвратился", и 27 марта С. Румовский подал в Канцелярию Академии наук рапорт, в котором просил "учинить ему Щукину наказание, какого достойна признает Канцелярия, или выключить из числа студентов, дабы он примером своим не мог заражать других". В тот же день И.И.Тауберт, возглавлявший академическую канцелярию, приказал ректору университета И.-А.Брауну рассмотреть рапорт Румовского "и какого оный Щукин за тот его поступок достоин штрафа, представить в Канцелярию за общими руками".
В дальнейшем события развивались неожиданно. Профессорское собрание университета не поддержало обвинения С. Румовского и провело своеобразное расследование. Основным аргументом в защиту Щукина стала его собственная объяснительная записка, в которой студент не только не признал свидетельство инспектора, но и попытался доказать, что Румовский поступил несправедливо, был необъективен, что его обвинение построено на домысле. Также были опрошены другие студенты, и все они в один голос подтвердили и даже готовы были поклясться, что Щукин не был пьян 25 марта 1766 г. В результате профессорское собрание, состоявшееся 31 марта без участия Румовского, постановило, что "студента Щукина нельзя считать изобличенным в пьянстве". Из пяти присутствовавших профессоров протокол собрания подписали четыре: С.К. Котельников, А.П. Протасов, И.-А. Браун и Г.-Ф. Федорович.
Рассмотрение дела в профессорском собрании вызвало протест Румовского. 6 апреля 1766 г. он вновь обратился в Канцелярию, отметив, что "свидетельство студентов при сем случае есть совсем нечто новое и странное против свидетельства того, кому смотрение над ними поручается...". Инспектор вновь потребовал наказать Щукина или "смотрение над студентами поручить кому иному".
Академическая канцелярия встала на сторону Румовского. Мнение Собрания университета было признано недействительным и охарактеризовано, как "к явной обиде г-на профессора Румовского склоняющееся и к худым впредь следствиям повод подать могущее". Щукину определялось наказание: сутки карцера и запрещение в течение месяца покидать университетский дом. Другим студентам было объявлено, "что ежели кто из них подражать будет пьянству и худым поступкам студента Щукина, то с ним поступлено будет без всякого послабления, как он того достоин явится".
Не вызывает сомнений, что обвинение, выдвинутое С.Я.Румовским Щукину, было обоснованным, и совершенно естественным, справедливым представляется то наказание, которое наложила на этого студента Канцелярия Академии наук. Почему же, несмотря на очевидность "невоздержанности студента Щукина", четыре профессора университета выступили на его стороне? Основная причина этого явления заключалась в личном неприятии С.Я. Румовского большей частью университетских профессоров, смотревших на него (Румовского), как на человека И.И.Тауберта, "прославившегося" гонениями на М.В.Ломоносова. Решение Собрания было не столько оправданием проштрафившегося студента, сколько своеобразным вотумом недоверия, вынесенным инспектору университета. Сыграло роль и то обстоятельство, что до 1765 г. Щукин неплохо учился, о чем свидетельствует и его объяснительная записка, написанная на грамотном латинском языке. Не последней причиной "благожелательного" отношения к этому студенту, на наш взгляд, явилось общее снисходительное отношение к умеренному винопитию, распространившееся в то время в русском обществе.
Дворянство считало производство и потребление вина одной из своих сословных привилегий, идеологи русского купечества, в свою очередь, "видели в винокуренной промышленности золотое дно и мечтали прибрать к рукам эту отрасль промышленности", церковь, в общем отрицательно относившаяся к пьянству, все-таки приняла за основу своей деятельности афоризм: "Вино, в меру употребляемое, разум острит, а без меры пиемо, разум и здравие портит". Такие же мысли встречаем у ученых и писателей того времени. В.Н.Татищев писал, что "питие умеренное, есть нуждно и вино в меру употребляемое полезно... но пьянство, – замечал он же, – в безумие приводит и совершенство ума умаляет, болезни произносит и многое к обиде ближнего причинствует, следственно есть зло и грех...".
Мысль о возможности "умеренного" потребления вина естественно проникала и в стены тогдашних учебных заведений. Достаточно отметить, что в одном из самых распространенных учебников для русских студентов и гимназистов середины XVIII в. в четырехязычных "Школьных разговорах" Иохима Ланге был помещен следующий диалог (по нему рекомендовалось изучать иностранные языки):
Первый студент говорит: У меня от жажды уже в горле засохло.
Второй: Так ты ево промочи.
Первый: Здесь никого нет, кто бы мне пить подал.
Второй: Будь себе сам слугою.
Первый: Да и пива нет, кроме самаго лехкаго или полпива.
Второй: Такое питье подлинно молодым людям и тем, которые упражняются в науках: оно головы не утруждает.
Первый: Да однакож окисает.
Второй: Лжешь, оно довольно отстоялось, и при том вкусно и хорошо.
Первый: Ин когда так, я стану пиво пить, которое столь расхвалено.
Второй: Однакож не выпей сего стакана одним духом: перестань, перестань Христиан, чтобы стакан можно было кругом обнести, и нам бы, наша доля осталась.
Первый: Вот! возьми.
На другой странице тех же "Школьных разговоров" один гимназист (или студент) доказывает другому, что ему "нравится пиво лехкое: потому что крепкое в голову закрадывается и мешает учиться", и далее он же изрекает: "Однако же вино лучше воды" и приводит в качестве доказательства известную латинскую пословицу "in vino est veritas" – "в вине вся правда". Как видим, почва для распространения пьянства среди студентов существовала. Тем более обоснованными представляются меры, предпринятые в 1766 г. инспектором Петербургского академического университета С.Я.Румовским.
С.В. Яров
К ВОПРОСУ О ПРИЧИНАХ РОСТА АЛКОГОЛИЗМА В 1920-х ГОДАХ
Торговля спиртным была запрещена в России еще в годы первой мировой войны. Декрет Совнаркома РСФСР от 19 декабря 1919 г. "О запрещении в РСФСР без разрешения производства и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ" опирался пусть на недолговечную, но все-таки традицию. В этой связи декрет Совнаркома РСФСР от 9 августа 1921 г. "О продаже виноградных, плодово-ягодных и изюмных вин" нередко воспринимается как отмена предыдущего антиалкогольного законодательства. Следует, однако, подчеркнуть, что в действительности закон 1921 г. не был направлен на увеличение продажи алкогольных напитков. Запрет на производство и продажу водки был сохранен. Разрешена была только продажа вин крепостью не более 14°.
Причины принятия закона 1921 г., а также быстрого распространения пьянства к концу 1920-х гг. лежали прежде всего в экономических и социально-политических изменениях, произошедших в стране. Начавшаяся после введения нэпа переоценка основ торговой политики привела к утечке государственных доходов за счет нерегламентированного производства и продажи спиртного. Уже в начале 1920-х гг. фактом стала монополизация пивных в руках нэпманов. Погоня за выгодой неизбежно подталкивала их к обходу существующих законов. Усилилось проникновение частника в область виноделия, как и в другие отрасли пищевкусовой промышленности, суливших быстрый оборот вкладываемых средств. Высокая, в силу ряда причин, стоимость поступающих на рынок промышленных изделий и низкие цены на хлеб ("ножницы цен") заставляли мелких производителей прибегать к переработке хлеба на самогон. Масса частных посредников, наводнивших города после введения "свободной торговли" и в большинстве своем неучтенных, способствовала доставке самогона в винные лавки.
В качестве причин развития пьянства в условиях 1920-х годов можно назвать также, во-первых, расширение общественных функций тогдашних пивных. Дороговизна зрелищ, непривычность для многих клубов, которые заполнялись в основном молодежью, бытовые стереотипы, воспринятые от дореволюционной эпохи, сделали пивную не только помещением для потребления спиртного, но и по существу наиболее доступным местом общения. Улучшение материального положения и появление в связи с этим большого свободного времени упрочили данную ситуацию. Во-вторых, развитию пьянства способствовал жилищный кризис, который стал остро ощущаться в городах в начале 20-х гг. и дал толчок дальнейшему развитию различных форм общежитий. Заполняли их в основном лица, прибывшие из деревни, сами находившиеся в плену старых традиций и, естественно, некритично воспринимавшие подобного рода "бытовое наследие" в городах. Общежития объединяли рабочих прежде всего на почве быта, а именно здесь наиболее медленно преодолевались отсталые взгляды и привычки.
Выход из сложившегося положения путем проведения новой серии запретительных мер казался бесперспективным. Он вызывал скептицизм именно ввиду накопленного отрицательного опыта результативности ограничительной политики. К тому же этот опыт анализировался большею частью обособленно, в отрыве от изучения причин возникшей ситуации. В результате в августе 1925 г. была разрешена продажа водки. Одновременно оговаривалось, что мера эта временная и обращалось внимание на экономический ущерб, который несло государство при существующих запретах. Вместе с тем не скрывалось, что встать на путь продажи водки побудил главным образом поиск средств для выполнения намеченных широких производственных планов.
Внешние приметы надвигающегося недуга – дети, убегающие от пьяных родителей, жены, терпеливо ждущие мужей в дни получки у заводских проходных, – фиксировались печатью особенно пристально уже с 1922 г. "Окончился пятилетний отдых работниц, когда они видели своего мужа вполне сознательным. Теперь опять начинается кошмар в семье. Опять началось пьянство...", – писала в редакцию "Петроградской правды" группа работниц Московско-Нарвского района. Газеты стали публиковать многочисленные письма к коллективные резолюции протеста против самогонщиков. Их авторы апеллировали не только к совести рабочих, но и к правоохранительным органам. Возмущение пороком определяло и размеры предлагавшихся за него наказаний, зачастую максимальных.
Усугубление алкогольной обстановки в стране после 1925 г. вызвало всеобщую тревогу. С 1928 г. развернуло свою деятельность созданное Общество по борьбе с алкоголизмом. Возникновению Общества способствовала долголетняя традиция борьбы с пьянством, проходившая, как правило, при широком участии общественности и обычно в формах каких-либо неправительственных объединений. Появление Общества по борьбе с алкоголизмом было отчасти вызвано деятельностью его предшественников – созданных в 1924 г. групп по борьбе с наркотизмом.
Н.Б. Левина
РАБОЧАЯ МОЛОДЕЖЬ И АНТИАЛКОГОЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ 1920-х ГОДОВ
В 20-х гг. рабочая молодежь являлась одновременно объектом и субъектом борьбы с пьянством в СССР. Несмотря на то, что продажа вин и водки была официально запрещена еще в начале первой мировой войны, а потом "сухой закон" был практически подтвержден Советским правительством, многие юноши и девушки поколения 1920-х гг. потребляли алкоголь. По данным 1923 г., более 30% фабрично-заводских подростков Петрограда были знакомы со спиртными напитками. В том же 1923 г. рабочие подростки тратили на приобретение вина, водки и пива около 4% своего заработка. После официального разрешения продажи водки в 1925 г. пьянство в среде молодежи заметно возросло. В некоторых городах РСФСР, согласно данным опросов, молодые рабочие тратили на спиртные напитки уже 16-17% заработка. Возросло количество юношей и девушек, постоянно употребляющих алкоголь. В Ленинграде, по данным 1929 г., из числа опрошенных молодых рабочих систематически выпивали 58% мужчин и 23% женщин; 38% мужчин и 12% женщин полагали, что делают это лишь от случая к случаю.
Печальные последствия пьянства были достаточно наглядными. Пьющие подростки, как правило, плохо справлялись с производственными заданиями, попадали в число прогульщиков и бракоделов. На одном из воронежских машиностроительных заводов в 1929 г. дирекция собиралась уволить за пьянство сразу 27 молодых рабочих. Пьянство влекло за собою половую распущенность. В среде молодых рабочих росло число добрачных связей, в которые зачастую вступали несовершеннолетние. По петроградским данным 1923 г., половой жизнью жили почти 63% девушек в возрасте от 14 до 18 лет и 47% юношей из рабочей среды. Связи, как правило, носили кратковременный характер и мотивировались любовью 87% женщин и лишь 35% мужчин (по данным московских социологов). Циничное отношение к женщине в основном порождалось пьянством. К такому заключению пришла, в частности, комиссия ЦК ВЛКСМ, присланная в 1929 г. в Ленинград для изучения случаев нетоварищеского отношения к девушкам. Комиссия выявила факты грубого обращения, изнасилования, принуждения к сожительству, многоженства. Непременным спутником пьянства являлось хулиганское поведение молодых рабочих. Пьяные драки, хождение "стенка на стенку" были нередки в 20-е гг. даже в таких крупных городах, как Ленинград.
Пьянство отрицательно сказывалось на физическом и духовном развитии будущего рабочего класса. Молодые рабочие часто сами тяготились скверной привычкой потребления спиртных напитков и хотели от нес избавиться. Еще в 1919 г. на вопрос "Что самое плохое в жизни?" московские рабочие подростки ответили: "Пьянство". Нередко юноши и девушки обращались за помощью к общественным организациям. На адрес справочного бюро ленинградского Дома коммунистического воспитания в 1928 г. пришло анонимное письмо. Девушка-работница писала: "Мне 15 лет, но я очень много пью вина... Не знаю, что будет. Как поступить?". И такие письма были не единичны.
Комсомольские организации активно обсуждали меры по ликвидации пьянства в среде молодежи. Так, еще в 1922 г. комсомольцы Пролетарского завода в Петрограде организовали клуб, чтобы он "отвлекал молодежь от выпивки". Пьющие исключались из комсомола, на заводах и фабриках устраивались показательные суды над пьяницами. Популярными были молодежные дискуссии на антиалкогольные темы. Особенно усилилось участие молодежи в борьбе с пьянством во время культпохода ВЛКСМ в 1928 г. Газета московских комсомольцев "Молодой ленинец" провела в 1928 г. на своих страницах диспут на тему "Борьба с кружкой пива". В Ленинграде на заводе им. К. Маркса действовал постоянный молодежный семинар "Алкоголь и культурная революция". Во многих городах были созданы специальные антиалкогольные отряды молодежи: в Астрахани – по борьбе с шинкарством, в Сталинграде – с пьяным хулиганством, в Ленинграде – по борьбе за закрытие винных магазинов. Весьма эффективной формой борьбы с пьянством были организуемые комсомольцами детские демонстрации под лозунгами: "Отец, брось пить", "Мы против пьяных отцов" и т.д. Определенную роль в антиалкогольной работе сыграли дома-коммуны, бытовые конференции.
В 1928 г. было образовано Общество по борьбе с алкоголизмом, активными участниками которого стали многие молодые рабочие. Однако еще до официального оформления Общества передовая рабочая молодежь активно включилась в борьбу с пьянством, что способствовало оздоровлению ее собственного образа жизни.
Обсуждения Борьба за трезвость